ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Увлечение филателией. — Поэмы Э. Верхарна. — 35-летний юбилей литературной деятельности. — «Основы стиховедения» — Переводы из Э. По. — «Меа». — «Избранные произведения». — Лето в Крыму. — Болезнь и смерть.

(1923-1924).

В конце жизни часы отдыха Валерием Яковлевичем большею частью уделялись маленькому племяннику Коле или чтению фантастических романов. Игры с Колей видоизменялись по мере его подрастания. Постепенно из охотников на диких зверей, за которыми он с Колей рыскал с деревянными саблями в руках по всей квартире, отодвигая всюду мебель и опрокидывая столы и стулья, наши охотники засели за стол, сначала занялись наклеиванием в тетрадки картинок (беспощадно истребив для этого много иностранных журналов), затем — рисованьем черточек, человечков, зверушек, букв и т. п., а под конец перешли к собиранию марок.

Тут уже Валерий Яковлевич проявил истинную страсть, что ясно видно из сохранившейся коллекции марок и по подбору каталогов. Собирание марок длилось года полтора. Для восьми-девятилетнего Коли увлечение марками было не по летам, конечно, но это не помешало ему сделаться уже тогда знатоком стран и марок. Коллекционерство это заняло у Валерия Яковлевича не один час досуга, он бегал по разным «марочникам», разыскивая нужные ему каталоги и марки. Денег на это тратилось по тем скудным временам, к моему великому огорчению, гораздо больше, чем следовало бы (Из воспоминаний И. М. Брюсовой).

В архиве <Брюсова> сохранились папки с автографами Ал. Блока, К. Бальмонта, Д. Мережковского, Ф. Сологуба, А. Белого, М. Горького, Э. Верхарна и многих других. На ярлыках этих папок рукой Брюсова сделана лукавая надпись: «автографы великих и не очень великих людей».

Страсть коллекционера сильнее всего Брюсов проявил в филателии — усердно разыскивал редкие марки, погрузился в изучение филателистической литературы. В ноябре 1923 г. Брюсов вступил в члены Всесоюзного общества филателистов. О пристальном научном внимании Брюсова к филателии свидетельствует его письмо к редактору журнала «Советский филателист» в ответ на просьбу дать статью или стихи о филателии. Брюсов выразил свою полную готовность сотрудничать в журнале, но в то же время замечал, что это предложение его смущает.

«Как человек, привыкший к научной дисциплине, — писал он, — я ознакомился со всей той филателистической литературой, какую мог получить в Москве, между прочим, проштудировал все основные каталоги марок на разных языках, но от этого до подлинных знаний в области филателии еще весьма далеко. Как писатель, как профессор, я привык говорить только новое и очень опасаюсь, как бы мои скромные мысли по вопросам филателии (а такие мысли, конечно, у меня возникали) не оказались бы, увы, открытием давно открытых Америк… Однако, когда мне удастся связно изложить на бумаге свои филателистические мысли (что, после Вашего письма, считаю своим долгом сделать), я буду усердно просить Вас отнестись к моей статье с самой суровой критикой. Если не окажется в ней ничего ценного и интересного для подлинных знатоков дела, мне будет неприятно ее появление в печати. Нужно будет еще поучиться, прежде чем писать статьи по филателии. Что до стихов, то эта задача чуть ли не еще более сложная. Стихи на сюжет из области филателии! Видал я такие (не на русском языке), но удачных еще не встречал. Однако самая трудность задачи стоит того, чтобы над ней поработать» (Ашукин Н. Валерий Брюсов — филателист // Огонек. 1929. № 8).

Филателия еще не наука. Но она должна стать наукой, именно из так называемых «вспомогательных наук истории». Среди них у филателии есть старшая, но родная сестра: нумизматика. Понятно, почему нумизматика уже давно стала подлинной наукой, а филателии еще далеко до этого. Монеты появились с очень древнего времени (с какого именно, ученые спорят); почтовые марки — меньше столетия тому назад. Старыми монетами интересовались уже ученые древней Греции и древнего Рима, а как определенная научная дисциплина, нумизматика была обоснована уже в XVI веке; к собиранию и изучению марок научно относиться стали только за последние десятилетия. Наконец, нумизматика уже оказала немало реальных и незаменимых услуг наук: есть периоды в истории, которые известны нам преимущественно (иногда даже исключительно) по монетам и медалям; за филателией таких заслуг еще не значится. <…>

Что филателия молода, это, конечно, не важно. «Это порок, от которого избавляются <с возрастом >». Филателия растет, с каждым годом стареет. 1840 год, с которого считают появление марок, постепенно отойдет в глубь прошлого и когда-нибудь станет весьма отдаленной датой в веках. Что у филателии еще не было своих Экгелей и Мионне (создателей нумизматики), это тоже несущественно. Работники придут, найдутся, когда станет явно, что работа нужна, полезна. <…> (Брюсов В. Филателия как наука (1923). ОР РГБ)

<В 1923 г.> я снова встретился с Брюсовым по заданию «Комиссии по изданию критиков и публицистов» под председательством Л. Б. Каменева. Обсуждался общий план издания, в состав которого должны были войти представители передовой общественной мысли, преимущественно социалистического уклона. Вырабатывался список авторов, в который входили наряду с корифеями русской критики такие имена, как Пыпин, Ткачев, Серно-Соловьевич (Гроссман Л. С. 284, 285).

ЭМИЛЬ ВЕРХАРН. ПОЭМЫ. Перевод Валерия Брюсова. Издание четвертое, переработанное и дополненное [251]. Пб.; М.: Всемирная литература, 1923.

Сравнительно с прежними изданиями моих переводов Верхарна (первое — 1906 г., второе — 1915 г., третье — 1917 г.), в это, четвертое, издание включено: 22 перевода поэм, ранее мной не переведенных, 3 перевода, заменяющих прежние, и 2 больших отрывка, существенно дополняющих прежние. В общем, в сборнике помешен перевод 60 поэм Э. Верхарна (Из примечаний).

1 октября <1923 г.> в 7 ч. вечера состоялось торжественное открытие занятий в Литературно-художественном институте. С приветственными речами выступали профессора Брюсов, Коган, Григорьев, представители белорусских писателей, комячейки института и др. Выступавшие профессора отметили крайне важное значение первого в мире института, которому предстоит выпустить профессионалов-писателей и критиков. В институт приняты из 1000 подавших заявление, 250 человек, 80% из которых – рабочие и крестьяне. На литературном вечере выступали со своими произведениями поэты Брюсов, Маяковский, Асеев, Есенин, Шенгелия, Адалис и др. (Рабочая Москва. 1923. 3 окт.)

Тепло и глубоко человечно относился Валерий Яковлевич к рабочей и крестьянской молодежи, к рабфаковцам, и в частности к армянам. Напомню один случай. Брюсов проводил экзамен по стиховедению, по курсу, который он сам читал. Билетов тогда не было и времени для подготовки не давали. Один наш товарищ приема 1923 года, студент-армянин из Еревана, страшно смутился, не поняв вопроса, и замолк. И вдруг Брюсов стал его спрашивать на армянском языке. Заговорил Валерий Яковлевич медленно, как бы подыскивая и припоминая слова и их порядок в предложении, растягивая и выделяя каждый слог, особенно глаголь­ные окончания. Когда Валерий Яковлевич убедился, что студент-армянин его понял, — умильно-радостное, удовлетворенное и чуть лукавое выражение осветило до того казавшееся суровым лицо экзаменатора. Еще больше обрадовался же он тому, что и ответ студента, говорившего по-армянски довольно быстро, без всякой скидки на слушавшего, оказался также вполне доступен пониманию Брюсова. Не знаю, кто из них двоих остался более доволен — сам экзаменатор или сдавший экзамен студент? Кажется, оба. А речь шла о теме серьезной: о новой тогда книге профессора Абегяна на тему об армянском метре в поэзии и о недавно напечатанных стихах Егише Чаренца. <…>