— И на чем порешим? — спросил Шоу.

— Мы обсудим все с Габриэлем. Затем встретимся с вами еще раз. Думаю, что вам приказано оставаться здесь, пока все не утрясется. Так я и знал. Хорошо. У меня еще есть здесь кое-какие дела, так что встретимся завтра вечером.

— Здесь? — спросил Киннан.

— Нет, — ответил Дэйн. — Время оставим то же, но пойдем в «Глочестер Лодж» выпьем. Отутюжим кое-какие детали, по крайней мере, сроки и организационные моменты. А затем начнем складывать головоломку.

— Время — деньги, — сказал Шоу.

— Не перевозбуждайтесь, — посоветовал Дэйн. — Неважно, верите вы этому или нет, но эта война будет долгой.

— Сколько у нас времени?

— Через час мы вылетаем в Кай Так.

— Боже, я буду страшно скучать.

— Единственное, в чем можно быть полностью уверенным — мы будем недалеко друг от друга. И как только смогу вырваться — сразу же приеду к тебе.

— Мне бы хотелось знать, где ты будешь. По крайней мере, хоть что-то…

— Сара, я не могу об этом даже заикаться… В особенности репортеру. Вольно. Я шучу. Но говорить, действительно, ничего не могу.

— Хочу спросить.

— Позволяю.

— Когда ты будешь уезжать в зону военных действий, я всегда буду так себя чувствовать? Ты знаешь, что я до смерти перепугана? Не хотела говорить…

— И тебе надо ехать, правда?

— Больше мне нечего сказать.

— Ответь на простой вопрос: это всегда так?

— По-разному для разных людей.

— А каково это для тебя?

— Я всегда рассматриваю возможность невозвращения. Точно так же, как и возможность вообще никуда не ехать. А затем все-таки еду, потому что это единственное, что я умею. Иногда мне хочется, чтобы все было как-нибудь иначе. Может быть, это эгоистично, какой-нибудь психологический выверт. Но я знаю, что на самом деле — нет. Я делаю то, что умею делать лучше всего, лучше чем кто-либо мне знакомый. Существует удовольствие, получаемое от хорошо сделанной работы, и даже вдохновение. Думаю, что ответить на твой вопрос можно таким образом: я растворяюсь в своей работе до той поры, пока она полностью не выполнена.

— Хоть таким образом…

— Таким и никаким другим. Ты тоже будешь все время занята. Ведь я не хочу, чтобы ты сошла с ума в этом аду. Я знаю, ты едешь, чтобы взять свои высоты, — как и остальная ваша братия, — но будь добра держать голову пониже и не высовываться. Обрати внимание, чтобы и зад не торчал над траншеей.

— Дэйн, мы не брали на себя никаких обязательств друг перед другом.

— Тебя это волнует?

— Не знаю. Может быть. Я знаю, что такое быть с тобой. Но не знаю, что чувствуешь при этом ты сам. Черт, нам бы времени побольше…

— Если все будет нормально, мы будем вместе. Если не нормально — не будем. Все выяснится. Не гони лошадей.

— Наверное, ты прав. Но мне будет тебя недоставать.

— Мне тоже.

— Хотя бы так, не правда ли?

Дэйн сидел, смотря на дождь, и думал о том, что представляет собой новейший карабин М-16. Ему предлагали выдать один, но он отказался, решив, что когда весь его отряд получит оружие, тогда и он будет его носить.

Дэйн обернулся. Донован — один из его офицеров — сидел в своем спальном мешке и наблюдал за Дэйном сквозь полуприкрытые глаза.

— Итак, Дай Йю Донован, — Дэйн использовал слово из вьетнамского словаря, означавшее военного в чине капитана, — я бы сказал, что пора. Пора…

Донован запустил пальцы в густую блондинистую шевелюру.

— Сколько же я спал?

— А часы твои где?

— Где-то между этим местом и двадцатимильной береговой полосой. Я уронил проклятую тикалку за борт. Случайно, конечно.

Дэйн повернулся и стал рассматривать сгущавшуюся тьму. Дождь иногда предвещал вьетконговскуто атаку.

— Пойду куплю чего-нибудь съестного. Пойдешь со мной?

Донован вздрогнул.

— Как вы можете есть это..?

— Ладно, вернусь скоро. Если задержусь в деревне после двадцати одного часа, пошлите за мной.

— К Папе Дату?

— Ага.

Дэйн нацепил полевую куртку и древнюю шляпу из буша, купленную у австралийца в Бен Тре. Затем пристегнул тяжелый пистолет сорок пятого калибра и взял карабин. Сложив для удобства две запасные обоймы «спинкой к спинке», вышел из дверей и прошел через лагерь.

Пройдя в ворота, он подозвал жестом одного из джанкменов, который сразу же отвязал от причала небольшой сампан. Через несколько секунд они уже плыли через реку, и хотя отъехали всего на каких-нибудь пятьдесят метров, но ушли от дождя. Попросив джанкмена подождать его, Дэйн пошел по единственной, проходящей через всю деревню улице.

Папа Дат — хозяин единственного в деревне кафе — удивленно посмотрел на позднего посетителя. Разглядев Дэйна, он нервно задул три или четыре свечи и поспешно проводил полковника к столу. Кроме них, в кафе сидело еще двое стариков, смурно глядящих в бутылки «33» — крепкого вьетнамского пива. Дэйн ткнул в пиво пальцем, зная, что Папа Дат принесет его и присоединится к нему.

Так и случилось.

Папа Дат был очень любопытным мужичком, который обладал огромными запасами информации. Между ним и Дэйном установилась близкая, но недружественная связь. Дэйн не доверял ему.

— Э вотрэ саитэ, Папа Дат, — произнес Дэйн, поднимая свой стакан.

— Саитэ, — ответил старик.

— Какие новости?

— О чем? — спросил Папа Дат безразлично на прекрасном английском языке.

— Тревожит тебя по ночам ВК?

— А что, из вашего лагеря разве ничего не слышно?

— Я не могу услышать удар ножом или шаги молодого человека, переметнувшегося на сторону Вьетконга. А ты расскажешь…

— У нас здесь сложностей нет, — низким апатичным голосом произнес старик.

— Даже с молоденькими девушками?

— Последнее изнасилование произошло три недели назад. Мы, разумеется, так и не узнали, кто был виноват, полковник.

— Этот человек не из моих.

— Это ваши слова.

Дэйн попробовал пиво и решил, что не голоден.

— Вы отвечаете несколько нервозно, — произнес он. — Что вас, мой друг, заботит?

— Нет, нет, ничего.

— Как-то чересчур поспешно вы это произнесли.

— Просто вы так давно не заходили, да еще так поздно.

Дэйн тонкогубо улыбнулся.

— Ты не сказал ничего особенного, но в то же время я узнал все, что нужно. Теперь я уйду, Папа Дат. Благодарю.

Старик поклонился, и глаза его сверкнули. Он остался сидеть, когда Дэйн прошел в двери, в сгущающуюся дождевую тьму.

В своей палатке Дэйн увидел привычную картину: Донован пил виски и читал затрепанный романчик с пышной брюнеткой… почти что одетой.

— Дай Йю, — сказал Дэйн, — Вьетконг нападет сегодня ночью. Не думаю, что возникнут проблемы, но все-таки удвой патруль и проверь, чтобы все шу-л у к и остались на нашей стороне. И пусть их вытащат на берег — незачем им плавать.

— Будет исполнено, сэр. Еще что-нибудь?

— Нет, все. Простые меры предосторожности.

Дэйн забрался в спальник, положив карабин рядом с постелью, пистолет под подушку. Расстегнув ножны любимого ножа, он, как обычно в подобные минуты, подумал о Таводи. А затем перёд ним всплыло лицо Сары…

Он вспомнил, как забилось сердце, когда он, перескакивая через ступени, бежал к ее квартире. Из-за двери доносилось успокаивающее постукивание пишущей машинки, и Дэйн улыбнулся. Наконец-то, после стольких тревог и волнений — Сара. Он легонько постучался и отошел на шаг.

Сара открыла дверь, и Дэйн улыбнулся сверху вниз, стараясь ничем не выдать ошеломившего его удара. Боже, что с ней стало! Как доконала ее война… Она подбежала к нему и, отчаянно вцепившись, прижалась к этому огромному, но такому нежному мужчине, а Дэйн, слыша, как она хлюпает ему в плечо, крепко обнял ее. Она постарела, была болезненно худа, а на лбу появились доселе не виданные им морщины.

— Заходи, — сказала женщина наконец, — я должна тебя кое с кем познакомить.