Часть 2
ДРУГИ-НЕДРУГИ
Существует такое понятие — судьба. Оно не вполне совпадает с представлением о реальной жизни человека. Гамлет перед смертью говорит: «Дальнейшее — молчанье», но просит друга рассказать о нем всю правду тем, кто остается. Жизнь человека, таким образом, не кончается; ей предстоит еще раз возникнуть, раскрыть свой смысл, свою связь с жизнью других и с тем, что было неизбежно. Ей еще предстоит раскрыться судьбой.
Жизнь Высоцкого кончилась. Но судьба, которая шире и больше его жизни, только еще разворачивается. Размышляя о ней, мы оглядываемся не назад, но вокруг, смотрим не на одного человека, а на многих и на самих себя. И, как сказал однажды А. Блок, «не лучше ли для поэта такая память, чем том критических статей и мраморный памятник?»
Вот так все не просто. Если говорить о Наталье Крымовой, то эта замечательная своей внутренней природной красотой женщина сумела еще в почти дремучие 80-е годы пробиться к людям со своей правдой о Высоцком. Неважно, какое количество советского, подчеркиваю, народа этотогда заметило. Прочитав столь изумительные по проникновенности строки в новой книге с давними материалами Крымовой, выпущенной ГКЦМ В.С. Высоцкого к 70-летнему юбилею Владимира Семеновича, «ВЫСОЦКИЙ. НЕНАПИСАННАЯ КНИГА», неожиданно для самого себя, вдруг понял, что они как нельзя точно отражают и мое собственное отношение к жизни.
Больше всего на свете Высоцкий ценил ДРУЖБУ. Не так одиноко жить. Но однажды в разговоре с кинодраматургом и спортсменом Германом Климовым он неожиданно обронил: «Знаешь, а ведь по-настоящему у меня нет друзей». Возможно, это было сказано в порыве чувств. Но ведь как в воду глядел…
Часть эта названа так потому, что некоторые друзья Высоцкого со временем как-то незаметно превращались, превратились фактически в его недругов. По крайней мере, отношение к ним людей в связи с появлением в прессе их откровений о Высоцком, явно изменилось. Почему? Прежде всего, потому, что своими высказываниями, интервью, изобилующих интимными деталями и деликатными подробностями из личной жизни Высоцкого, они, по мнению многих, ПРЕДАЛИ ПАМЯТЬ о ДРУГЕ. Может, это звучит слишком категорично и заведомо пафосно. Но. Истинные друзья и настоящие любимые женщины Высоцкого до сих пор почему-то пребывают в молчании. А если кого из них и нет уже на этом свете, то худого слова о Владимире от них никто никогда не слышал.
Одно дело, говорит, судит, сплетничает посторонний человек. Или подвыпившие кореша на кухне базарят. Пусть даже журналисты изгаляются. Но чтоб ДРУГ!
Почему так произошло, не мне судить. Но мериться славой (Станислав Говорухин) или рассуждать о самом интимном (Валерий Янклович) — о человеке, которого считаешь или считал своим другом, мягко говоря, странно, правда? А по большому-то счету — просто постыдно! Уж не зависть ли это, не предательство ли — часто думалось мне в разговорах с такими «друзьями»?
Как сказал мне один из близких к Владимиру Семеновичу людей Николай Ашуевич Тамразов: «Имя Высоцкого окружено сегодня мерзостью! Почитайте книги о нем — прямо библиографические вестники! Ни одного живого места! Все содрано из сомнительных источников, переврано, скомпилировано». И дальше:
«Когда в зрительном зале Театра на Таганке было триста мест, там находилось место всем его друзьям. Свора, которая окружает эту известную всему народу фамилию, делает праздники уже в Кремлевском Дворце съездов, где пять тысяч мест. И там не находится места ни Тамразову, ни Гольд-ману, ни Лотову, которые были когда-то рядом с Володей. Имя Высоцкого окружено сегодня мерзостью и «бабками». У меня лежат бумаги, написанные Володиной рукой. И которые хотелось отнести в его музей. Теперь уже не понесу! Порву и выкину! Примазываться к славе Высоцкого не стану.
У каждого нормального человека свой Высоцкий! Но святость-то вся давно прошла…»
Всеволод Абдулов
«СЕРДЦЕ ВЫСОЦКОГО НАВСЕГДА ОСТАЛОСЬ С МАРИНОЙ ВЛАДИ»
Мы познакомились с Абдуловым случайно и как-то сразу заговорили друг с другом на одном языке. Незаметно перешли на «ты». Потом я не раз приходил к Севе в гости в его полухолостяцкую квартиру в Глинищевском переулке Москвы. Время там будто остановилось: старая потертая мебель, паркет, забывший, когда его в последний раз натирали, невзрачные афиши двадцатилетней давности, запах кошачьей мочи. Жалость и полная безнадега поселились в этом убогом жилище много лет назад.
Разговор с Абдуловым, записанный мной на диктофон-ную пленку, получился коротким. Не уверен, что следует говорить об этом с сожалением. Время показало, что мы оба оказались в этой ситуации правы — сказано то, что сказано. Главное, ничего не переврано, добрые отношения сохранены. И это по-хорошему проявилось в дальнейших наших отношениях. Хотя, признаюсь, при первых наших встречах я искренне провоцировал Севу на откровенные разговоры о Высоцком. Но он, будто верный Санчо Панса, хранил тайны многолетней дружбы со своим «сеньором» — кумиром целого поколения. И никогда не «торговал» воспоминаниями. Сам Всеволод к тому времени уже давно не был в порядке: сказывалось пристрастие к спиртному, отсутствие работы, неустроенная личная жизнь. Не слишком большая доверчивость к любому человеку, проникающему в его устоявшееся житье-бытье, странным образом уравновешивалась у него с врожденной деликатностью. Казавшейся мне тогда почему-то трусостью.
Непростые отношения с супругой и дочерью безрадостно отпечатались на жизни этого, в общем-то, еще не старого мужчины. Единственной женщиной, до конца остававшейся рядом, была Оленька Свиридова — гражданская жена, верная помощница.
Но что может быть страшнее забвения для человека актерской профессии? Ведь за плечами остались долгие годы работы во МХАТе, записи на радио, телевидении, съемки в фильмах. Хотя звездных ролей, следует это откровенно признать, Абдулов так и не сыграл. Но самой главной трагедией Севы стал уход из жизни лучшего друга — Владимира Высоцкого. Нить судьбы оборвалась тогда и для него самого.
…Как-то мы засиделись на кухне. Сева предложил выпить. Достал из холодильника запотевшую бутылку водки. Сам наварил пельменей — свою, кстати, каждодневную еду. Причем сделал это с какой-то внутренней страстью, удовольствием. И начал рассказывать под включенный диктофон. Стало еще печальней. Разговор явно не клеился. Все мои вопросы безвозвратно таяли в опустевшем пространстве Севиной души.
В соседней комнате под стеклом прикроватного столика больше двадцати лет лежала пожелтевшая от времени записка: «Севочка! Я, Клянусь! Никогда больше не пить! Ты — самый надежный друг на свете! Я не знал, что друзья могут быть так нужны!».
Абдулов бережно взял ее в дрожащие руки, протянул мне и заплакал.
В конце жизни, может, даже не сознавая, что это уже ВСЕ, Абдулову было почти неинтересно знать, что делается вокруг. Он уходил не мучительно. Скорее, отрешенно. Потому что впереди у него уже ничего не могло произойти.
После того давнего разговора в памяти почему-то застряла одна-единственная фраза из Севиных уст, произнесенная им в подпитии: «Старик, запомни на всю оставшуюся жизнь — кто бы что ни говорил о каких бы то ни было женщинах вокруг Володи, пусть самых-самых распрекрасных, сердце Высоцкого навсегда осталось с Мариной…»
— С Высоцким мы познакомились 40 лет назад. Я поступал тогда в театральный институт (школа-студия МХАТ. — Авт.) и как-то увидел на сцене замечательного актера. Это был Володя Высоцкий. Нас разделяла пропасть. Он был тогда уже выпускником, практически актером Театра имени Пушкина. А я только мечтал поступить.