Матвей Иванович с презрительной усмешкой наблюдал за подполковником.

—

Что, испугался, граф?! — прогремел генерал Платов, подмигнул взволнованному подполковнику и, обращаясь уже к Федору Васильевичу, объяснил: — Да я всего-то рассказал этому мусье, что отдал приказ аванпостам убить его, случись, он появится там!

—

Какие аванпосты?! — возмутился подполковник. — Все ваше войско разбежалось! Казаки ваши мародерствуют, опустошают деревни, бесчинствуют, грабят своих же! Целые обозы с краденым добром уходят на Дон! И теперь я вижу, с кого казаки берут пример!

—

А коли войско разбежалось, стало быть, казацкий аванпост может где угодно повстречаться, — ничуть не смутившись обвинениями, выдал генерал Платов. — Да вот хоть я сам сейчас тресну вас кулаком!

—

Ваше сиятельство! — подполковник вновь призвал на помощь графа Ростопчина.

—

Успокойтесь, милостивый государь, — ответил тот. — Ни к каким аванпостам более вы не попадете.

—

Но как я должен понимать упреки в мой адрес? — возмутился подполковник.

—

Как вам будет угодно, так и понимайте. — Граф Ростопчин протянул офицеру бумагу: — Это письмо от генерала Барклая, которое вы доставили. Прочитайте.

Подполковник взял документ, пробежал глазами и побледнел. Рука его безвольно опустилась, глаза сделались жалкими.

—

Это неправда, — произнес он.

—

Отдайте шпагу, — велел генерал-губернатор и показал второй документ: — Вот мой приказ. Вы немедленно под конвоем отправляетесь в Пермь.

Драгунский унтер-офицер вышел из-за спины графа Ростопчина и остановился перед подполковником. Тот смерил конвоира ненавидящим взглядом и двинулся к выходу, намеренно толкнув драгуна плечом.

—

Это граф Лезер, — сказал мне Федор Васильевич. — Очередной подозреваемый от Барклая. Вы, сударь, сделаете благое дело, если сопроводите его до Перми.

—

Не ранее, чем стану подозреваемым от Кутузова, — вполголоса ответил я.

—

Матвей Иванович, дайте мне еще немного времени, и я — в вашем распоряжении, — попросил граф Ростопчин знаменитого гостя.

—

Не волнуйтесь, без меня генеральное сражение не начнут, — с куражом в голосе ответил генерал Платов.

—

Оставайтесь пока здесь, — тихо приказал мне Федор Васильевич. — И не забудьте, что вы под арестом. Пока под домашним.

Мы остались втроем: генерал Платов, Булгаков и я.

—

А с другой стороны, — сказал казацкий атаман, — и меня Барклай от дела отстранил. Что в армии, что здесь — чёрти что творится! Приехал в Москву, тут шум какой-то, воздушный шар! Говорят, пятьдесят человек за раз поднимает. Эх, мне бы десяток таких! А то мы все обозы на Дон отправляем…

Мы с Булгаковым переглянулись. Бывалый атаман — и тот поверил в историю с воздушным шаром. И пожалуй, не стоило сейчас разочаровывать его. Впрочем, применение воздушным шарам генерал Платов придумал отнюдь не военное.

—

Ваше высокопревосходительство, — обратился я к казацкому атаману, — знаю, в ближайшее будущее его величество пожалует вам титул графа.

—

И вы уже слышали? — Матвей Иванович оживился, надежда со страхом вновь обмануться заиграли в глазах.

—

Никаких сомнений, все уже знают об этом.

—

Должно быть, фельдъегерь запаздывает, — насупившись, промолвил атаман. — А кто вы?

—

Граф Воленский, Андрей Васильевич.

—

Давайте будем накоротке, — предложил Матвей Иванович.

Он приподнялся, и мы скрепили знакомство рукопожатием.

—

Я только что из Лондона. Там наслышаны о вашей славе, англичане почитают вас в числе первых героев, — заверил я атамана.

—

Англичане? — переспросил генерал Платов и посмотрел на меня с недоверием.

—

Уверяю вас, — улыбнулся я. — Знали бы вы, как потрепали им нервы, когда отправились в Индию.

—

Э-эх! Сейчас бы мыл сапоги в Индийском океане!

Атаман с досадою взмахнул сжатым кулаком, сожалея,

что не ослушался молодого императора, прервал поход, начатый по повелению Павла, и вернулся с половины пути. Некоторое время его глаза смотрели в какие-то нездешние дали, вероятно, наблюдая картины несостоявшейся истории завоевания Индии. Наконец Матвей Иванович встряхнул головой и взглянул на меня.

—

Чем же я могу быть полезен, милостивый государь?

—

Вы направляетесь в армию. Осмелюсь обратиться к вам с просьбой, — проговорил я.

—

Извольте, граф! Без всяких церемоний! Я к вашим услугам!

—

Ввиду особой важности донесения я попрошу вас передать письмо его светлости князю Кутузову.

—

Давайте свое письмо, — согласился казацкий атаман.

—

Мне потребуется десять минут, — сказал я и повернулся к Булгакову: — Вы позволите?

—

Вы можете воспользоваться моим кабинетом, — предложил Александр Яковлевич, изрядно удивленный разговором.

Я в нескольких словах описал итоги своей розыскной деятельности, а самое важное — изложил свои соображения относительно сведений, которыми владела шпионка. Запечатав письмо, я передал конверт генералу Платову. Тот заверил меня, что в ближайшие два дня донесение будет доставлено главнокомандующему.

Генерал-губернатор, избегая новых споров, очевидно, из давнего дружеского расположения ко мне, распорядился препроводить меня на Петровку и оставить там караул, чтобы я не покидал дом до особых распоряжений.

Охваченный унынием, я вернулся к родным пенатам. Увидав меня в подавленном настроении, Жаклин забыла свои обиды и окружила меня заботой и лаской. Одна отрада была в случившемся — я получил возможность некоторое время побыть с семьею.

Вечером к нам заехал Яков Иванович де Санглен.

—

Поздравьте меня, — мрачно произнес он. — Я более не директор Высшей воинской полиции.

—

А что с Гречевским? — спросил я.

—

Жив, — ответил де Санглен. — Его рана оказалась несмертельной. Можно даже сказать, поверхностной. Так, живот поцарапали. По правде сказать, он больше испугался, нежели пострадал.

—

А вы? Что случилось? — поинтересовался я.

—

Я служу при Первой Западной армии под началом Барклая-де-Толли, — объяснил Яков Иванович. — Барклая от должности освободили, вот и я теперь передаю дела. Новым директором станет барон Розен, а заместителем капитан Ланг.

«Чёрти что творится!» — припомнил я слова атамана Платова. Мне показалось странным, что преемниками де Санглена стали именно те офицеры, которых он подозревал в недобросовестном исполнении приказа относительно убийства польской графини.

—

И вот еще что, — промолвил Яков Иванович. — Косынкина с Моховым отпустили. Уверен, что ни в какой шпионской деятельности они не замешаны…

—

Ох, и злы ж теперь они на меня! Косынкин даже не зашел, — сказал я.

—

Не зашел, потому что их только сегодня отпустили. И вы тут ни при чем, — заверил меня де Санглен. — Вы будете смеяться, но они подозревают друг друга.

—

Друг друга? — удивился я.

—

Именно, — подтвердил Яков Иванович. — Мохов считает, что его оболгал Косынкин, чтобы охмурить его сестру. А Косынкин думает, что его задержали по навету Мохова! А корень зла — дом на Конюшковской.

Я покачал головою, решив, что таланты интригана де Санглена пошли на пользу. Ссориться с Вячеславом не хотелось. И все же, пожалуй, при случае нужно будет открыть им правду.

—

Гречевский сказал, что это была не мадам Арнье, — неожиданно промолвил де Санглен.

—

Как впрочем, и не графиня Коссаковская, — сказал я. — А мадам Арнье, полагаю, давно нет в живых. Убийцы позаботились о том, чтобы скрыть ее труп, тем самым они несколько сбили нас с толку.

—

Кто же она? Впрочем, теперь это не имеет значения, — вздохнул Яков Иванович. — Сейчас все больше и больше людей склоняется к мысли, что Бонапарт займет Москву. На этот случай готовился секретный план сожжения города, но, к несчастью, сохранить его в тайне не удалось. Стоит ли гоняться теперь за нею? Разве что поквитаться из личной мести!