А заодно позабыт будет и косский поэт.

Песни Сафо помогли мне когда-то с любовницей спеться,

Легкий вложила мне нрав песня теосской струны».

(№ 2269). (Овидий. Лекарство от любви 759-762,

пер. М.Л.Гаспарова [Овидий 1994, т.1, с.223])

« 17 января

После же этого ты оставишь, Феб, Козерога,

Дальше направив свой бег к юноше с чашей воды».

(№ 2270). (Овидий. Фасты I 651-652,

пер. Ф.А.Петровского [Овидий 1994, т.2, с.366])

Фавн пытается изнасиловать Омфалу, но натыкается на Геркулеса:

«Всходит на эту постель, расправляет на ней свое тело

И напрягает, как рог, страстную жилу свою.

Вот задирает и тунику он с лежащего тела,

Но оказались под ней ноги в густых волосах»,

(№ 2271). (Овидий. Фасты II 345-348,

пер. Ф.А.Петровского [Овидий 1994, т.2, с.380])

« 5 марта

…Но Виноградарь еще не уйдет! Откуда названье

Этой звезды, я тебе в кратких словах объясню:

Юный Ампел, говорят, рожденный сатиром и нимфой,

На исмарийских горах Вакха возлюбленным был.

Вакх подарил ему грозд, на ветках вяза висевший;

Эта лоза до сих пор мальчика имя несет.

Ягоды этой лозы срывая, упал и разбился

Мальчик, но Либер его, павшего, к звездам вознес».

(№ 2272). (Овидий. Фасты III 407-414,

пер. Ф.А.Петровского [Овидий 1994, т.2, с.407])

« З мая. Флоралии

…Первая я [ Флора] создала цветок из крови ферапнейца,

Жалобный возглас его на лепестках начертав.

Также и ты сохранил свое имя на грядах цветочных,

Бедный Нарцисс, для себя не отыскав двойника».

(№ 2273). (Овидий. Фасты V 223-226,

пер. Ф.А.Петровского [Овидий 1994, т.2, с.456])

«Метаморфозы»

«…Понесла красавица и разродилась (344)

Милым ребенком, что был любви и тогда уж достоин;

Мальчика звали Нарцисс. Когда про него воспросили,

Много ль он лет проживет и познает ли долгую старость,

Молвил правдивый пророк: «Коль сам он себя не увидит».

Долго казалось пустым прорицанье; его разъяснила

Отрока гибель и род его смерти и новшество страсти.

Вот к пятнадцати год прибавить мог уж Кефисий,

Сразу и мальчиком он и юношей мог почитаться.

Юноши часто его и девушки часто желали.

Гордость большая была, однако, под внешностью нежной, -

Юноши вовсе его не касались и девушки вовсе.

Видела, как загонял он трепетных в сети оленей.

Звонкая нимфа, - она на слова не могла не ответить,

Но не умела начать, - отраженно звучащая Эхо.

[ Ст.359-401 – Эхо преследует Нарцисса, Нарцисс ее отвергает].

Так он ее и других, водой и горами рожденных

Нимф, насмехаясь, отверг, как раньше мужей домоганья.

Каждый, отринутый им, к небесам протягивал руки:

«Пусть же полюбит он сам, но владеть да не сможет любимым!»

Молвили все, - и вняла справедливым Рамнузия просьбам.

Чистый ручей протекал, серебрящийся светлой струею…

…

Там, от охоты устав и от зноя, прилег утомленный (413)

Мальчик, м еста красой и потоком туда привлеченный;

Жажду хотел утолить, но жажда возникла другая!

Воду он пьет, а меж тем – захвачен лица красотою.

Любит без плоти мечту и призрак за плоть принимает.

Сам он собой поражен, над водою застыл неподвижен,

Юным похожий лицом на изваянный мрамор паросский.

Лежа, глядит он на очи свои, - созвездье двойное, -

Вакха достойные зрит, Аполлона достойные кудри;

Щеки, без пуха еще, и шею кости слоновой,

Прелесть губ и в лице с белоснежностью слитый румянец.

Всем изумляется он, что и впрямь изумленья достойно.

Жаждет безумный себя, хвалимый, он же хвалящий,

Рвется желаньем к себе, зажигает и сам пламенеет.

Сколько лукавой струе он обманчивых дал поцелуев!

Сколько, желая обнять в струях им зримую шею,

Руки в ручей погружал, но себя не улавливал в водах!

Что увидал – не помет, но к тому, что увидел, пылает;

Юношу снова обман возбуждает и вводит в ошибку.

О легковерный, зачем хватаешь ты призрак бегучий?

Жаждешь того, чего нет; отвернись – и любимое сгинет.

Тень, которую зришь, - отраженный лишь образ, и только.

В ней – ничего своего; с тобою пришла, пребывает,

Вместе с тобой и уйдет, если только уйти ты способен.

Но ни охота к еде, ни желанье покоя не могут

С места его оторвать: на густой мураве распростершись,

Взором несытым смотреть продолжает на лживый он образ,

Сам от своих погибает очей. И, слегка приподнявшись, (440)

Руки с мольбой протянув к окружающим темным дубравам,

«Кто, о дубравы, - сказал, - увы, так жестоко влюблялся?

Вам то известно; не раз любви вы служили приютом.

Ежели столько веков бытие продолжается ваше, -

В жизни припомните ль вы, чтоб чах так сильно влюбленный?

Вижу я то, что люблю; но то, что люблю я и вижу, -

Тем обладать не могу: заблужденье владеет влюбленным.

Чтобы страдал я сильней, меж нами нет страшного моря,

Нет ни дороги, ни гор, ни стен с запертыми вратами.

Струйка препятствует нам – и сам он отдаться желает!

Сколько бы раз я уста ни протягивал к водам прозрачным,

Столько же раз он ко мне с поцелуем стремится ответным.

Словно коснешься сейчас… Препятствует любящим малость.

Кто бы ты ни был, - ко мне! Что мучаешь, мальчик бесценный?

Милый, уходишь куда? Не таков я красой и годами,

Чтобы меня избегать, и в меня ведь влюбляются нимфы.

Некую ты мне надежду сулишь лицом дружелюбным,

Руки к тебе протяну, и твои – протянуты тоже.

Я улыбаюсь, - и ты; не раз примечал я и слезы,

Ежели плакал я сам; на поклон отвечал ты поклоном

И, как могу я судить по движениям этих прелестных

Губ, произносишь слова, но до слуха они не доходят.

Он – это я! Понимаю. Меня обмануло обличье!

Страстью горю я к себе, поощряю пылать – и пылаю.

Что же? Мне зова ли ждать? Иль звать? Но звать мне кого же?

Все, чего жажду, - со мной. От богатства я стал неимущим.

О, если только бы мог я с собственным телом расстаться!

Странная воля любви, - чтоб любимое было далеко!

Силы страданье уже отнимает, немного осталось

Времени жизни моей, погасаю я в возрасте раннем.

Не тяжела мне и смерть: умерев, от страданий избавлюсь.

Тот же, кого я избрал, да будет меня долговечней!

Ныне слиянны в одно, с душой умрем мы единой».

Молвил и к образу вновь безрассудный вернулся тому же. (474)

И замутил слезами струю, и образ неясен

Стал в колебанье волны. И увидев, что тот исчезает,

«Ты убегаешь? Постой! Жестокий! Влюбленного друга

Не покидай! – он вскричал. До чего не дано мне касаться,

Стану хотя б созерцать, свой пыл несчастный питая!»

Так горевал и, одежду раскрыв у верхнего края,

Мраморно-белыми стал в грудь голую бить он руками.

И под ударами грудь подернулась алостью тонкой.

…

Долго лежал он, к траве головою приникнув усталой; (502)

Смерть закрыла глаза, что владыки красой любовались.

Даже и после – уже в обиталище принят Аида –

В воды он Стикса смотрел на себя. Сестрицы-наяды

С плачем пряди волос поднесли в дар памятный брату.

Плакали нимфы дерев – и плачущим вторила Эхо.

И уж носилки, костер и факелы приготовляли, -

Не было тела нигде. Но вместо тела шафранный

Ими найден был цветок с белоснежными вкруг лепестками».

(№ 2274). (Овидий. Метаморфозы III 344-358, 402-407, 413-482, 502-510,

пер. С.В.Шервинского [Овидий 1994, т.2, с.64-68])