«Так день за днем и час за часом…»
Так день за днем и час за часом,
Упорно, корень за корнём
Дух разрывает, несогласный
С своим бытийственным путем.
Уж нитью тоньше паутины
Он к древу жизни прикреплен.
И мнится — миг еще единый,
И эту нить расторгнет он.
«Напоенные медом заката…»
Напоенные медом заката
Колоски поспевающей ржи
Чуть колеблют душистое злато
От межи до межи.
Тонкой чернью стрижи исчертили
Незабудочно-бледную высь.
Облаков белоперистых крылья
Перламутром зажглись.
И опять я прощаюсь в печали
С обманувшим, обманутым днем,
И поют мне вечерние дали
Покаянный псалом.
«Надо, надо вспомнить мне иное…»
Надо, надо вспомнить мне иное.
Что — не знаю и не знаю — как.
Я дитя недужное, слепое
У сердитой няни на руках.
Глупой песней память отбивает,
Заливает н едуг молоком
Злая няня, треплет и бросает
В колыбель меня ничком.
Отожми мне сок зеленых маков,
Злая няня, дай мне соску в рот.
Я навеки перестану плакать
И тебя избавлю от хлопот.
«Не поверю. Не скажу…»
Не поверю. Не скажу,
Оттого уже не верю.
Молча узел развяжу,
Молча вынесу потерю.
Одинока и вольна,
Погляжу звездам я в очи.
Хорошо, что нету дна
Золотой небесной ночи.
«Я не взойду на гору Гаризин…»
Я не взойду на гору Гаризин,
Не возложу на жертвенник тельца.
Ты дух и свет, а я Твой смертный сын,
Но слышу я в себе дыхание Отца.
И все, кто жив, живут Тобой Одним.
И Духу нет пределов и конца.
К Тебе ль идти на гору Гаризин?
Тебе ли сожигать тельца?
«И вдруг покинуть стало жалко…»
И вдруг покинуть стало жалко
Мне эти грустные места.
Острожской церкви купол. Галку
На перекладине креста.
Ряды шафранные домишек.
Скворечник. Песенку скворца.
И птичий гомон ребятишек,
Крапиву рвущих у крыльца.
И летним вечером в субботу
Задумчивый и робкий звон,
И быта ровную дремоту,
И обманувший сердце сон.
«Высоко над ломаной волною…»
Высоко над ломаной волною
Низких и высоких крыш,
Над балконом — полная покоя
Облачная тишь.
Там внизу ревут автомобили,
Пенит воздух тонкий свист сирен.
День и ночь о землю бьются крылья
Жизни, взятой в плен.
Душный плен известки и бетона,
Наглый плен гремящей суеты,
Тяжкий плен бичей и скорпионов,
Тленных благ и смертной нищеты.
За перила сделав шаг, сорваться —
Распылиться, стать как улиц прах?
Здесь остаться, грезами питаться,
Радугой лучей на облаках?
Нет, не то, не это. Что же, что же?
Безответна неба синева.
Там и здесь душа на бездорожьи.
Кружится над бездной голова.
«По многозвездной среброзвучной…»
По многозвездной среброзвучной
Воскресной утренней Москве
Иду к мосту я. Сад Нескучный
Алеет в пламенной листве.
Синеют горы Воробьевы
В туманах, полных серебра.
Всё так знакомо и так ново
В лучах сентябрьского утра.
Вчера ли это только было
Иль много, много лет назад?
Я этот мост переходила,
И огневел Нескучный Сад.
И Воробьевы были горы
И в синеве, и в серебре.
Но всё сплелось иным узором,
Нежданным в давней той поре.
В горах, в мосту, в реке значенье
Иное. И душа не та,
Что с верой, чуждою сомненья,
Глядела с этого моста.
«О, кто мне душу озарит…»
О, кто мне душу озарит
И кто мне сердце напоит
Струею вод живых?
На ложе мертвых мхов умру,
Уйду в глубокую нору
Лесов глухонемых.
О, темных дебрей густота,
О, роковая темнота
Могильного угла.
Хохочет леший на ели:
«Так вот куда тебя вели
Пути добра и зла?»
О мать, о мать моя, земля,
Моей тоски не утоля
Струею вод живых,
Пусти меня в далекий край,
Под черный холм не зарывай
В лесах глухонемых.