— Пожалуйста… — простонал Бруно.

Бенедетта приподнялась и ловко пристроилась на Бруно.

— Так? — шепотом спросила она. Потом подвигалась, дразня его — Или вот так?

А потом все вокруг благоухало корицей и сливками, фенхелем и клубникой, разжеванным тимьяном, потом и медом, и Бруно был поражен тем, насколько все до смешного просто.

С холма они спускались в дружном молчании. В тот день кроме pasta con funghi Бенедетта приготовила salame da sugo, традиционное свадебное блюдо: свинина, печень и языки со специями и вином. Считалось, что оно повышает потенцию жениха.

На следующий день они пошли собирать fragole di bosco, дикую клубнику, и занимались любовью в старом заброшенном сарае за пастбищем. Их губы были перепачканы клубничным соком. Еще через день это были misticanza, листья дикого салата. Бенедетта настаивала на том, чтобы сначала они набрали то, за чем пришли. Если кто-нибудь увидит, как они возвращаются домой с пустыми корзинками, злые языки тут же этим воспользуются. Поэтому они наполняли корзинки ночной фиалкой, диким фенхелем, одуванчиками или латуком до того, как вожделение одерживало верх. Тогда они забирались в тихий уголок поля и прятались за зарослями дикого укропа. Бруно заставлял Бенедетту закрывать глаза и дразнил ее, проводя по ее телу веточкой фенхеля. Когда он целовал у нее между ног, ему казалось, что вкус анисового семени смешивается с вкусом морской воды. «Все мы когда-то были рыбами, — думал Бруно, — и вот еще одно тому подтверждение — шелест океана в самых сокровенных глубинах человеческого тела».

На следующий день наступил черед дикой черной смородины, а потом они взяли ружье и пошли охотиться на зайцев. После охоты их любовь была быстрой и неистовой, а из корзинок торчали окровавленные мордочки убиенных зверьков.

Утром Бенедетта разбудила его очень рано, еще затемно, и повела в самую чащу леса, куда они раньше не ходили. Она не сказала, что именно они ищут, но зайдя в глубь леса, велела нюхать воздух. Бруно послушно принюхался.

— Чувствуешь? — прошептала Бенедетта.

— Нет. А ты?

— Да. Вон там.

Он пошел за ней в густые заросли подлеска. Она вертела головой и принюхивалась, как собака. Бруно понимал, что какой бы запах ни чувствовала Бенедетта, он неуловим и тонок, поэтому шел очень тихо, чтобы не отвлекать ее.

— А теперь, — прошептала она, — принюхайся еще раз.

На сей раз, всего на долю секунды, Бруно показалось, что он его уловил — едва заметный неприятный запах, дикий и почти сексуальный.

— Кабан? — прошептал он в ответ. Но Бенедетта покачала головой.

Она бродила между деревьями, нагнувшись к земле и опустив голову. Потом остановилась и стала аккуратно ковырять палкой землю. Запах стал сильнее. Вдруг Бенедетта вытащила из-под корней дерева что-то маленькое, похожее на уродливую картофелину — tartufo, запачканный землей. И в воздухе тут же запахло трюфелями.

— Альберто убьет нас, если узнает, — шепотом сообщила Бенедетта — В это время года их нельзя собирать.

Она разломила трюфель и поднесла его к носу. Запах был ошеломляющий, пахло сексом, старыми носками и мускусом. Бруно почувствовал сильнейшее возбуждение и по глазам Бенедетты понял, что с ней творится то же самое. Он подошел и прижал ее к себе.

Когда все произошло, Бенедетта вымазала руку в его семени и вытерла ее о корни дерева, чтобы на этом месте снова вырос трюфель.

Крошечный трюфель одарил своим пьянящим привкусом достаточно блюд, чтобы можно было накормить всю деревню. В taglierini, тушеные овощи с меньшим количеством funghi, чем cardoncelli или orecchietti, перед подачей на стол добавили чуть-чуть тертого трюфеля. Потом кормили ногой молодого козленка, куда пошла остальная часть трюфеля, помидоры, майоран и розмарин. В тот вечер на маленькой площади ощущалось некоторое волнение. Смех звучал громче обычного, юноши и девушки заигрывали друг с другом более открыто, было выпито больше вина, а под конец снова заиграли аккордеоны. Бруно не имел ни малейшего представления о том, сколько Густа брала за еду. В ее баре не было ни меню, ни прейскуранта, а электронная касса, наличия которой требовали местные власти, пылилась в углу. При этом Бруно видел, что хозяйка держит в руках толстую пачку денег, время от времени пряча часть купюр в карман фартука, и сделал вывод, что трюфель имел большой успех.

Хавьер сидел за столом в компании друзей. Вместо вина они пили пиво, причем в больших количествах. Бенедетта и Бруно помогали Густе обслуживать столики, уносили грязную посуду, и Бруно заметил, что всякий раз, когда Бенедетта проходила мимо столика Хавьера, там раздавался похабный смех и шутки.

Вдруг Бруно услышал визг. Он огляделся и сразу понял, что случилось. Хавьер позволил себе обхватить Бенедетту за талию. Оба замерли на месте: она, с горящими глазами, отскочила от обидчика, а он громко над ней смеялся. Бруно сжал кулаки и направился к ним. Бенедетта перевела взгляд на Бруно и догадалась о его намерениях. И тогда она обрушила на голову Хавьера большую тарелку, которую держала в руках. Тарелка раскололась надвое. На мгновение все стихло, потом друзья Хавьера захлопали в ладоши и засвистели. Бруно отошел и разжал кулаки.

Поначалу Хавьер робко присоединился к аплодисментам. Потом проследил за взглядом Бенедетты, увидел Бруно, и лицо его стало мрачнее тучи.

Она пришла к нему в комнату, когда Густа уснула, и скользнула под одеяло.

— Ты быстро сообразила, что нужно делать, — прошептал Бруно.

— Просто поняла, что ты будешь его бить.

— Вполне возможно, — согласился он.

— Этого нельзя делать. Обещай мне, Бруно. Если ты его ударишь, он будет думать, что это война. Давай смотреть правде в глаза: он ведь тебя убьет.

— Ты думаешь, он догадывается?

— Он может подозревать. Но до тех пор, пока это не станет очевидным, то есть ясным всем в деревне, он будет убеждать себя, что это пустые сплетни.

— О нас уже сплетничают?

— Конечно. Мы же весь день вместе на кухне. Даже если бы мы были монахиней и священником, все равно бы сплетничали. Но это нам выгодно. Здесь все время о ком-нибудь сплетничают, и чаще всего это оказывается просто пустым трепом. Поэтому люди привыкли не верить слухам. Так что, пока остаются сомнения, они будут верить одновременно и в то, и в другое.

— Как члены совета, которые приходят в ресторан по пятницам и едят только fagiolini [47]?

— Именно.

Местный совет состоял из убежденных коммунистов, как и большинство деревенских советов в этой области Италии. Ни один коммунист не станет в пятницу есть мясо, поэтому по пятницам на кухне osteria в изобилии готовили свежайшую, только что с огорода, фасоль borlotti и блюда с разными видами пасты.

— Если бы Хавьер узнал о нас, он перестал бы тебе надоедать.

— Ничего подобного, — возразила Бенедетта. — Я знаю его всю свою жизнь. К тому же я не хочу, чтобы из-за тебя Хавьер стал плохо спать. Я собираюсь когда-нибудь выйти за него замуж.

— Что? Ты это серьезно?

— Конечно — Она положила руку ему на грудь — Ты же здесь не навсегда, а я не хочу остаться старой девой. Хавьер хороший парень. Выйти за такого — большая удача.

— Я… — Бруно растерялся. Он понимал, что полагалось бы сказать Бенедетте, что он любит ее и хочет остаться здесь на всю жизнь. Но не мог, потому что это было бы ложью. Он считал ее самой доброй и благородной девушкой на свете, он боготворил ее. Она красива и чувственна, она настоящий друг. Но его сердце по-прежнему принадлежало другой. Поэтому он сказал: — Ты удивительный человек, Бенедетта.

— Я знаю. — Она пристроилась на нем и раздвинула языком его губы, как рыбак открывает ножом раковину устрицы — Будем получать удовольствие, пока это возможно.

Бруно думал, что они с Бенедеттой ведут себя достаточно осторожно, но на следующий день у него был довольно странный разговор с ее матерью.