жизни.

– Ты умерла?

– Умерла? – удивилась она. – Ну, в каком-то смысле да. От той Лексы, которую ты знала,

мало что осталось. А что ты тут делаешь?

Этот вопрос мне самой не терпелось ей задать, но она опередила меня.

– Помнишь, я рассказывала тебе о своём брате?

Она кивнула.

– Можно сказать, я ищу его здесь.

– Но он умер.

– Как и я.

– Глупости! С кем я тогда разговариваю?

– Возможно с призраком прошлого, который явился к тебе во сне.

Она улыбнулась и, немного поддавшись вперёд, медленно поцеловала меня в лоб.

– Мне всегда нравилось твоё воображение. Своим размером оно может соперничать с

Галактикой. Но всё же это тебе пора просыпаться, – вдруг сказала она. – Ты должна его

отпустить. Не забывать, но отпустить. Понимаешь?

Я вспыхнула. Её слова напомнили мне о моих беседах с психологом, той назойливой

женщиной, уверенной, что ей всё обо мне известно и неустанно твердившей что-то о

посттравматическом стрессе.

Что она может смыслить в этом? Такое нельзя просто вычитать из книг. Это нужно

испытывать. Нужно знать, какого это – в первый раз протирать пыль в осиротевшей комнате,

ещё хранящей в себе энергию жизни того, кто был частью тебя. Внутри всё противиться,

словно ты совершаешь какое-то предательство, словно стирая пыль, ты пытаешься

уничтожить память, и хотя ты хорошо знаешь, что всё вовсе не так, тебе необходимо

доказать это. Поэтому я сделала татуировку – букет незабудок на моей ступне, перевязанный

железной цепочкой, говорил о том, что пока я жива и хожу по своей фертильной земле – я

всегда буду помнить его и те чувства, которые я испытала, когда он умер.

– Нет, не понимаю, – ответила я. – Отпустить – значит отвыкнуть, убить в себе любовь к

нему и всё только потому, что тебе больно. Андрею было в тысячу раз больнее, когда он

умирал! Я должна помнить эту боль, нельзя предавать его, ведь я единственная, кому он был

действительно важен! – я посмотрела на Лексу и вздохнула. – Наши взгляды во многом

близки, однако в этом ты вряд ли поймёшь меня.

– Напротив, – возразила Лекса, – думаю, я хорошо понимаю тебя. Это как второй ритуал

прощания. И всё-таки мне кажется ты больше боишься потерять не его, а себя.

– Хм, – я задумчиво посмотрела на неё, – по-твоему, я не должна этого бояться?

Лекса намекнула на то, что я так сильно переживаю утрату Андрея, поскольку моё смирение

с его смертью означало бы, что я послушно склоняю голову перед теми Силами, тем

Законом, которые управляли моим миром, которые забрали его у меня. Отчасти она была

права. Я бы изменила себе, поступив так… Тогда мой поступок в какой-то мере казался мне

вызовом устройству мироздания. Однако теперь я всё чаще думаю о том, что произвольный

уход из жизни вовсе не выходит за рамки дозволенности, которые отмерила живущим

природа. Она безразлично пожимает плечами, когда так трагически обрывается чья-то жизнь

и говорит о естественном отборе, совершенно не задумываясь о том, как жестоко было

наделить человека таким развитым и хрупким сознанием. Но мстит ли смерть потом тем, кто

ушёл, не дождавшись её? Возможно так, потому что этот город сложно назвать прекрасным

местом. Но это всё догадки, измождённые мысли – я по-прежнему ничего не знаю.

– В этом нет необходимости, – ответила Лекса. – Уверена, твой брат хотел бы видеть тебя

счастливой.

– Так странно это слышать от тебя. Ты действительно изменилась. Помню, раньше ты учила

меня другому. Надеюсь, ты не вставишь сейчас какую-нибудь одухотворённую цитату вроде:

“Смирись, гордый человек”?

Я пристально смотрела на неё, чувствуя, что начинаю раздражаться.

– Разумеется, нет. Никакой дидактики! – затрясла головой Лекса и тут же сменила тему. –

Как я люблю кальян…Он так прекрасен, так гармоничен, в нём есть все элементы природы, а

это не может не вызывать восхищения. Попробуй, – она протянула мне деревянный

мундштук.

Я равнодушно взглянула на тлеющие угли кальяна.

– Меня не привлекает эта экзотика, и курение само по себе мне противно. Кстати, я отлично

помню твои слова: “Держись подальше от всего, что вызывает привычку”.

Лекса вздохнула, но оставила меня в покое.

– Знаешь, – сказала она после некоторого молчания, – я скоро уезжаю.

Эти слова заинтересовали меня.

– Куда и зачем?

– В Африку в качестве волонтёра, буду искать своё озеро Чад, – ответила она и слегка

прикрыла глаза. – Он тоже поедет со мной. Я ещё не встречала таких, как он.

– И какой же он?

– Красивый, как Модильяни, гениальный, как Бунин, благородный, как…

– Ирландский сеттер, – прервала я её высокопарную речь.

Её лицо осветилось мягкой улыбкой.

– Я люблю его…– произнесла она. – Мы уже назначили день свадьбы.

Услышав эти слова, я встала с дивана. И это она, выслушивая мои рассказы о проблемах в

семье, говорила, что брак – искусственное изобретение человека, что он не нужен никому,

даже самой природе, которая не зря сделала мужчин такими полигамными. Всё это было

очень не похоже на неё, как и её завуалированный призыв к безропотной покорности.

– Это не ты. Не знаю, кто сейчас передо мной, но это не ты.

Лекса взглянула на меня с удивлённым испугом.

– Сестрёнка, милая, о чём ты говоришь? Пожалуйста, не уходи. Останься!

Я вцепилась глазами в её лицо – оно и вправду стало казаться мне чужим, незнакомым…В

голову пришла мысль: что если это не Лекса, а одна из тех, кто затеял со мной эту игру? Но я

постаралась быстро отогнать от себя такую догадку – это казалось слишком алогичным и

невероятным.

Обежав глазами клуб и не найдя в нём ни одного парня, который хотя бы отдалённо

напоминал Андрея, я развернулась и, не отвечая на недоумевающие вопросы Лексы,

отправилась обратно на выход. Мне было трудно продолжать этот разговор из-за не

полностью развеянного подозрения и острого разочарования: если это действительно была

она, а не очередная шутка Города, то между нами не осталось практически ничего общего.

Когда-то я была почти готова назвать её родственной душой, и очень трепетно относилась к

нашей дружбе, ведь мне было хорошо известно, как легко можно пройти мимо своего

человека, не заметив этого. Несколько лет назад со мной произошло нечто подобное.

Первое время после переезда в столицу я навещала свой подмосковный город, где у меня

оставались друзья детства, с которыми, как мне тогда казалось, нас связывало множество

вещей. Так однажды, сидя на пыльном колесе в гараже знакомых и слушая репетицию

начинающей молодой группы, я узнала о его смерти. В моём маленьком городе его знали

многие, и я не была исключением, однако я никогда не следила за его творчеством. Мне

было лишь известно, что он музыкант и лидер талантливой рок-группы, которая уже

покоряет Москву и начинает выходить на высокий профессиональный уровень. Я помню,

как первый раз увидела его на сцене – тогда в городе был праздник, и выступало множество

коллективов, но мне запомнился только светловолосый парень с приятной задорной

улыбкой. Наверно, будь я старше, я бы почувствовала какое-то родство, невероятную

близость, словно наши души сотканы из одной материи. Но в то время я была ещё

двенадцатилетней девчонкой с надувной палицей в руках, которой потом в шутку избила его,

когда он подошёл с друзьями знакомиться к старшим девушкам из нашей большой и

разношёрстной компании – в те годы у меня было много друзей и я, несмотря на некоторую

природную замкнутость, без труда заводила их. Затем мне неоднократно доводилось

слышать его песни с плееров знакомых, однако всё это происходило невзначай, и я никогда в

них особо не вслушивалась. Когда я узнала о его неожиданной и ранней смерти, я испытала