— А если? — настаивал торговец недвижимостью.

— Тем лучше для вас, — ответил Гур, — появится ореол! Память о вас будет с ореолом!

— Что еще за ореол? — Рафи был недоволен.

— Героический, — объяснил Гур, — наши катера просто так не тонут! И за те ж деньги вы получите не только память, но и ореол.

— Нет, нет, никакого ореола. Мне не нужно ни катеров, ни ореола.

Рафи явно раздражало это слово.

— Ладно, тогда домик, — согласился Хилель. — Но учтите — без всякого ореола!

— Какой домик? — насторожился Рафи.

— Вы, кажется, продаете дома? Так чему вы удивляетесь?.. Маленький домик, у моря, в Эйлате, где вечером краснеют горы. Вы видели, как краснеют горы?

— Извините, — протянул Рафи, — не понимаю.

— Мне скоро сорок, — сказал Хилель, — я устал от войн и жары, хотелось бы пожить в свое удовольствие.

— При чем тут удовольствие, — возмутился Рафи, — кому, позвольте, подарок — вам или еврейскому народу?!

— Еврейскому народу! — отрезал капитан.

— Маленький домик?!

— Вы же сказали — «не больше миллиона».

— Откуда вы знаете? — обалдел Рафи.

— Я летчик, — напомнил Гур, и перешел в наступление. — Великому еврейскому народу меньше миллиона?!

— Не намного, — уточнил Рафи.

— Тогда мне больше нечего делать на этой крыше! Я сбил четыре сирийских самолета! Мне было поручено помочь вам с подарком!

От посланника опять повеяло божественностью.

— Кем? — с придыханием спросил Рафи.

— А то вы не знаете! — капитан дернул головой к небу. — Не нужно нашему народу вашего домика! Мы не будем в нем жить! Наш народ достаточно обеспечен, чтобы самому купить себе домик!

Рафи пошел на попятную — не хотелось вызывать гнев посланника Бога. Иди знай, чем это может обернуться.

— Ладно, — примирительно сказал он, — полтора миллиона.

— Полтора миллиона, два миллиона… — начал Гур.

— Два я не говорил! — перебил Рафи.

— Не будем спорить, — сказал Гур. — Я нашел путь, как остаться в памяти недорого и смешно.

— Побольше деталей, — попросил Рафи.

— Процитируйте одиннадцатую заповедь, — предложил Хилель.

— А разве их не десять? — неуверенно произнес Рафи.

— Все так думают, но их одиннадцать.

— Что‑то я ее не припоминаю, — сказал Рафи.

— Как вы можете ее помнить, когда она потеряна, — заметил капитан.

— А вы ее помните? — съязвил Рафи.

— Не забывайте — я сбил четыре сирийских самолета! — отрезал Хилель. — На горе Синай, в громах и молниях, Бог дал нам Юмор — и тем избрал нас. Прошу не забывать — мы избранный народ. Было три скрижали! И на третьей был высечен завет радости.

— Какой? — поинтересовался Рафи.

— «Шути почаще», — ответил капитан.

— И как же ее потеряли?

— На радостях, — объяснил Хилель.

— Перестаньте, как можно потерять скрижаль?!

— Не забывайте — Моисею было восемьдесят лет, и он нес три скрижали. Вы когда‑нибудь пробовали хотя бы приподнять три скрижали? А вы помоложе… Короче — вы готовы?

— К чему? — не понял Рафи.

— К восстановлению третьей скрижали!

— Гм, — Рафи прочистил горло, — побольше деталей.

— Антология еврейского юмора в двенадцати томах! — отрубил Хилель.

Рафи замер. Что такое еврейский юмор — он знал, но не точно помнил, что такое антология.

— Побольше деталей, — повторил он, — как вам известно, антология — понятие растяжимое. Что вы под ней понимаете в данном случае?

— Вы, кажется, торгуете домами, — начал Хилель, — так вот: антология — это крыша, это — венец! А антология еврейского юмора — это фундамент! Вы хотите дом без фундамента?

Рафи не хотел.

— Тогда приступаем к антологии, и вы входите в историю не каким‑то там богатеем, сидящем на своем золоте и бросившим какие‑то копейки на несчастный пансионат для клизматиков, а блестящим остроумцем, беспечным весельчаком, бадхеном, веселящим сердца своего народа, этаким Шолом — Алейхемом, но… Шолом — Алейхемом с деньгами!

Рафи напряженно думал. Идея «Шолом — Алейхема с деньгами» пришлась ему по сердцу.

«— Вот так и надо войти в историю, — думал он, — озорно, с блеском».

Оставалось выяснить только один вопрос.

— Шолом — Алейхемом с какими деньгами? — поинтересовался он.

— Небольшими, — уверенно ответил капитан, и тут же назвал цифру, которая должна была обрадовать торговца недвижимостью:

— Максимум девятьсот тысяч!

И Рафи действительно был доволен — меньше чем за миллион ворваться в историю искрометно и бесшабашно — кому это удавалось? Смущало только одно — какое отношение капитан ВВС имеет к антологии.

— Я по гражданской специальности филолог, — вдруг объяснил Хилель. — Древнееврейский юмор, сатира времен І храма, история времен II — го, сарказм Торы, «Разве я сторож брату моему?» Я филолог — антоложист, составивший семь антологий — юмор бедуинов, черкесов, друзов и юмор других народов, у которых юмора вообще нет. Мне сорок лет, я сбил четыре сирийских самолета — могу я, наконец, составить антологию юмора своего народа?! Я вас спрашиваю?!

— Можете, — согласился Рафи, — только почему двенадцать томов?

— Послушайте, я прошел три войны — двадцать томов мне просто не осилить.

— Зачем двадцать? Мне кажется, вполне хватило бы семи — восьми.

— Вы издеваетесь, — сказал Хилель. — Антология шиитского юмора — девять томов, берберского — одиннадцать, а еврейского — семь?! Смотрите — капитан начал загибать пальцы: четыре тома — юмор восточно — европейских евреев, три тома — Эрэц Исраэль, том — Америка, том — Азия, том — Австралия, том — Африка…

— Я насчитал всего одиннадцать, — сказал Рафи.

— …и юмор евреев Антарктиды, — закончил Хилель.

— Вы уверены, что они там живут? — спросил Рафи.

— Можете не сомневаться! Евреи знают толк в холоде, они придумали холодильник. И потом — кем, по — вашему, был Амундсен?

— Наверно, евреем, — подумал Рафи, — хотя я о нем никогда не слышал.

— Может, африканских евреев объединить в один том с антарктическими? — осторожно предложил он.

— Вода и пламень! — возразил Хилель, — там — там и айсберг! Если хотите знать — африканским евреям следовало бы посвятить минимум две книги. Но, увы, мне уже сорок, — грустно закончил он.

Рафи задумался.

— Мне кажется, — произнес он, — что один том следовало бы посвятить юмору и сатире Гольдшлага.

— Совершенно согласен, — сказал Хилель, — упустил. Извините.

Никогда в жизни он не слышал о сатирике Гольдшлаге. Но такой крупный антоложист, как он, не мог в этом признаться.

— У меня есть довольно много смешных тостов, — продолжал Рафи, — смешно шучу с женой, сочиняю анекдоты.

Капитан ВВС понял, что Гольдшлаг — перед ним.

— Вот, например, — сказал Рафи, — ужасно смешной анекдот: Муж приходит домой, а жена на кровати…

— Слыхал, — прервал Хилель, — неужели это ваш?!

— Представьте себе!

— С него и начнем! — решил Хилель.

— Нет, начать лучше с другого: Жена приходит домой, а муж на кровати с…

— И это тоже ваш?! — Хилель сделал удивленные глаза. — Безусловно, начинаем с него! Итак, двенадцатый том — «Юмор и сатира Гольдшлага».

— Лучше первый, — осторожно предложил Рафи, — чтобы заинтересовать читателей всей антологией.

— Я не против, — согласился Хилель, — значит, приступаем?

— Где вы будете работать? — поинтересовался Рафи.

— Кто торгует домами, я или вы? Дайте мне квартиру, которую еще не продали, а когда я закончу антологию — вы ее продадите. Причем за двойную плату!

— Почему она станет дороже? — спросил Рафи.

— Потому что в ней создавалась бессмертная антология! И вы сможете с лихвой вернуть свои девятьсот тысяч!

Рафи долго смеялся, поил Хилеля коньяком, хлопал по плечу.

— Я вам дам квартиру недалеко от меня, — наконец сказал он, — мой юмор — спонтанный, если вдруг польется — чтобы вы были рядом.

— О’кей, — согласился Гур, — зарплата раз в неделю?

— Я вам дам все сразу, — сказал Рафи.