— Ты будешь следующей. Лучше тебе лечь, — сказал Георг и с тревогой посмотрел на меня. — Между прочим, как Барбара?

— О, вполне хорошо, — ответила я, покорно направляясь к своей каюте, которую делила с маленькими девочками. Отец пристроил их в шезлонг. Несмотря на все пророчества доктора, Барбара, казалось, не запомнила ни волнений последних месяцев, ни моей неспособности соблюдать диету и постельный режим. Она должна появиться на свет вскоре после Рождества и, похоже, решила придерживаться этого срока.

Вернувшись в каюту я, как мне и было сказано, легла в постель и стала ждать приступа морской болезни. Прошло много времени, однако ничего не случилось. Корабль швыряло как мячик. Он стонал и трещал, клонился из стороны в сторону, но мой желудок казался невозмутимым. Никто не шел, и скоро мне наскучило. И захотелось есть. Когда прозвучал гонг к ленчу, я вскочила и вскоре была за нашим большим столом в качестве единственного представителя семьи Трапп. Георг, другой уцелевший, ходил по каютам, где были дети.

Через три дня шторм утих, палуба наполнилась фигурами с зеленоватыми лицами и пустыми глазами, которые быстро приходили в себя под теплым солнышком. Море теперь было как зеркало.

Мне стало ясно, что нам нужно изучить английский, поскольку в Америке люди говорят на этом языке.

— Ну что ж. Если я должна выучить английский — вперед.

Когда муж заметил мое рвение, он сказал:

— Ты знаешь, как можешь выучить английский за двадцать четыре часа? Тебе придется каждый час выучивать одну двадцать четвертую.

Об этом я и думала, когда в первый ясный солнечный день вместе с остальными пассажирами вышла прогуляться по палубе, вооружившись карандашом и блокнотом и слегка прислушиваясь к разговорам вокруг. Обнаружив группу леди и джентльменов, говорящих по-английски, я приблизилась к ним и с самой вежливой интонацией голоса произнесла единственную фразу, которую знала:

— Please, vat is fat? [10]— указывая на свои часы.

— A watch [11], — ответил джентльмен, с любопытством глядя на меня.

— Е Votsch, — старательно записала я. — And fat? — указывая на свое кольцо.

— Ring, — ответил он, улыбаясь.

Это было начало моего необыкновенного курса английского. Пассажиры увидели мое страстное желание одолеть насколько возможно их язык за короткий срок. Они поняли также, что мне это необходимо, и оказались определенно незаменимыми для этой цели.

Милая мисс Пауэлл, английская актриса и очень приятная леди, занялась моим произношением.

— Вы не должны говорить «vat», дорогая, — сказала она мне. — Говорите «Ноо-wat», — и она достала маленькое зеркальце, — «Ноо-wen, hoo-were».

Чрезвычайно терпеливо я повторяла перед зеркалом «Ноо-wat», чувствуя себя чистокровной англичанкой.

Один из той группы, американский доктор, был шутником. Он тоже провел со мной несколько индивидуальных занятий и, без предупреждения, научил меня массе всевозможных вульгарных слов и выражений. С серьезным выражением лица я записывала: «Если какой-то человек очень возбужден, и вы хотите утихомирить его, только скажите… Если вы хотите, чтобы кто-то вышел из комнаты, только скажите…» Я была глубоко признательна доктору Джонсону, особенно несколькими неделями позднее, когда возникла ситуация, в которой его советы оказались как нельзя более кстати.

Процесс нашей американизации проходил успешно. Наши друзья угостили нас настоящими американскими напитками: имбирным лимонадом, кока-колой, бодрящим пивом. Лимонад был изумителен, а от пива и кока-колы я решительно отказалась, едва попробовав.

— Это слишком по-американски, — возразила я.

От доктора Джонсона мы узнали об американских деньгах: пенни, никкелях, даймах, квартах и баксах.

Мы услышали первые в нашей жизни американские песни: «Мой старый дом в Кентукки» и «Старый негр Джо» в новой обработке отца Вазнера, и они нам очень понравились. В последний вечер была большая вечеринка, и я уже могла понимать многое из того, что говорилось вокруг, спасибо нашим новым друзьям: Виктории Пауэлл, доктору Джонсону, Мэри Хьюго, учительнице из Даласа, и приятному американскому консулу, который возвращался домой в Цинциннати из южных морей. Они сказали, что первое впечатление о человеке — очень важно, и мы будем сталкиваться с этим снова и снова. Это была наша первая встреча с американцами, и они показались нам добрыми, великодушными, отзывчивыми людьми.

Когда мы проснулись последним утром, мы проходили Нэнтакет и скоро должны были быть в Нью-Йорке. Все стояли у бортов, и вскоре, словно мираж, из тумана возникли огромные небоскребы Манхеттена.

Это — была — Америка!

Глава II

ПЕРВЫЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТ — САМЫЕ ТРУДНЫЕ

Растерянные — совершенно растерянные — вот какими мы все были, когда три такси высадили нас на 7-й авеню, у 55-й улицы, перед отелем «Веллингтон» — нас и наши пятьдесят шесть мест багажа: все инструменты в футлярах, спинет, большой чемодан с концертными костюмами, наши личные вещи, причем одна из сумок была надписана «Барбара фон Трапп», в ней были маленькие вещи, которые носили наши малышки.

Стоя на тротуаре в ожидании пока выгрузят багаж, я медленно прочитала то, что гласили огромные светящиеся буквы: «А-П-Т-Е-К-А». Это был первый случай, когда я сама прочла слово. В Европе у нас не было аптек. Какое облегчение я почувствовала!

«Это хорошо, — думала я, — что я буду жить в отеле рядом с аптекой. Я никогда не потеряюсь в Нью-Йорке!»

Самые высокие здания в Вене насчитывают пять-шесть этажей. Когда лифт доставил нас на девятнадцатый этаж, мы просто не могли поверить в это, сразу бросились к окнам и с содроганием взглянули в глубокую пропасть, по дну которой медленно ползали маленькие машины и крошечные человечки. Это было первое, о чем мы написали домой: «И мы живем на девятнадцатом этаже!»

Любезный джентльмен из ведомства нашего концертного менеджера, который помог нам при прохождении службы иммиграции и устроил в отель, теперь откланялся с дружеским «увидимся завтра».

В последний раз мы ели на борту парохода. Это было около восьми часов, и теперь все мы были голодны. Но больше мы не были на корабле, где просто садились за большой стол в столовой три раза в день. Безжалостный вопрос, который неизбежно должен был возникнуть теперь: сколько у нас денег? После того, как карманы всех двенадцати из нас были вывернуты, деньги сложены вместе, набралась невероятная сумма в четыре доллара. Этого должно было хватить на ужин и завтрак, а на следующий день мы могли попросить у мистера Вагнера, нашего менеджера, немного денег взаймы. Мы отправили мальчиков с двумя долларами вниз купить хлеб, масла и фруктов. Свежие фрукты были редкостью на борту корабля, но на берегу осень — самое время для того, чтобы купить фрукты дешево, и поэтому мы вдоволь наелись яблок, слив, груш и винограда.

Поскольку мы уже изрядно устали, скоро все отправились в постель. Выставив свою обувь за двери наших комнат, как делали во всех европейских гостиницах, мы удалились только для того, чтобы один за другим, по очереди быть разбуженными ночным дежурным, который сообщил, что наши туфли, конечно, не будут вычищены следующим утром, что они больше не должны тут стоять, и лучше бы мы забрали их к себе. Прекрасно.

На следующее утро я хотела привести в порядок шляпу мужа, перед тем как он появится в ней в офисе нашего менеджера. К великому своему изумлению я узнала в вестибюле, что для этого должна идти к сапожнику.

Георг и мальчики принесли поразительные новости, что их ботинки были начищены в парикмахерской!

Что за странная страна!

Теперь я отправилась разыскивать сапожника, чтобы привести в порядок шляпу. Я обошла квартал, другой и третий, не обращая внимания на номера улиц. Это было ни к чему. Если бы я заблудилась, я знала откуда пришла. А запомнить название гостиницы мне не пришло в голову. После недолгих поисков я нашла своего сапожника. Шляпа была приведена в порядок, но я обнаружила, что окончательно заблудилась. Ничего не помню. Я подошла к ближайшему полицейскому и очень вежливо сказала: