7

Спал Даффи долго, и вставать ему не хотелось. Ухо побаливало. Он высвободил из тройного полиэтиленового плена замыслившие побег мюсли и без особого энтузиазма принялся их жевать. Он никогда не верил, что мюсли — это то, что заявлено на упаковке. Он не мог поверить, что на фабрике, где делают мюсли, не находится шутника, готового исподтишка сыпануть в них пригоршню опилок, древесную стружку или обрезки собственной живой изгороди — просто чтобы посмотреть, заметит кто-нибудь разницу или нет. Никто, конечно, не заметит. Чем хуже вкус — тем лучше для здоровья, люди привыкли в это верить.

В десять часов он позвонил Кэрол. Голос у нее был сонный: ей снова досталось самое неудобное дежурство — с шести вечера до двух ночи. Да, она с удовольствием принимает его приглашение прийти сегодня вечером. У него на уме что-то особенное? Может, он хочет позвать ее в ресторан? Это была шутка, но по голосу Кэрол можно было подумать, что она говорит всерьез. Они никогда не ходили ужинать в ресторан. Или, точнее, он никогда ее туда не водил. Что ты делала вчера вечером, Кэрол? Ну, мы с Даффи опять никуда не пошли. Ее подружки улыбались, потому что вид у нее при этом был немного смущенный. Ну и Даффи, вот что значит «в тихом омуте». Да уж, понимаем, понимаем.

Но подруги не понимали. Они ужинали — дома, Даффи готовил, а она поддразнивала его тем, как он чистит овощи — прямо ювелир, говорила, что у него холодильник — словно тюрьма строгого режима, а лезвие ножа сверкает ярче, чем ее зеркальце. Они чесали языки, словно пожилая супружеская пара. И, чтобы там ни думали ее подружки, — они — тоже как прожившие много лет в браке супруги — если и спали вместе, то именно спали. Они смотрели телевизор, болтали, и порой — но никогда не давая знать заранее — Кэрол опускала часы в пластмассовую коробку и сворачивалась калачиком рядом с Даффи. Она уже давно перестала ждать, что что-то произойдет. Что ж, не здесь, так где-нибудь еще, и — странное дело! — через некоторое время после того, как перестаешь этого ждать, перестаешь и огорчаться. Ты даже не пытаешься к нему приласкаться, ты начинаешь понимать, что ему, может быть, это не приятно: слишком много воспоминаний.

Затем Даффи позвонил Уиллету и спросил, можно ли им после работы встретиться. У него появились вопросы. Ответом было согласное хеканье. Затем он раскрыл записную книжку и набрал еще один номер.

— Могу я поговорить с мистером Далби?

— Боюсь, сейчас это невозможно, сэр.

Похоже, он позвонил слишком рано. Ведь мистеру Далби до поздней ночи приходится следить, чтоб члены вставали, а пробки — скакали, это кого угодно измотает.

— А когда можно перезвонить?

— Попробуйте около одиннадцати.

— Хорошо.

Вот и ладно, а заодно дадим миссис Бозли возможность придумать в его адрес как можно больше нелицеприятных слов. В одиннадцать он позвонил снова.

— Мистер Далби подошел?

— Я сейчас взгляну. А кто его спрашивает?

— Скажите, что это помощник лорда Брауна.

— Минуточку, сэр. Соединяю.

Можно было не сомневаться, подумал Даффи.

— Алло, Далби слушает.

Хорошо поставленный голос, с нейтральной интонацией, готовой в любую секунду смениться начальственной или почтительной — как потребуют обстоятельства.

— Доброе утро, мистер Далби, это Джеффри Маркус, помощник лорда Брауна. — Даффи умел при необходимости добавить своему голосу нотку претенциозности, — по правде говоря, причина, по которой я звоню — частная, и к лорду Брауну отношения не имеет.

— Слушаю вас.

— Я говорил с Кристофером, и он сказал мне, что вы снова в деле.

— Кристофер? — судя по голосу, Далби был сбит с толку.

— По крайней мере, мне он известен как Кристофер. Он снабжал меня какое-то время, и, насколько я осведомлен, вас также. Он хитрая бестия, этот Кристофер.

— Положим…

— Так вот, если вы снова этим интересуетесь, я желал бы сегодня вечером вас навестить.

— Не могли бы вы выразиться яснее?

— Не думаю, что стоит выражаться яснее по телефону, а вы как считаете?

— О, да, конечно.

— Так вот, как насчет того, чтобы встретиться сегодня в девять, мистер Далби? Я приду через парадное, хорошо?

Даффи надеялся, что он скажет, нет-нет, не через парадное, и подскажет ему альтернативу, но его самоуверенный, почти нахальный тон явно подействовал на Далби слишком хорошо.

— Конечно, конечно, мистер Маркус, в девять часов, я буду вас ждать.

Что ж, по крайней мере, здесь все прошло гладко. Даффи расценил успех как вознаграждение за ущерб, причиненный его уху, и вознаграждение крайне недостаточное. Оставалось надеяться, что это был лишь аванс. Если только ему удастся поговорить с Далби по душам, если Уиллет скажет то, что он хотел от него услышать, если миссис Бозли не передумает и не вышвырнет его за дверь сегодня же, если ему достанет аккуратности, сообразительности, проницательности, и большущей удачи, то план А обязательно сработает. Если же нет, ему придется вернуться к плану Б, который предполагал некорректное поведение, наплевательское отношение к некоторым предусмотренным законом формальностям и мог сработать лишь при уж очень большой удаче.

По дороге на работу — а ехал он сегодня медленно, рассудив, что не стоит превышать сорока пяти, и его то и дело со свистом обгоняли стремящиеся в аэропорт пассажирские автобусы — он перебирал воображаемые четки. Бусин было шесть: срезные цветы, палочки благовоний, консервированные личи, фисташки, свежие мидии и «разное». У этого Далби есть, наверное, где-нибудь и ресторан. Даффи разглядывал их, вертел и так и сяк и снова и снова перебирал — то в одном направлении, то в другом. Это наверняка окажется «разное». Его боевой настрой при этой мысли несколько подувял. Впрочем, Уиллет, возможно, думает по-другому.

Вспоминая предыдущий вечер, Даффи только руками разводил: ну как он мог сказать, что в каждом мужчине есть частичка гомосексуалиста. А тем более Глисону — Глисону, у которого изнутри весь шкафчик обляпан голыми девицами. Да уж, ему следовало держать язык за зубами. Подобные слова можно было сказать какому-нибудь нахалу на дружеской вечеринке, и то если он уже вдрызг набрался и вообще передвигается на костылях, — и уж ни в коем случае не брутальному громиле, который держит тебя за жабры — или, по крайней мере, за ухо. Ты кретин, Даффи, форменный кретин.

Но в то же самое время, хоть он и ни на минуту не забывал, что ему чуть не оторвали полголовы, в этой самой голове вертелась одна простая мысль: «Пошл о ! Пошл о !» Та злоба Глисона, с которой он в последний раз дернул его за ухо, возможно, происходила от одной только гомофобии, но то, что было до этого, и то, что было потом, ясно показывало, что этим дело не ограничивалось. То, что его вообще взяли за ухо, доказывало, что дело здесь не только в том, кто он такой и где он познакомился с Хендриком. Это доказывает, что они психовали, они были на взводе и не остановились бы перед тем, чтобы пустить в расход весь штат «Грузоперевозок», если бы только это помогло им получить то, что нужно, — и притом боялись, что если они это сделают, то их тайные дела неминуемо будут раскрыты. И именно поэтому — хотя Даффи, конечно, очень искусно замутил им мозги полуправдой — они так хотели ему верить. Они отчаянно хотели верить, что он — всего-навсего тот, за кого себя выдал.

И эта их взвинченность, это желание поскорее дать ему пинка под зад, придавали Даффи уверенность, что что-то должно произойти, и очень скоро, что товар уже в пути. Поэтому они так взбеленились, когда произошла новая кража, и поэтому они мечтали, чтобы Даффи повесил эту кражу на Кейси еще до конца недели. У них не было против Кейси никаких доказательств, не могло быть у них и доказательств того, что Даффи вообще способен кого-то уличить, но их тревога заставила их верить и в первое, и во второе. Поэтому Даффи не был удивлен, что миссис Бозли повела себя точь-в-точь, как было условлено. Он только начал переодеваться, когда к нему подошел Тан.