Ср. Галковский: «У русских нет своего лица.» — Бесконечный тупик . 864, с прим. 872 к этому. У русских есть Иван и есть Пушкин, а вместо среднего сословия сам Даль.
С Соловков дочери Ольге:
Писал я тебе и снова напишу: не торопись, всё придет в свое время, рости спокойно, органически, это будет гораздо жизненее чем судорожное насилиеЙЙЙ. Старайся пользоваться тем, что есть у тебя, чтобы потом не жалеть об упущенном. Кажется у Чехова говорится где-то, что русский человек или вздыхает о прошлом, или мечтает о будущем, вместо того, чтобы пользоваться и радоваться настоящим. Не впадай же в эту общерусскую слабость.ЙЙЙ
— 29.11—1.12.1935, так и жене 16.1.36: «Вот то-то мне и не нравится в твоем, чисто российском, настроении, которое было у тебя всегда, что ты не берешь в жизни того, что тебе дается в данный момент, а ищешь того, чего нет: когда же дававшееся ушло, то жалеешь об ушедшем и повторяешь прежнюю ошибку .ЙЙЙ»:еще ср. о стремлении подменить будни «сплошным праздником», «ошибке многих» [148], в письме той же дочери от 29.2–1.3.36 ( ФСС 4, с. 331. 365 и 400). Переиначить рядовое и упиваться самодельным иным. ОпричнинаИвана Грозного от опричь«кроме», учрежденная ради «правды» (Р. Скрынников. Царство террора , с. 322 ел.),его же литературный псевдоним Парфений Уродивый«юродивый девственник». Пугачев, игравший в Петра III. И советская опричнина, уже совсем без земщины, сплошное úнишное царство.Поэтическая Индияосуществилась как Индиялагерно-тюремная [149]. Чевенгур и Котлован Платонова. Е. Трубецкой, « Иное царство »; Л. Карасев. Рус. идея; В. Бибихин. Закон рус. ист . Русское отношение к иному и русские символизм, семиотика и герменевтика.
дV
Научившись у народа. «объяснить» ему его самого это «святая обязанность личности»— так думает Андрей Копосов Горенштейна ( Псалом. 5). Но против зеркала народности Александр Мелихов в ЙЙЙ Исповеди еврея : «Я верю в Народ. И знаю, что его может оболванить лишь тот, кто нашепчет ему у него же подслушанные заветные мечты.»
Герой повествования тот, о ком главным образом идет речь, хотя бы он был «антигерой» (слово Достоевского — Записки из подполья , 2.10). Леониду Андрееву удалось в Передонове, сологубовском «мелком бесе», увидеть героическое: «Прочел недавно Передонова — с очарованием и страхом. И странно: в этот раз выделилось другое — его тоска. Какая тоска! И ведь он герой, он велик, он душа великого, запертая в теле скота, он один среди всего пейзажа — человек. Ардальон Борисыч — человек! А это так.» — письмо Сологубу от 28.7.1915 ( ЛН 72. с. 48). У раннего Бахтина сказано, что герой произведения
может быть плох, жалок, во всех отношениях побежден и превзойден, но к нему приковано мое заинтересованное внимание в эстетическом в`идении, вокруг него — дурного, как вокруг всё же единственного ценностного центра, располагается всё во всех отношениях содержательно лучшее. Человек здесь вовсе не по хорошу мил, а по милу хорош. В этом вся специфика эстетического в`идения.
— Филос. поступка (с. 128), так и поздний Бахтин в записи о Гоголе: «Чистое отрицание не может породить образа. В образе (даже самом отрицательном) всегда есть момент положительный (любви-любования).» ( ЭСТ 1 . с. 360); но это не про набоковского Германа. Единственный герой Отчаяния — сам автор, кто так ловко всё выдумал. Вот Розанов, Мимолетное под 29.5,1915, о Льве Толстом, а подходит и Набокову с его «умаленными» персонажами:
Это недоверие и неуважение к человеку, предрасположение не уважать его (гоголевская черточка) была у Толстого вечно, с юности. «У меня героев нет». — «Врешь, братец — он есть: это твое разросшееся, преувеличенное Я».
Я люблю писателей с героями. Это добрые, милые люди. Они близки к Гомеру, у которого не «героев» не было. Отличное время. Счастливое время.
Героя и персонажей Битов различает так: «Персонажей мы познаём снаружи, героя — изнутри; в персонаже мы узнаём других, в герое — себя.ЙЙЙ Один и все — вот что для нас герой, вот в чем наше узнавание.» — Черепаха и Ахиллес, «один и все» это инакость и другость, сюда же «кругозор» и «окружение» по Бахтину.
Красивая женщина любуется собой в зеркале глазами другого, мифологический Нарцисс любовался своим отражением в воде как другим, не узнавая себя (П. Адо, Миф Нарц ., с. 92), а Герман любуется собой и Феликсом как собой сам, без других. Тут выдумка Герман и выдумщик Набоков сходятся. «Побольше, побольше читайте ее, господа!» — самодовольно говорит нам автор-герой про свою книгу (9). «Я всецело это приветствую.»
Набоков о личности художника в лекции Искусство литературы и здравый смысл : «Сумасшедший смотрит на себя в зеркале неохотно, потому что лицо, которое он там видит, ему не принадлежит: личность его обезглавлена; личность же художника преувеличена.» [150]— Поэтому Набоков смотрелся в зеркало так же неохотно. Уже подпольный человек, думавший «Я-то один, а они-то все»,«ненавидел свое лицо» (2.1, ср. в.5). Но вот Ухтомский, январская запись 1900 ( ЗС , с. 85 сл.): «Моя философия, моя „метафизика“ в том, что когда я себя вижу в зеркале» — при виде своей другости, — «то знаю, что весь этот мой облик, нос, глаза, лоб, весь я — Божий, принадлежу Богу.»
«Философски говоря, я нераздельный монист.» — из шестого интервью Набокова в Твердых мнениях (с. 85. он пояснил это в десятом интервью, с. 124). «Единственное настоящее число это один, остальные просто повторение.» Еще раз: «There is only one real number: One.» — Настоящая жизнь Себастьяна Найта (11 сл.); это даже солипсизм, поскольку с выражением numberone «я сам» в памяти прочитывается как «There is only one real number: I.» Ср. Сологуб. Всё во всём и В последнем свете злого дняЙЙЙ [151]По правде говоря, один ненастоящее число, ведь число имеет дело со множеством, ср. хотя бы английское numerous«многочисленный», а монизм Набокова просто его половинность: самость без другости; часть выдает себя за целое. «Один человек — не целое!» — Ухтомский ( ЗС , с. 429).
Владимир Набоков был инфантилен даже в этимологическом смысле латинского in-fans«неговорящий» и предисловие своих Твердых мнений начал фразой «Я думаю как гений, я пишу как изысканный автор, а говорю я как ребенок.» Не надо этому признанию умиляться, ребенок еще не умеет говорить представительно, гóлоса другости в нем нет. «Бедный родственник писателя», убогий оратор ( Твердые мнения , с. 108, «I'm a very poor speaker.» — с. 141), способный лишь прочесть письменную заготовку, — противоположность братьев Бахтиных (о Николае см. Ю. Фельзен в Дауг… 1989, № 9, с. 106. или Г. Адамович в ЖИ , с, 140 сл., о Михаиле Р. Миркина в НЛО . № 2. с. 67, и С. Бочаров — Сюжеты р. лит… с. 473 сл.). Набоков никого словесно не мог и не хотел представлять. Этот писатель-выдумщик, изысканный писец без гомеровой Музы писал под диктовку своей разросшейся инфантильной самости, оттого у него вместо героев заводные зверюшки, если только не он сам, и сплошь механические конструкции вместо фольклорной органичности.