Деньги в шкафчике раздевалки — старо, как мир. Всегда, везде, где бы ни происходили какие-нибудь скрытые махинации (даже в известном месте, где всегда прохладно и днем и ночью горит приятный синий свет) — в них принимала участие наличка в шкафчике раздевалки. Причина была наипростейшей: это была проверка. Ее целью было заставить вас сделать немедленный выбор, и тем установить, что вы за человек. Деньги можно было отдать; тогда возникало два рода проблем: вы либо отдавали их не тому человеку, который не знал, что происходит, и в итоге поднимал большой шум — а в конечном итоге вас в темном переулке размазывали лицом по кирпичной стене. Либо вы отдавали эти деньги томучеловеку, человеку, от которого они, более-менее, к вам и попали; при этом вы как бы говорили ему: «Как мило, что ты, оказывается, мошенник, а я вот нет, но я все же надеюсь, что мы с тобой поладим». И если даже вы делали это с явным сожалением и только не хотели участвовать в этой конкретной афере из-за ее тривиальности, вы, вследствие отказа, становились в позу эдакого чистоплюя, эдакого Все-в-дерьме-а-я-весь-в-белом. И следствием такогоповорота было то, что вся грязная работа внезапно доставалась вам, и ваш выходной костюм чисто случайно оказывался залит машинным маслом, и ночное дежурство выпадало на вашу долю чуть чаще, чем всем остальным, и порой в столовой вас чисто случайно толкали под локоть как раз в тот момент, как вы собирались отправить в рот ложку бобов, пока, наконец, вы не говорили себе «К черту!» — и вам даже некому было пожаловаться, потому что это слишком походило на ябедничество в младших классах, и что они, в конце концов, такого сделали?

И вот, нередко, просто потому, что так проще — или потому, что жена хочет новые занавески, или чтобы можно было лишний раз зайти попить пивка — вы берете эти деньги. Даффи понимал такой поступок. Он не одобрял его, но понимал очень хорошо.

В данном конкретном случае он не сомневался. Едва увидев перетянутые резинкой зеленые бумажки, он сунул их в нагрудный карман своей джинсовой куртки: никогда не знаешь, кто сейчас за тобой наблюдает. На всякий случай неплохо было продемонстрировать, что он открыт для деловых предложений.

Чтобы избежать неприятностей — с какой-нибудь из банкнот могло быть связано вполне невинное, но подсудное дельце — он положил их в коричневый конверт, надписал время и место находки, и отдал на хранение Кэрол. Теперь, раз дело приняло такой оборот, оставалось только ждать. Не будет же он благодарить Глисона, или китайца за деньги и спрашивать, какие будут указания. Не будет, если не дурак. Он будет вести себя как ни в чем не бывало, и через какое-то время — какое, не знает никто — он будет стоять где-нибудь во дворе, думая о чем-то своем, и голос за спиной скажет «Рад, что ты с нами» — и ты повернешься, кивнешь и промолчишь, и будешь знать, что это — он.

Но это, наверняка, случится не сегодня, подумал Даффи. Делай свою работу и примечай — таковы правила. Ему было определено стоять в углу, и он не надеялся выйти оттуда раньше, чем им потребуется его помощь. В углу так в углу, в этом не было ничего такого, кроме того, что это место хорошо просматривалось, особенно из стеклянной конуры миссис Бозли. Даффи по-прежнему покладисто катал тележку и привыкал к тому, что его день состоит из поручений, связанных с непродолжительным, но тяжелым физическим трудом, и тягостной бездеятельности. Но у него было свое дело, и прогуливаясь с видом скучающего зеваки, он сумел выяснить, что из себя представляет здешняя охранная сигнализация. Сирена, а повыше еще одна, потайная, — на случай, если кто-то захочет вырубить главную: неплохо, лет пять назад считалась среднего разряда. Где-то должен быть еще звонок для предупреждения работников терминала.

Заметив, что миссис Бозли нет на своем посту, он попробовал подняться туда. Он приоткрыл дверь и притворился, будто ищет ее — вдруг она где-нибудь под столом. Внутрь он заходить не стал, а вежливенько остался ждать у двери, хотя, понятное дело, видел почти все, что хотел увидеть.

— Так. А что это вы здесь делаете? — внезапно из ниоткуда возникла миссис Бозли.

— Э… мисс, то есть, миссис, я просто хотел спросить, нет ли какой работы, хожу без дела.

— Не я говорю вам, что делать. Это обязанность мистера Глисона.

Говорить с ней было все равно, что по гвоздям ходить.

— Извините, извините. Просто хотел, как лучше.

И он поспешил вернуться в свой угол. Но он проверил дверной замок и заглянул туда, где, как он думал, помещалась «тревожная» кнопка.

Когда раздался сигнал на обед, он пошел в столовую вместе с Кейси. Называть их отношения приятельскими было чересчур рано: это был что-то чуть большее, чем то, что Кейси не проломил Даффи голову за то, что он за ним ходит. Они сидели друг напротив друга, и Кейси ел вдвое больше, чем Даффи. Почему он не толстеет? Может, он много упражняется, может, это никак не зависит от того, сколько ты ешь? Сам Даффи очень боялся растолстеть, ел немного и старался упражняться так часто, как только можно; иногда он даже бегал вверх по лестнице — когда спешил. Главным же образом он просто беспокоился о том, как бы не растолстеть и, наверное, это постоянное беспокойство и помогало ему оставаться в форме. По крайней мере, до сих пор.

Даффи смотрел на удлиненное желтоватое лицо, тонкие усики, навеянные каким-нибудь старым фильмом с участием Чарльза Бронсона, и прической а-ля рокер. Есть ли что-нибудь под этой прической, вот что интересно. Кейси не заговаривал с ним — не то, чтобы Даффи об этом жалел — но давал понять, что соизволит ответить на вопросы, если они будут заданы после того, как он поест.

Наконец он отложил вилку и нож, вытер испачканные печеными бобами усики и шумно вздохнул. Даффи начал беседу.

— Многих пришлось поколотить?

Он выразительно указал на правую руку Кейси, чтобы как-то компенсировать неожиданность вопроса. Кейси посмотрел на свою руку, и она, казалось, без участия ее владельца сама собой сложилась в кулак.

— Только по делу, — ответил он.

— У тебя есть еще татуировки? — поспешил задать еще один вопрос Даффи, чувствуя, что Кейси начинает надоедать этот затянувшийся разговор.

На этот Кейси, правда, мог ответить, не тратя слов. Он поднял руку к горлу и расстегнул две кнопки. Вокруг горла шла пунктирная линия, перемежающаяся буквами. Даффи прочел:

— Р-Е-Ж-Ь-Т-У-Т

Кадык торчал как знак препинания; оставив Даффи размышлять над скрытым смыслом этой инструкции, Кейси пошел взять себе двойную порцию сладкого. Даффи смотрел, как Кейси поедает десерт, и старался не думать о том, как бы не располнеть. Он представил себя лысеющим пенсионером, пытающимся предложить свои услуги, но попадающим под шквал насмешек. «Зачем нам толстыйохранник, — кричали ему, — кому нужен толстыйохранник?»

Когда с десертом было покончено, Даффи понял, что теперь можно говорить. Он избрал тон человека менее отважного, чем Кейси, но пытающегося сохранять самообладание.

— А здесь много разборок бывает?

Кейси чуть не улыбнулся. Казалось, улыбка родилась на левой щеке, он процедил ее через ротовую полость, и ее жалкие остатки вывалились на правую.

— Был у меня дружок, уж очень нос любил совать, куда не след, — чтоб Даффи легче было понять, Кейси постучал по собственной мощной переносице, — так его задохали — и в холобздильник. С тюльпанами который.

Кейси помолчал и даже, как показалось Даффи, задумался. Но не успел Даффи принести свои соболезнования, как он расхохотался громким, раскатистым смехом.

— Уж ему-то цветочки на похороны не посылали — ни к чему.

И он многозначительно толкнул Даффи ногой под столом.

По дороге на склад Даффи задержался у телефона-автомата и сделал три звонка в расположенные неподалеку от аэропорта пункты утилизации. В двух трубку никто не снял — должно быть, все ушли обедать. Третьему Даффи описал машину МакКея и объяснил, что его попавший в больницу друг там кое-что забыл.