«Ратные люди еще у деда. Ужель меня ищут? Придется на сосне всю ночь коротать», – тоскливо подумала Василиса.

Глава 11 НЕЗВАНЫЕ ГОСТИ

А на Матвеевой заимке до полудня было тихо. Мамон отлеживался на лавке. Возле него суетилась Матрена, прикладывая примочки на медовом взваре. Пятидесятнику полегчало, лицо спало, глаза прорезались.

– Медок ото всего излечивает, батюшка, – ворковала старуха. – Ибо мед есть сок с розы небесной, который божии пчелки собирают во время доброе. И оттого имеет в себе силу велику.

– Полно врать, старуха, в полудреме проворчал Мамон.

– Грешно так сказывать, милостивец. Мед всяким ранам смрадным пособляет, очам затемнение отдаляет, воду мочевую порушает, живот обмягчает, кашлючим помог$$т, ядовитое укушение уздравляет, – напевно, словно молитву, промолвила Матрена.

В сенях послышались торопливые шаги. В избу ввалился десятник в грязных сырых сапогах.

– Заприметили мужика, Мамон Ерофеич. На речушке рыбу вентерем ³⁹ ловил. Мы за ним, а он к болоту кинулся и в камыши.

– Так словили?

Десятник кашлянул в пегую бороду, замялся возле двери.

– А он тово, Мамон Ерофеич… Сбег, одним словом. Все болото облазили…

– У-У, раззява! Тебе не дружину водить, а у кобылы под хвостом чистить! – возбранился Мамон, поднимаясь с лавки. – Веди на болото. Сам мужика ловить буду.

Пятидесятник надел на себя кафтан, пристегнул саблю, сунул за рудо-желтый кушак пистоль и вышел из избы.

– Пронеси беду, святой угодник Николай. Ужель из ватаги Федьки кого заприметили? – забеспокоился Матвей.

Вскоре на заимку заявились новые гости. Бортник сидел в это время на крыльце и чинил дымарь. Выбежав из подворотни, громыхая ржавой цепью, свирепо залаяла собака. Старик поднял голову и обмер: перед ним стоял сам князь – высокий, плечистый.

– Худо князя встречаешь, старик, – строго произнес Телятевский.

Бортник отложил дымарь, поднялся, прикрикнул на ощетинившуюся собаку и низко поклонился.

– Прости старика, князь. Глаза не дюже зрячие, не приметил, – проговорил Матвей и тотчас подумал: «И чем это только моя заимка всех приворожила? Ох, не видать мне добра».

– Прослышал я, что возле твоего пчельника глухариный бор водится.

– Доподлинно так, батюшка князь. Токмо глухари раньше токуют. Припоздали малость. В эту пору мош-ники редко поют.

– Но все же поют, старик. Собирайся на потеху глухариную.

– На мошника еще рано идти. Глухаря перед зорькой бьют, отец родной.

– Так ли старик говорит, Тимошка?

– Матвей правду сказывает. Мошник – птица особливая, батюшка князь, – подняв палец над головой, деловито заверил Тимоха.

– Сам о том ведаю, – нахмурился Телятевский и шагнул было в избу, но вдруг заметил целый табун лошадей за черной приземистой баней, привязанных поводьями к деревьям.

– Чьи это кони, старик?

– Твоей дружины, князь. Мамон Ерофеич на заимке остановился. Должно, беглых мужиков высматривает. С утра в лес ушли, а коней здесь оставили.

Телятевский недовольно покачал головой и зашел в избу.

Тимоха наклонился к бортнику и доверительно шепнул на ухо:

– На глухаря князь впервой пойдет. Так што сам разумей, дед… А девку твою на озерце повстречали. Крякву стрелой сразила. Князь повелел Василису пы-мать, а она в лесок – и сгинула, плутовка. Хе-хе…

Бортник отшатнулся, борода мелко затряслась и на душе стало смутно.

В избе тихо. Матрена перед самым княжьим приходом убрела в лес за кореньями и пахучими целебными травами, надеясь повстречать в бору Василису.

– Отшельником, что ли, живешь? – спросил Телятевский.

– Со старухой векую, отец родной, – уклончиво отвечал Матвей.

– А девку куда подевал? Кто она тебе будет, старик? И пошто держишь в лесу?

– Бедную сиротку приютил, князь. Родители ее примерли, а мы со старухой пожалели и к себе взяли. Сама она из-под Ярослава-города, дочь крестьянская. Не дали дитю пропасть… А на днях помолиться ее в храм отпустили…

Телятевский шагнул к бортнику, ухватил старика за бороду, пронзительным взором обжег.

– А не лукавишь, дед?

– Зачем же, отец родной. Должна вскоре воротиться дочка. Разве токмо на озера забредет. Велел ей по пути туда заглянуть.

– И что же твоей девке на озере делать? – пытливо вопросил Андрей Андреевич, не отпуская старйка.

– Наказал дочке крякву поглядеть. Самопал да лук со стрелами она прихватила.

– Ой, хитришь, дед. Разве так в храм ходят?

– Вестимо нет, батюшка. Да токмо в лесу без самопала нельзя. Должно, на выходе возле реки оставит.

В избу влетел Якушка. Молодцевато тряхнул русыми кудрями и с поклоном спросил:

– Что прикажешь нам с Тимошкой делать, князь?

Андрей Андреевич сбросил с себя кафтан, оставшись

в просторной "белой рубахе. Присел на лавку, забарабанил перстами по столу и вымолвил:

– Будьте возле избы да приготовьте зелейный заряд на глухаря.

Якушка вышел, а бортник подошел к поставцу и принялся потчевать князя:

– Не угодно ли медку спробовать, отец родной?

– Простого не хочу, а бражного ковш выпью.

Матвей спустился в подполье и вытащил большую железную ендову с хмельным медом.

– Годков пятнадцать берегу, батюшка князь. Токмо шибко крепок медок, в сон поклонит.

– В том беды нет, старик. Притомился я на охоте, прилягу у тебя на лавке. На глухаря пойдешь – разбудишь, – проговорил князь и до дна осушил бражный ковш.

Похвалил деда за добрый мед, растянулся на лавке и вскоре уснул.

«Странный князь. Очами грозен, душой суров, а вот крестьянским ложем не побрезговал», – подумал Матвей и вышел на крыльцо.

Якушка и Тимоха привалились к перилам, зубоскалили.

– Потише, робяты. Князь почивает. Чудной у нас государь, прямо на овчину завалился, – вымолвил бортник.

– Это дело ему свычное. В ливонском походе на земле с ратниками спал. Седло под голову – и храпака, – тепло проговорил Якушка и, вздохнув, добавил: – Но зато и на руку крутоват. Чуть чего не по нему – тогда держись. Голову срубит вгорячах и не перекрестится.

Бортник потоптался на крыльце и снова взялся за дымарь.

К вечеру, когда Матвей во второй раз запалил костер, на заимку притащились дружинники. Злые, голодные, усталые подошли к избе, но здесь их остановил Якушка.

– Здоров будь, Мамон Ерофеич. Удачлив ли поход?

Пятидесятник окинул княжьего любимца сердитым

взглядом и молча махнул рукой.

– А мы вот знатно с князем поохотились. Вишь, сколько дичи набили, – словоохотливо продолжал Якушка. – Чай, есть хотите, ребятушки. Вон старик костер развел. Тащите птицу в огонь. А в избу нельзя: князь почивает.

Ратники и тому рады. Мигом разобрали дичь и понесли к костру. Лишь один Мамон недовольный бродил по заимке.

«Уж не с девкой ли князь в избе услаждается? Принесла его не ко времени нелегкая», – свербила Мамона

неспокойная мысль.

Глава 12 ГЛУХАРИНАЯ ПОТЕХА

Ночь. Глухой, старый, таинственный бор. Горят яркие звезды между вершинами.

Дед Матвей и князь стоят под сосной и слушают. Тимоху и Якушку бортник посоветовал князю не брать. Мошник – птица чуткая, чуть «подшумишь» – и пропадай глухариная потеха.

Еще с вечера осмотрел Матвей княжий самопал и покачал головой. Дробь была мелковата. Трким зарядом крупного мошника не собьешь. Бортник перезарядил самопал своим зелейным припасом.

Тихо в бору. Ветер дремлет в густых вершинах. Но вот на болоте прокричал журавль.

– Скоро зачнется, князь. Должон боровой кулик с тетеркой голос подать, – наклонившись к князю, чуть слышно прошептал Матвей.

И бортник не ошибся. Вскоре из зарослей протяжно и скрипуче отозвался вальдшнеп, а за ним задорно и шумно фыркнул косач и перешел на переливчатое бормотанье.

Андрей Андреевич переступил с ноги на ногу. Под сапогом хрустнула валежина. Матвей предупредительно приставил палец к губам. И вдруг князь услышал, как где-то невдалеке раздалось: