Чтобы не видеть их, я взялась за бумагу и перо. Не углубляясь в подробности моей печальной истории, я написала, что вскоре собираюсь вернуться в Лондон, и поинтересовалась, не могу ли я занять прежнее место работы, а также попросила Тима прислать мне немного денег в отель "Англетер" в Копенгагене. И еще меня волновало, не вспомнил ли он, почему ему знакомо имя моего драгоценного супруга графа Отто Винтера?

Драгор. Он потерял для меня прежнее очарование. Все те же узкие улочки с желтыми и терракотовыми домиками, тот же залив, кричащие чайки над рыбацкими лодками, белые жирные гуси. Возможно, очарование исчезло, потому что не светило солнце и дул сильный ветер, но скорее причина заключалась в том, что я чувствовала себя одинокой и обманутой.

Я любила Отто, будь он проклят. Я наслаждалась своеобразной прелестью наших отношений, его заботой и вниманием. Идя по Страндлинен, я вспомнила, как прогуливалась здесь рука об руку с мужчиной, за которого вышла замуж, и ветер никогда не казался мне таким холодным. Хотя, с тех пор как я узнала о болезни Отто, меня иногда охватывала леденящая дрожь, но на общем фоне это было почти незаметно.

Неужели все происходило лишь несколько недель назад? Отыскать скромный домик, в котором жил священник, оказалось совсем нетрудно. Я узнала его желтые стены и коричневую дверь. Окна украшали те же самые занавески, и все тот же жирный кот дремал в ящике с геранью.

Я, естественно, ожидала, что дверь мне откроет полная пожилая женщина, которая подняла оброненное ее мужем кольцо, но вместо нее на пороге появилась, молодая остролицая датчанка, которую я раньше не видела.

— Да? — сказала она резким голосом, так подходящим к ее лицу.

Однако назвать ее совсем уж непривлекательной было, пожалуй, нельзя. Хорошая фигура и густые светлые волосы украшали ее. Хотя в глазах застыла подозрительность.

— Вы говорите по-английски?

— Да, немного.

— Я хотела бы увидеть священника. Он ваш отец?

— Священника? — В ее голосе прозвучало удивление, может быть, притворное. — Думаю, вы ошиблись домом.

— Пожилой мужчина, — настаивала я. — У него довольно полная жена, которая забирает волосы в маленький узелок на затылке.

Я беспомощно смотрела на молодую женщину. Ее светлые брови взлетели вверх.

— Но таких людей здесь нет. Вы ошиблись.

— Вы имеете в виду, что они переехали отсюда?

— О нет. Мы живем здесь с мужем с тех пор, как поженились пять лет назад.

Усталость и ощущение безнадежности охватили меня. Я смотрела на коричневую дверь, на ящики с цветами, на спящего кота. Я могла бы поклясться, что даже кот был тот самый.

Увидев, что молодая женщина (кстати непонятно, почему она так враждебно настроена?) собирается закрыть дверь, я поднесла руку ко лбу и слабым голосом проговорила:

— Простите, пожалуйста. Вы не могли бы дать мне стакан воды. Я не совсем здорова.

Ни одна женщина не могла бы отказать в подобной просьбе, как и оставить меня стоящей за дверью. Поэтому я очень неохотно была приглашена внутрь, где мне указали на стул в маленьком коридоре.

— Посидите здесь. Я сейчас.

Хозяйка удалилась, по всей вероятности, на кухню, и мне с моего места, к счастью, была хорошо видна комната, где мы с Отто вступили в брак. Когда женщина вернулась со стаканом, воды, я стояла у двери, осматриваясь.

Если она действительно не имела никакого отношения ко всей этой истории, мое поведение должно было показаться ей очень подозрительным. Так и произошло. Она холодно спросила:

— Вы больны или это только предлог для того, чтобы войти в дом?

Не в состоянии ничего ответить, я просто шагнула в комнату. Вне всякого сомнения, ее заново обставили. Новые обои мало подходили для маленькой комнаты, и мебель мне больше нравилась прежняя. Но если смотреть внимательно, может быть, мне удастся обнаружить что-то знакомое? Кружевные занавески? Но примерно такие же висели на каждом втором окне. Ковер? Нет, потому что, когда священник уронил кольцо, оно покатилось по деревянному полу.

— Я восхищаюсь вашей новой обстановкой, — сказала я.

— Да? — Все та же враждебность прозвучала в ее голосе.

— Но старая мебель нравилась мне больше. А что случилось с канарейкой?

— Я не знаю вашего имени и не понимаю, чего вы хотите, но вы определенно ошиблись домом. Канарейка? Мой муж бросил бы ее в печку!

Не выглядели ли ее протесты слишком энергичными?

Я услышала, что где-то заплакал ребенок.

— Да, Петер, — откликнулась женщина и повернулась ко мне. — Проснулся мой сын. Я должна идти к нему. — Она нетерпеливо ждала, когда я уйду.

— А вам не интересно знать, почему я пришла в этот дом? — С трудом верилось, что она оказалась такой нелюбопытной.

— Нет, это меня не касается.

— А могу я поговорить с вашим мужем?

— Только если вернетесь сюда через две недели. Он ловит рыбу.

— Рыбак! — в волнении вскричала я. — Точно! Его имя Йенс Ларсен?

Светлые глаза вспыхнули огнем.

— Нет.

Она явно не собиралась называть мне имя своего мужа.

— Уверена, что это он был свидетелем на моей свадьбе. И если священник не живет здесь, возможно, он пользуется вашей гостиной? Или мой муж заплатил ему, чтобы церемония была проведена здесь? Или он заплатил вам? И на эти деньги вы приобрели новую мебель?

Слабая сочувственная улыбка скользнула по остренькому личику.

— Я заметила, что вы поранили голову, фрекен. Может быть, это повлияло на ваши мозги? Брачная церемония здесь! — Она вдруг расхохоталась. — Да мой муж даже не ходит в церковь! У него нет на это времени. О Боже, я должна рассказать ему все, когда он вернется. Его это здорово развеселит!

Ребенок наверху заплакал громче.

— Простите, я должна идти.

И меня выдворили из гостиной вежливо, но решительно. Выпроваживая меня, женщина что-то крикнула по-датски. Ребенок перестал плакать, и я услышала, как кто-то заговорил с ним, потом послышался радостный детский смех.

— Кто-то присматривает за вашим ребенком? Ваша мать?

Но дверь уже захлопнули прямо у меня перед носом. Кот в ящике с геранью зевнул и уставился на меня, а кружевная занавеска на окошке под крышей приподнялась, и кто-то посмотрел вниз, но, поняв, что его заметили, быстро опустил занавеску. У меня осталось впечатление, что я увидела полное розовощекое лицо и пучок седых волос.

Но это впечатление было таким смутным, что я побоялась, что принимаю желаемое за действительное. Возможно, Анна Хансен сегодня присматривала за ребенком, вместо того чтобы искать на полу оброненное обручальное кольцо. Возможно. Но гораздо вероятнее, что у многих бабушек в Дании полные розовощекие лица и седые волосы и я просто видела одну из них.

Только одно было совершенно определенным — меня больше не пустят в этот дом.

Чтобы исключить возможность того, что я перепутала дом, я провела целый час, прохаживаясь вверх и вниз по всем улочкам, примыкающим к побережью, стремясь найти еще один точно такой же — с желтыми стенами, коричневой дверью, котом в ящике с геранью. Если уж они избавились от священника, устало подумала я, им следовало избавиться и от кота. Интересно, была ли молодая женщина с ребенком в доме, когда происходило бракосочетание? Если да, то они вели себя чрезвычайно тихо.

Неужели мне действительно причудилось все это, как меня пытались убедить? Я была настолько утомлена и подавлена, что уже начала думать, что все говорят правду, кроме меня. Даже Отто. Вся эта история выглядела поистине невероятной. Брачная церемония, совершаемая в домике рыбака. Как могла я быть настолько наивной, чтобы поверить, что в Дании обряды совершаются подобным образом?

Но тогда этот дом не был домом рыбака. Я вспомнила, что на столике лежала Библия. Несмотря на запах шнапса, священник выглядел торжественно, и речь его была речью образованного человека.

Во всяком случае, у меня не возникло ни малейших оснований предполагать, что Отто собирается обмануть меня. До сих пор он вел себя непогрешимо. И он действительно хотел на мне жениться. Я была абсолютно уверена в этом. Зачем тогда ему потребовалось организовывать мнимую брачную церемонию, которая потребовала много хлопот и денег? Зачем, зачем, зачем?