— Пузанок приехал! — раздался мужской голос. — Эй, Надежда Ивановна! Помоги ему сено перекидать. Подъезжай, Пузанок, ближе к сараю, — повелительным тоном сказал тот же человек. — Я пока к соседу зайду.

Лошадь тронула воз вперед. Пузанок сбросил с Карлова большую охапку сена.

— Вылезайте! Никого нет... Прыгайте в сарай, — зашептал он, когда Георгий выбрался из копны.

В довольно просторном сарае, где оказался летчик, по левую сторону стояли две коровы. Справа в углу сбилось в кучу несколько овец.

— Лезьте туда, — Пузанок махнул рукой на чердак, к которому была приставлена лестница. Быстро забравшись, Карлов огляделся: тут было немного сена, валялся рваный хомут, торчали оглобли, на гвоздике висели вожжи.

— Укладывай скорей, — послышался снизу голос Пузанка. У края настила выросла копна сена. Георгий положил автомат и принялся за работу.

— Пузанок! С кем это ты разговариваешь? — раздался молодой женский голос.

— Надежда Ивановна, никому не скажете? — шепотом спросил парень.

— А что случилось?.

— Я русского летчика нашел, сюда привез прятать.

Карлова резанули эти слова: «русского летчика». «Почему парень не сказал нашего летчика? Почему?»

— Где он? — слабо вскрикнула женщина.

— Там!

— Смотри, Пузанок, чтобы хозяин не заглянул, да сам-то не проговорись кому-нибудь, — попросила она.

Заскрипела лестница, Георгий увидел встревоженное лицо с большими скорбными глазами. Голова женщины была повязана серым платком, из-под которого на лоб спадала непослушная прядь волос. Черная шуба скрывала фигуру. Женщина влезла на чердак и бросилась к летчику.

— Родненький мой! — Она обняла его. — Наконец-то хоть одного увидела! Как там наши? Скоро ли придут?

Георгий понял, что здесь его не выдадут.

— Скоро, скоро придут, — ответил он взволнованно. — До этих мест километров восемьдесят осталось. Через недельку будут здесь.

— Пузанок! Ты пока сваливай с саней, а как хозяин покажется, сюда подавать будешь, — негромко сказала Надежда Ивановна.

— Каким ветром вас к нам занесло? — снова обратилась она к летчику.

— Сегодня утром подбили. Сел на вынужденную.

Карлов коротко рассказал, кто он такой и как очутился здесь.

— Мне бы вот одежду гражданскую раздобыть. Дня за три добрался бы до своих.

— Что-нибудь придумаем. — Женщина смотрела на Карлова выплаканными глазами. Георгий долго не мог оторваться от ее взгляда.

— А вы сами-то откуда, Надежда Ивановна?

— Из Ленинграда. Муж погиб на фронте в самом начале войны. А меня, полуживую, зимой сорок второго года эвакуировали вместе с другими Дорогой жизни. Через Ладожское озеро... Сын у меня там погиб, Сашенька. — На минуту она замолчала. Задергались уголки губ. — Пять лет ему как раз перед этим исполнилось. Ехали мы на грузовой машине. Рассвело уже, мальчик дремал у меня на руках. Вдруг два «мессершмитта»... да так низко. Видели, наверное, что женщины с детьми едут, и все равно стали обстреливать нашу колонну. Первый раз обстреляли — пронесло мимо меня несчастье. А во второй раз... Прямо в голову... — Она зажала лицо руками.

— Разве это люди?..

Георгий стиснул кулаки, но острая боль в левой ладони напомнила о раненой руке. Он застонал сквозь зубы.

— Что с вами? — встревожилась женщина.

— Нет, ничего... Бить негодяев надо, а я вот сижу. Попал в такое дурацкое положение.

— Эй, Надежда Ивановна! Принимайте, — крикнул Пузанок, и над навесом взметнулась большая охапка сена.

— Хозяин идет, — шепотом сказала женщина. — Садитесь сюда в угол, я вас прикрою.

Георгий удивился, с какой легкостью подняла она большую кипу сена и перенесла ближе к нему.

— Натренировалась уже, — ответила Надежда Ивановна на недоумевающий взгляд летчика.

— Прошел в дом, — послышался снизу шепот.

С помощью Георгия она перетаскала сено и устроила удобное убежище.

— Ну, располагайтесь поуютнее, а мы в дом пойдем.

— А Пузанок не выдаст? — неожиданно спросил Карлов.

— Нет, что вы! Он сам несчастный.

— Почему же он назвал меня русским летчиком?

Надежда Ивановна смутилась.

— Это по привычке. Здесь почти все жители делят воюющие стороны на немцев и русских. К тому же русских здесь мало, в основном калмыки.

— А вы давно уже тут, Надежда Ивановна?

— Почти год... Когда убили Сашеньку, хотела немедленно идти на фронт. Желание мстить за мужа, за сына поддерживало меня в те ужасные минуты. А потом увидела девочку лет четырех. Два бойца пытались оторвать ее от убитой матери. Я не могла слышать эти крики, это детское отчаяние. И бросилась к девочке. Не помню, как уговорила маленькую. Но, почувствовав ласку, она обвила мою шею своими ручонками... С тех пор мы не расстаемся. У меня не хватило сил оставить ее и уйти на фронт. Нас с Лизой привезли сюда в эту станицу. Я сняла комнату у нашего хозяина. А через несколько месяцев пришли немцы.

— Скоро вы там? — негромко спросил Пузанок.

На дворе заметно сгущались сумерки.

— Сейчас, сейчас! Попозже я коров поить приду, принесу вам поесть. — Она сняла рукавицу и протянула Карлову свою маленькую, огрубевшую руку. — На радостях, что вас встретила, забыла даже имя спросить.

— Георгий меня зовут, Георгий Сергеевич, — сказал он, с благодарностью пожимая ее руку.

Надежда Ивановна и Пузанок ушли. Было уже совсем темно. Георгий вынул начатую банку и доел сгущенное молоко. Захотелось пить. Он облизывал пересохшие губы и не знал, как утолить жажду.

Мороз заметно начал сдавать, но летчик и раньше его не чувствовал: шерстяной свитер, теплые унты и меховой комбинезон надежно согревали тело. Пить хотелось все сильнее, Георгий проделал в соломенной крыше небольшую дыру, достал немного снега и с жадностью принялся его сосать.

Понемногу глаза привыкли к темноте. Боль в раненой руке начала затихать, но зато разболелась голова. Над правым глазом будто тисками сдавило лоб.

Захотелось курить. Георгий полез в карман за кисетом. Табаку осталось совсем немного.

Карлов на ощупь свернул «козью ножку». Но закурить не решился: малейшая вспышка света могла выдать его. Он подержал губами незажженную самокрутку и бережно спрятал ее обратно в кисет.

«Теперь-то Семенюк и Архипов наверняка рассказали всем, что произошло вчера вечером, — подумал он. — Интересно, узнал ли об этом Емельянов? Если узнал — ругает меня на чем свет стоит».

Карлов не жалел о том, что полетел на задание с простреленной рукой. Рана не мешала пилотировать самолет. То, что его штурмовик оказался подбитым, было чистой случайностью.

Георгий попробовал представить себе рассерженного командира полка и не смог. «Емельянов поймет. Должен понять. А зато какой переполох устроили мы фашистам на Сальском аэродроме! Но где же Долаберидзе? Наверно, погиб парень. Ведь по радио никто о нем так и не доложил Бахтину. Да... Сразу два экипажа не вернулись. Тягостно сейчас в полку». Карлов вспомнил, как мрачнел командир, когда ему на подпись приносили извещение о гибели какого-нибудь летчика.

С ужасом представил себе Георгий, что и его жена получит такое извещение. Перед глазами всплыли дорогие образы: дети, заплаканное лицо жены, ее дрожащие руки с небольшим листочком бумаги, где в нескольких словах — огромное горе семьи.

«Нет, нет, — отогнал он эту мысль, — ведь друзья видели, как я вылез из самолета. Они найдут, как успокоить жену, объяснят, почему я перестал писать ей».

Глава V

Сержанты Семенюк и Архипов вернулись с аэродрома в общежитие.

Весь день они держались в стороне от летчиков и, как только с командного пункта взвилась красная ракета — сигнал отбоя, одни направились в станицу. Первыми пришли они в общежитие своей эскадрильи, не снимая комбинезонов, уселись за стол. Несколько минут в комнате было тихо. Казалось, каждый думал о своем, но когда Семенюк поднялся и, подойдя к нарам, достал баян Карлова, Архипов повернул голову в его сторону.