9. «Боль-боляницу…»
Боль-боляницу,
Железную птицу
В сети поймали,
Туго связали.
Вяжите туже,
Пускай не кружит
Над нашей крышей,
Пускай летает
Повыше,
Потише.
Железо в землю,
Сети на колья,
Птицы на волю,
Боль в подполье, —
Наше место свято.
10. «Ой, тяжелое нагружение…»
Ой, тяжелое нагружение,
Ой, долгое напряжение,
Три кораблика
Самобранные
Безымянные:
В одном Ломь,
В другом Коль,
В третьем Боль,
Всем болям боль,
О семи головах,
О семи хвостах,
О семи тысячах зубах…
На кораблики размещаются,
Голосисто совещаются:
Нам плыть или не плыть,
Или рабой Божией (имя) быть.
Тут задули ветры сильные,
Взволновалось море синее,
Захлестнулись три кораблика:
И Ломь,
И Комь,
И Боль
Уже на дне.
А раба Божия (имя)
В сладком сне.
Колыбельная
Наташе
Спит над озером тростиночка.
Спи, усни, моя былиночка,
Сладко-горький мой вьюнок,
Голубой мой ручеек.
Ты по белым-белым камушкам
Доплывешь до моря синего.
Баю-баюшки, дитя мое,
Богоданное, любимое.
Я уйду в края безводные,
Над волнами над песчаными,
Я прольюсь в пески холодные,
Буду спать между курганами.
За рассветными туманами
Золотое море светится.
Спи, не плачь, моя желанная,
Все пути у Бога встретятся.
«Баю, баю, баю, Лисик…»
Лису
Баю, баю, баю, Лисик,
Баю, баю, мой пушистик,
Золотая шубка,
Вишневые губки.
Вишневые ветки
Полны белым цветом.
От синего неба
Синие просветы.
Голуби летают
С каждым кругом
Выше.
С каждым кругом
Тише.
Баю, баю, баю.
«В осияньи белом инея…»
В осияньи белом инея,
В бирюзовых небесах
Золотая встала скиния
В бледно-радужных кругах.
Под завесой голубеющей
Скрыты Божьи письмена.
И в лучах невечереющих
Даль безродная ясна.
Из цикла «Рождественские посвящения»
Комната Шуры Добровой
Бердслей, Уайльд и Боделэр
В твоем лилово-синем гроте
Своих падений и химер
Курят куреньем приворотным.
Но в пряном воздухе твоем,
Как луч лампады золотистый,
Уж зреет дума об ином,
Священножертвенном и чистом.
Елизавете Михайловне Добровой
Mater dolorosa,
На твоих глазах
Крестной скорби слезы.
А в твоих глазах
Тайны омовенья
Чистою росой,
Тайна пробужденья
Жизни в мир иной.
Дане Андрееву
Я видела крестик твой белый,
И абрис головки твоей,
И взор твой, и робкий и смелый,
В крестовом походе детей.
Ты лилии рвал по дороге,
Следил за игрой облаков,
Но думал, все думал о Боге,
И радостно взял тебя Бог.
А после родился ты в Риме
И жил в нем — художник-поэт.
В истории есть твое имя,
А в сердце храню я твой след.
К портрету неизвестного
Посвящается Л.И. Шестову и М.В. Шику
Печальной тайною волнующе согреты
Черты двух душ, покинувших меня.
Являет лик безвестного портрета,
Загадочно в себе соединя
Мысль одного, глубинный свет другого —
И общего изгнания пути.
Глядят глаза и мягко и сурово,
В устах застыло горькое «прости».
Таит следы недоболевшей боли
Мучительно приподнятая бровь.
Боренье тяжкое своей и Божьей воли
И отягченная изменою любовь.
Как любит он со мною долгим взглядом
Обмениваться в ночь без отдыха и сна.
И до утра исполненную ядом
Мы чашу пьем. И нет у чаши дна.