Ян, сосредоточенный на своих мыслях, не обратил внимания и только когда звук затих, ему показалось, что он слышал шум грузовика, большого, вроде КамАЗа.

Какие КамАЗы, — подумал про себя Ян, — я даже не знаю, в каком я году? Интересно, господин Бенц уже явил миру своё изобретение или по-прежнему, паровоз — главное транспортное чудо человечества? Вот, снова, галлюцинации что ли? Вдалеке ему показалось, что трамвай стучит на стрелках.

Нет, вряд ли, в Одессе трамвай построили в девятьсот десятом, но не на Молдаванке, а может я не в Одессе? После этого он вспомнил Антошу с Зямой, их жаргон и сомнения отпали. Он прислушался, вдалеке явственно слышался шум трамвая, старые вагоны дребезжали и скрипели. Ян пошел на звук.

Он осторожно выбрался из этих «шанхаев» на широкую улицу. На столбах висели фонари дневного освещения. Ян посмотрел себе под ноги — асфальт. Рядом с аркой, из которой он вышел, стояла белая «Волга» ГАЗ-24. Посреди улицы лежали рельсы трамвайного пути.

Вместе с облегчением от возвращения пришла и тоска. Ян обернулся, посмотрел в арку, как будто можно было вернуться назад. Он расстроился, опустил голову и побрел вверх по улице вдоль трамвайных путей, буцая перед собой камешек.

На перекрестке он увидел медленно поворачивающий вагон. Ян рванулся за ним, пытаясь догнать, но остановка осталась уже позади, трамвай разгонялся, он рассмотрел номер — № 5.

Это не мой, но я где-то рядом с домом. Ян еще не сориентировался с местом нахождения. Темнота скрадывала очертания зданий, а с табличками названий улиц в Одессе всегда была напряженка. Его снова выручил трамвай, на этот раз № 28. «Это мой», — решил Ракита и запрыгнул в вагон. Ни денег, ни талонов у него не осталось, до общаги он доехал зайцем.

В комнате к счастью никого не было. Андрей, по-видимому, остался ночевать у тетки, а Алик снова загулял. Ян не стал включать свет, из окна отсвечивали уличные фонари. В этом полумраке Ракита лег, не раздеваясь, на кровать, остановившимся взглядом смотрел в потолок, прокручивая в мыслях недавние события. Вдруг он встрепенулся, сел и начал ощупывать свои карманы. Наконец он нашел то, что искал. Из глубины кармана он достал маленький овальный мешочек из очень толстой, прочной ткани. Он подошел к окну, чтобы в тусклом уличном свете рассмотреть его. На нем был вышит крест и по обеим сторонам креста буквы. Ян не знал, что они означали, сам-то он был не крещенным. Он внимательно рассмотрел его и даже понюхал, от него исходил приятный пряный запах. Где-то в глубинах памяти вертелось слово, которым называют «это», но Ян так и не смог вспомнить. Зажав в ладони подарок Брони, он провалился в сон.

— Вставай, боец, чего это ты одетым стал засыпать, что вчера крепко врезал? Перегара вроде бы не слышно. — Это Андрей зашел перед работой в общежитие за другом.

Ян удивленно продирал глаза, пытаясь понять в какой действительности он находится. Всю ночь ему снилась Броня, в руке её подарок.

— Чего глазки пялим, дружок? На работу пора, вставай, — Андрей продолжал будить Яна.

Ракита окончательно понял, что предыдущие ведения были сном и огорчился. Хотелось завалиться и продлить эту невероятную радость. Прекрасное состояние, где он был силен, уверен в себе и у него на груди покоилась головка Брони.

— Расстроенный такой чего, что-то случилось пока меня не было? Где этот троглодит? — Андрюха махнул головой в сторону кровати Алика.

— Троглодит, наверное, опять в загуле. Видимо, удачно удалось «упасть кому-то на хвост», а у меня случилось, — монотонно, не повышая голоса, сказал Ян.

— Что случилось, опять, с ним поцапались или хуже?

— Даже не знаю, как рассказать. С одной стороны, всё очень плохо, просто ужасно. С другой — всё очень хорошо, даже прекрасно.

— Ракита, ты меня уже достал своими загадками, что опять куда-то вляпался? Понимаешь, целеустремленные люди поступают в аспирантуру, вступают в партию, вроде нашего Вовы комсорга, а разгильдяи, вроде тебя, обязательно норовят вступить в дерьмо. Ты не задумывался, почему это происходит именно с тобой?

— Нет, не задумывался. Всё равно тем, кому в партию, значит в партию, тем, кому в дерьмо, значит в дерьмо.

— Ты, фаталист хренов, на работу идешь или оставим это решение на волю судьбы?

— Оставим, — почти нараспев отвечал Ян.

— Так, поэт-прозаик, я, как старший товарищ, не могу допустить прогулов в моём окружении. Чеши, умывайся, а то я тебе на голову наш аквариум вылью.

Ян посмотрел на трехлитровую бутыль, в которой плавала одинокая рыбка гуппи. В ней не было ни одной водоросли или каких-либо других примет аквариума, поэтому иногда, жаждущие пить, не замечали рыбку и пили воду из этого сосуда, рыбку никто не проглотил. Ян посмотрел на рыбку и ему показалось, что он похож на неё или она на него.

— Не надо, рыбку жалко, она такая одинокая, а ты бессердечное бревно, — Ян встал и пошел умываться.

Андрей задохнулся от возмущения. Уже вслед Раките проорал: «Я его, как дитя малое с кроватки поднимаю, умываю, а он меня бревном обзывает»!

Ян вернулся умытым и посвежевшим. На него накинулся Новаковский:

— Сам ты бревно, жертва сюрреализма. У тебя в голове, постоянно какие-то брожения, а я виноват?

— Балбес ты, Андрюха, у меня сегодня женщина была.

— Да, ты что! Первый раз? Ну, так бы и сказал, а то всё загадки загадывает, что я тебе кружок смекалистых? — Андрей немного успокоился, — из этих, из волейболисток, что ли?

— Нет.

— Тогда не знаю, кто это мог тобой соблазниться.

— Не хами, а то сейчас брошу в тебя чем-то тяжелым.

— Сейчас я в тебя брошу, если не начнешь собираться. Что я тебе, прорицатель, твои загадки отгадывать?

— Вот именно, вчера я был прорицателем.

Андрей внимательно смотрел на друга:

— Слушай, может тебе температуру померить? Вид у тебя нездоровый и несешь всякую херню.

— Да, нет пророка в своём отечестве. — Ян говорил, как театральный актер с подмостков. — Когда человек говорит истинную правду, ему никогда не верят. Лучше врать, тогда всё выглядит гораздо правдоподобней.

— Всё! Ты меня достал. Ты идешь на работу или нет? — Не выдержал Новаковский.

— Иду, — Ян олицетворял собой покорность. Он аккуратно одел себе на шею, его как током пробило — ладанку. Он вспомнил, он читал в книжке про Дениса Давыдова. Ладанку одевали на шею, чтобы уберечься от всяких нечистей, а пахнет она так, потому что внутри там ладан. Он сжал мешочек в ладони и даже хотел его поцеловать, но Андрей смотрел на него, как на сумасшедшего. Ян аккуратно расправил верёвочку под рубашкой. — Я готов.

До самого завода друзья не разговаривали, Андрей рассердился. Только по дороге от Большой Московской Ян заговорил с другом.

— Чего ты сегодня такой сердитый и в такую рань, вчера тетка ликерчика домашнего не налила?

— Налила, чтоб ей пусто было. Еще и за шкуру залила. Пооткармливают себе задницы, а ты мучайся.

— Причем тут задницы? — засмеялся Ян. Тетка у Андрея действительно была дородная — килограммов на сто.

— При том, что я теперь должен покрасить все окна и двери! Ей, видите ли, нагибаться неудобно. Отрастила себе живот, а я должен пахать, как папа Карла. Там же работы недели на две, а то, что я тоже работаю, её не интересует.

— Ну, поможешь старушке, может, даже я тебе помогу, в память о съеденных теткиных пельменях.

— Какая она старушка? Ей осенью только сорок будет! Старая дева! Нет, чтоб найти себе нормального мужика. Он бы ей и красил двери с окнами.

— Кстати, должен был бы еще кое-что делать по мужской линии, а любимый племянник трескал бы пельмени, борщи и валялся на диване у телевизора.

— На счет кое-чего по мужской линии, тоже правильно, может не такая нервная была бы.

— Так она всю жизнь одна?

— Сколько себя помню, никогда у неё постоянных мужиков не было.

— Так человеку сочувствовать надо, а ты злишься.

— Я бы на тебя посмотрел, как бы ты сочувствовал. Там перед покраской надо всю старую краску ободрать, никаких рук не хватит.