Мы прошли по темному коридору вглубь дома. Мимо меня мелькали бледневшие в темноте закрытые двери. Около самой дальней мы остановились. Служанка достала из кармана фартука внушительную связку отполированных до блеска ключей и, быстро найдя нужный, отперла дверь. Она подтолкнула меня вперед и со словами: "Ждите!", — хлопнула дверью. Я услышала, как повернулся в замке ключ.

Бросившись к двери, я уже хотела колотить ее. Но вдруг подумала, что веду себя глупо. Не запрут же они меня здесь, как в тюрьме. Очевидно, что в этом доме так принято встречать гостей. Успокоив себя этой мыслью, я села на стул у окна и принялась осматривать скудную обстановку комнаты. Единственное, что привлекло мое внимание — это висевший над диваном крест.

Когда в замке повернулся ключ, я встала со стула и обернулась к двери, нервно прижав к груди, словно рыцарский щит, потрепанный томик Библии. Вошел мужчина. В нем не было ничего чудовищного и отвратительного, хотя при виде его хотелось ужаться до размеров улитки. Худой с непропорционально длинными, как у цапли, ногами, с прыщеватым лицом и тонкой шеей, Руфус Пешенс держался так надменно и строго, что его осанке позавидовал бы сам Папа Римский.

Он грозно и недоверчиво оглядел меня с ног до головы, задержавшись взглядом на нервно стиснутой в руках книге. Затем, вдруг, согнулся и приблизил свое лицо к моему. Глаза, поблескивающие из-под щетинистых бровей, вонзились в меня.

— Вы, никчемные сироты, лишь обременительный груз на шеях добросердечных опекунов, — констатировал мужчина. — Вместо того чтобы висеть балластом, вы должны трудиться на благо общества в приютах и монастырях.

— Да, сэр, — пробормотала я.

— Но мы, впрочем, как и ваша благодетельница, слишком мягкосердны, чем искусно пользуются черные души, погрязшие во лжи и притворстве.

Я с ужасом подумала, что ему все стало известно и бедная Сибил теперь будет наказана.

— Но Господь всевидящ! — тем временем продолжал мужчина. — Он знает, сколько труда стоит нам взрастить грешную уже в рождении душу. Наш первостепенный долг — воспитать ее в терпении и самоотречении, отбить у нее все тщеславные стремления, умертвить любое вожделение плоти в полном аскетизме и ежедневном покаянии, чтобы черная душа, своим смердящим дыханием не оскверняла рабов божьих. Сибил Рид могла бы стать одной из смиренных овец господних, но изгнана из верного стада. В то время, когда все дети чисты и невинны, словно непогрешимые ангелы, и дьявол еще не отметил их своим прикосновением, эта прескверная девочка приняла на душу самый страшный грех. И поплатилась своей бессмертной душой. Моя миссия — попытаться облегчить для нее, если это возможно, адовы мучения.

Его страстная речь резко оборвалась. И в тишине неожиданно громко прозвучал мой судорожный вздох. Все это время я стояла, затаив дыхание и боясь пошевелиться под давящим взглядом этого человека, опасаясь, что если я сделаю хоть малейшее движение, то меня в тот же миг пронзит испепеляющая молния.

— Но я вижу, в тебе есть похвальное стремление к богу.

— Да, сэр, — я едва кивнула.

— И ты добропорядочная христианка?

— Да, сэр.

— Замечательно. Скажи, ты каждый день ходишь в церковь?

— Да, сэр.

— И каждый день проходишь таинство исповеди?

— Да, сэр, — в очередной раз произнесла я, не поднимая глаз, так как остерегалась, что он прочтет в них, все те, отнюдь не добродетельные вещи, что я о нем думала в этот момент.

— И молишься ты утром и вечером?

— Да, сэр, — опять произнесла я. И добавила для верности. — Еще днем — до обеда и после!

— Замечательно, — произнес он, довольный моим усердием.

— А сколько времени ты отводишь на молитву?

— До тех пор, пока на коленях не появятся болезненные синяки, — с кротким смущением произнесла я, надеясь, что щеки мои покроются стыдливым румянцем. — Но эта боль мне только в радость, питая во мне стойкость и смирение.

— О, замечательно! Приятно видеть в столь юном теле стойкий дух.

Я постаралась покраснеть еще сильнее.

Мистер Пешенс позвонил в колокольчик у двери. Трель звонка еще не стихла, как в комнату вошла девушка, проводившая меня сюда. "Подслушивала!" — пронеслось у меня в голове.

— Пусть спустится миссис Пешенс и приведет сюда девчонку, — приказал мужчина.

Тильда Пешенс оказалась невысокой женщиной с коренастой фигурой и сухим, топорным лицом. Неопределенного цвета жидкие волосы были собраны в пучок на затылке и прикрыты чепчиком. Светлые глаза под нависшими бровями смотрели на мир с таким выражением, будто выискивали, что бы еще спрятать и запереть. Трудно представить себе человека более невыразительного и бесцветного.

Сибил была в таком же, как и миссис Пешенс, черном платье из саржи. Пришитый темно-серый воротничок не оживлял платье, а наоборот делал похожим на монашескую робу. Она, также как и я, нервно стискивала библию у груди. Тетка толкнула ее вперед, а сама встала позади нее, положив свои толстые с широкими ногтями пальцы на худенькие плечи Сибил. Мне почудилось, что девочка согнулась и поникла под их тяжестью.

— Это Найтингейл Сноу? Безобразное имя… — женщина внимательно оглядела меня, под конец осмотра ее губы брезгливо, словно перед ней жаба, скривились. — Про нее ходит столько разговоров. Уж, не из-за того ли, что она внучка старого лорда… Сопливое дитя! — вынесла она свой приговор и отвернулась, потеряв к моей скромной персоне всякий интерес.

— Благословение Господу, в нашей нечестивой деревне, еще остались дети, воспитанные в страхе пред всемилостивым царем небесным, — обращаясь к жене, заявил мистер Пешенс и благосклонно поглядел на меня. — Мисс Сноу одна из страждущих.

— Говорят, что девчонка суетливая егоза и зазнайка, — подала голос тетка Сибил в ответ на речь мужа. — Кстати, вы помните тот… забавный случай, где девочка оказалась в куче с навозом?

— Так значит, это та девочка? — задумчиво процедил мистер Пешенс и нахмурил щетинистые брови. — Что вы скажете на этот вопиющий инцидент, мисс Сноу. Подобное поведение просто не простительно для смиренной овцы. Смирение — высшая добродетель! А своей нетерпимостью, вы показали, что вовсе не так добродетельны, как хотите казаться.

— Не забывайте, муж мой, что с ее дурной кровью, проявление этих наклонностей вполне ожидаемо. Вспомните кто ее родители! Они попрали христианские заветы и волю отца, и как два преступника, бежали, чтобы предаться дьявольскому влечению плоти.

Нет, не зря с той минуты, как эта женщина вошла в комнату, я чувствовала к ней отвращение. Видя расположение ко мне мистера Пешенса, она специально говорила гадости обо мне. Если бы не Сибил, я бы открыто возмутилась теми порочащими словам и несправедливым обвинениям, которые бросила мне в лицо эта тетка.

— Что ты на это скажешь дитя? — словно издалека донесся до меня голос мистера Пешенса.

Огромным усилием воли, усмирив бушевавшие во мне чувства, я ответила довольно спокойно и даже одухотворенно.

— Сэр, тот случай, произошедший со мной, уверяю вас, вопреки моему желанию, стал тем поворотным событием, приведшим меня на путь истинный. Бог указал мне неправедность моего бытия и даровал силу духа, чтобы отречься от мирских благ и стать одной из смиренных овец его.

Я не смотрела на них, боясь выдать свои истинные чувства, поэтому не видела, как они отреагировали. Какое-то время длилось молчание, затем мистер Пешенс произнес:

— Вот видишь, Тильда, Господь прощает рабам своим их невежественную слепоту и дарует надежду занять свое место в многочисленном стаде его. Последуем же и мы его примеру.

— Пусть будет так! — услышала я надменный ответ его жены.

Я подняла голову и увидела, как миссис Пешенс холодно кивнула и с царственным высокомерием, не сочетавшимся с ее коренастой, переваливающейся фигурой и бесцветным почти неживым лицом, удалилась из комнаты.

Мистер Пешенс, впервые за все это время обратил внимание на Сибил, стоявшую у двери. Он пронзил ее грозным ненавидящим взглядом, от которого девочка испуганно съежилась.