— Мы уедем, Павлик, — сказала она, — мы уедем, потому что у нас есть Шурик.

Шурик был богатым родственником Киры.

— Я не помню, — всегда говорила она, — то ли племянник, то ли зять…

— Какой зять? У нас разве есть дочь?

— Значит, племянник. Неважно. Важно, что у него миллион.

Все знали, что Шурик — подпольный миллионер. Он что-то делал с женскими кофтами — перекрашивал и пришивал ярлык «Кристиан Диор». Весь Невский ходил в его «Диоре».

— Я этому типу звонить не буду! — предупредил Павел.

— Почему? Что за принцип?! Мы ему пообещаем израильскую шерсть — и он нам одолжит эти гроши. Для него это гроши! Ты знаешь, сколько в Израиле баранов?! Шерсть там ничего не стоит.

— Даже при низкой цене на шерсть я этому жулику звонить не буду! Когда я сидел, он тебе предложил хоть одну копейку?!

— Павлик, опомнись, он тогда сидел сам. Как и ты!

— Прошу нас не сравнивать, — рявкнул Павел, — надо различать — за что! Я сидел за идеалы, а он за кофты!

— Ты еще не заметил, что кофты важнее идеалов? — спросила она. — У кого на Невском твои идеалы, и на всех — его кофты!

— Пусть он сгорит, твой зять, вместе с деньгами! — кричал Павел.

— У нас никогда не было дочери, — отвечала она, — это племянник.

— Пусть хоть деверь!

— Я кузен! — на пороге стоял Шурик. На нем не было лица.

— Что случилось? — испугалась Кира.

— Почему Павел дома? — спросил Шурик.

— А где я должен быть, шалопай?!

— В тюрьме, — ответил Шурик.

— Чего это вдруг?!

— Потому что меня сажают, — объяснил Шурик, — а нас всегда сажали вместе. Тебя на неделю раньше.

Павел посмотрел на Киру.

— Твой родственник прав, — сказал он, — меня посадят! Хотя у меня уже давно нет никаких идеалов.

— У меня тоже никаких кофт! — сказал Шурик. — Сейчас сажают ни за что! Сейчас сажают уже за то, что вы не даете взятку судье!.. Дикие времена! — кричал он. — Но, слава Богу, есть еще порядочные люди, на которых держится мир! Если до пяти я принесу башли — я спасен! Дайте мне 15 тысяч, дайте, вы же все равно уезжаете в Израиль.

В кухне повисла пауза.

— Шурик, — наконец, сказал Павел, — мы уедем в Израиль, если 15 тысяч дашь нам ты.

— Понятно, — кивнул Шурик, — нам надо искать тридцать!

— Пардон! — остановил Павел. — Никаких совместных поисков. Между нами нет ничего общего — я еду на Святую Землю!

— А куда я? — спросил Шурик — Или ты считаешь, что Колыма менее святая?! Там было больше евреев, чем во всем Израиле!

— Что будет, что будет? — запричитала Кира.

— Не надо волноваться, кузина, — успокоил Шурик, — я побегу — возможно, я что-либо найду. Но давайте на всякий случай попрощаемся, — он начал лобызать Киру с Павликом, — если не приду провожать — вы знаете, где меня искать…

Он вылетел пулей, его шарф, действительно от «Диора», развевался на ветру.

— Я не верю ни одному его слову, — бросил Павел, — он просто хотел нас обчистить перед отъездом и заодно не придти провожать! И у этого человека мы хотели попросить об услуге?! С такими просьбами надо обращаться к порядочным людям, к высоко моральным. — И он пошел звонить Колюне.

Колюня был международный вор на пенсии. Они когда-то вместе сидели в одной камере, и Павел обучал Колюню философии. В тюрьме Колюня без философии не мог. Когда его долго не сажали — он скучал по Сократу. Павел преподавал ему Гегеля.

Колюня прибыл на такси.

— Павлуша, ты не оплатишь? — поинтересовался он.

Павел понял, что дело плохо. Тем не менее, он изложил проблему. Колюня сидел задумчивый и ел ложкой кирино повидло.

— 15 тысяч — это банк, — печально покачал головой он. — Это Стройбанк Союза ССР, Невский, 34. А я уже восемь лет не при деле. Я потерял квалификацию, Павлуха, потому что настоящий вор — это скрипач, ниртуоз. Если он не играет день — видит только он, если два — профессионалы, три — его берут на месте преступления. Я был Яшей Хейфецем, Павлуша, где только ни взлетал мой смычок. Но представь себе Яшу Хейфеца, который не брал скрипку восемь лет.

Павел молчал, глядя на любителя философии.

— Но ради тебя, Павлуша, — сказал он, — я вернусь в искусство, только скажи, — я возьму скрипку. Ты любишь рондо-капричиоззо Сен-Санса? Я сыграю его для тебя в зале на Невском, 34! Только попроси.

— Никаких рондо, — произнес Павел, — никаких каприччиозо. Не укради, Колюня!

— Это разве из Гегеля? — заметил тот…

Колюня попросил оплатить обратный путь на такси.

— Вор на пенсии, — грустно вздохнул он, — нет более печальной картины.

После ухода Колюни они долго искали двести рублей, оставленные на последнюю неделю, на такси до аэропорта, на таможню.

— Я точно помню, — повторял Павел, — они лежали в боковом кармане, вот здесь.

— М-да, — вздохнула Кира, — он еще, кажется, может сыграть ронд каприччиозо…

— Надо звонить в Израиль, — сказал Павел, — может они что-либо придумают.

Израиль долго не давали. Наконец, в трубке послышался голос сестры.

— Файвел? — сказала она. — Очень кстати, что ты звонишь — захвати нам три очковых оправы, тут страшно дорогие оправы, ты слышишь?.

— Связь прервалась. Следующий разговор телефонистка обещала через неделю…

Наутро Павла опять вызвал следователь.

Подходя к дверям прокуратуры, он заметил удаляющуюся спину. Спина была невероятно знакома. Он никак не мог вспомнить — чья она…

— Ну что, нашли? — спросил следователь.

Павел размял «Казбек» и закурил.

— У меня было двести рублей, — сказал он, — сейчас нету и этих. Да еще три пары очков… Никуда я не уеду, никуда…

Следователь ласково смотрел на Павла.

— Уедете, — успокоил он, — пойдемте погуляем в садик, вы уедете… Он взял ничего не понимающего Павла за локоть и повел его в сквер у Финляндского вокзала.

— Вы какое любите мороженое, Павел Вениаминович?

— Пломбир, — сказал Павел.

Они сидели на скамеечке у вокзала и лизали мороженое.

— Уедете, — повторял следователь, — уедете. — Он внезапно достал сверток и сунул его в карман Павла:

— Можете не пересчитывать — пятнадцать!

Павел ошалел.

— Что это? — выдавил он.

— Что слышали!

— Зачем?

— Вы что, не знаете?!

— Я не возьму!

— Нет, возьмите!

— Это провокация!

— Это от чистого сердца.

— Зачем вы мне это даете?! — Павел пытался достать из кармана сверток. Следователь умело мешал.

— Чтобы вы мне их вернули в долларах, — сказал он.

Борьба прекратилась. Павел все понял, — это была спина Шурика, он узнал спину шурина и зятя.

— Почему вы мне доверяете, — спросил Павел, — я укачу — и пиши пропало. Ваши полномочия на Святую Землю не распространяются…

— Я вам верю, — сказал следователь, — вы честный человек.

— С чего вы взяли?

— Через меня проходят только честные люди, — признался следователь. — Вы сидели в тюрьме, вы исключены из партии, у вас нет денег — вы честный человек. Я вам доверяю.

— Спасибо, — произнес Павел. Он был тронут, — сразу же, как я соберу — я верну вам 20 тысяч долларов.

— Почему 20? — удивился следователь.

— По официальному курсу.

— Я не государство, — сказал следователь, — я честный человек, хотя в тюрьме бывал только по службе. Отдайте один к трем, то есть — пять тысяч.

— Десять! — возразил Павел. — Такому человеку я отдам десять!

— Только пять.

— Нет, десять!

— А я вам говорю — пять!

— Вы меня обижаете, — вскричал Павел, — у Шурика вы взяли 15, а у меня не хотите каких-то десяти…

Павел почувствовал, как уходит Святая Земля под ногами.

Следователь побелел. По его подбородку тек сливочный пломбир.

— М-м-ожжет, хотите эским-мо? — заикаясь, спросил Павел.

— Не надо мне вашего эскимо! — обиженно ответил следователь. — Я спас человека. Вы понимаете? — его голос тоже дрожал.

— С-спасиб-бо, — ответил Павел, — и м-много ж-жизней в-вы с-спасли?!

— Так, — протянул следователь, — т-так… Вы когда уезжаете на Святую землю…