О Ростове
На решетках балкона
Вялых рыб ожерелье.
А внизу граммофона
Хриплый тон и веселье.
Нежных ликов девичьих
Молодое томленье
И сольфеджий привычных
Монотонное пенье.
Рой детей сиротливых
В тесной клетке двора.
Всё так живо, так живо,
Точно было вчера.
«На мраморную балюстраду…»
На мраморную балюстраду
И на засохший водоем
В квадрате крохотного сада
Под хризолитовым плющом
Гляжу я так же, как бывало
В те обольстительные дни,
Когда душа припоминала,
Что в мире значили они.
И вижу черную гондолу,
Мостов венецианских взлет,
И голос сладостной виолы
Меня томительно зовет.
Сквозь шелк дворцовой занавески,
Как нож, блистает чей-то взор,
А весел радостные всплески
Звучат, как поцелуев хор.
И знаю, в этом же канале
На мягком и тенистом дне
Я буду спать с твоим кинжалом
В груди, в непробудимом сне.
«Боже воинств, великой Твоей благодатью…»
Боже воинств, великой Твоей благодатью
Ниспошли мне твой панцирь, и щит, и копье.
Я одна пред несметною ратью,
Полно ужасом сердце мое.
Кто щитом моим был, и мечом, и твердыней,
С поля битвы ушел и ночует в шатрах,
Опои меня, Боже, своею святыней,
Да бежит предо мною твой враг!
«Голубая ночь баюкает…»
Голубая ночь баюкает
В небе сонную звезду.
Леший по лесу аукает,
Я одна в лесу иду.
Я одна, и сердцу радостно,
Что одна я в голубом,
В неразгаданном и сладостном,
В древнем таинстве ночном.
Протянула струны тонкие
К сердцу, вспыхнувши, звезда,
Под кустом блестит, сторонкою
Наговорная вода.
Не нужны мне заклинания,
Никого не позову.
В звездной песне и в молчании —
Долгий век мой проживу.
«Не касайся меня, Магдалина…»
Не касайся меня, Магдалина,
Не влачись у краев моих риз,
Женской мукою Божьего Сына
На земле удержать не стремись.
Я не плотник, не сын Марии,
Не учитель, не друг я твой,
Позабудь слова земные,
Если хочешь идти за мной.
И ты — не Вифании дева,
Не Лазарь и Марфа — родные твои,
Отныне ты сеятель Божьего сева,
Апостол Моей Любви.
«Там, где нога твоя земли коснется…»
П.А. Флоренскому
Там, где нога твоя земли коснется,
Не оживет сожженная трава,
И черный вихрь вослед тебе несется —
Так шелестит несмелая молва.
Но ты молчишь, склонив ресницы долу,
Таинственным величьем обречен,
Завившись в быт прогорклый и тяжелый,
В нем поглотить пророческий свой сон.
Но ветхий бог, как мех, уже раздранный,
Вместить не может нового вина,
И ты не в нем живешь, пришелец странный,
Не там, где дом твой, дети и жена.
Тебе знакомо нижних бездн сиянье,
Денницы близкой дерзновенный взор,
И сладостность свободного познанья,
И горького изгнанья приговор.
И ничего о них молва не знает,
И ничему там не поможет быт,
Где Дьявол с Богом в смертный бой вступают
И где душа, как два костра, горит.
Святому Сергию
Ты ходил тропинкою лесистою
По лощинам тем же и холмам,
Где идут стопы мои нечистые
Каждый день к мучительным грехам.
Светлый нимб, души твоей сияние
Я ловлю порой на облаках,
И в росистом трав благоухании,
И в закатных розах на крестах.
Но, смущенный темным отвержением,
Вечной болью незаживших ран,
Белых риз твоих прикосновения
Дух страшится — зван, но не избран.
Чудом встречи глубже озаряется
Дикий мрак падений и утрат.
И твоей святыней не спасается
Дух, гееннским пламенем объят.
Памяти Елены Гуро
Два озера лесных — глаза,
В них — мудрость вещего ребенка.
Порой нежданная слеза
Сквозь смех, стремительный и звонкий.
На тонких пепельных косах
Два банта — желтый и вишневый.
Неоперенных крыльев взмах
В движеньях грации суровой.
В певучем бархате речей
Органа голос величавый.
И вдруг — победный звон мечей,
И дальний отзвук битв кровавых.
Волшебник снежно-белый кот
С янтарным ворожащим оком
Тебя — царевну — стережет
И там, в краю от нас далеком.
С твоей картины нежный зверь,
Прозрачно радужный лосенок,
Тебе открыл Эдема дверь,
Где призрак, ласковый и тонкий,
Земного сына твоего
Тебя объятьем лунным встретил
И дивной музыкой отметил
Твоей кончины торжество.