Ой. Фу. Я зажмурилась, потом чуть-чуть приоткрыла глаза. Замелькали отдельные фразы. «Я знал, что К. — крупная девушка». «Я не считал себя поклонником женщин в теле», «ее сдобного, zaftig[52] тела».

«Какой кошмар», — негодовала я про себя.

Да что с ними такое? Почему я родилась у парочки сексуальных маньяков? Наверное, я застонала вслух, потому что Дункан с тревогой на меня посмотрел.

— Все в порядке? Можно подумать, ты узнала, что Джеффри Дамер[53] — твой родственник.

«Лучше бы Джеффри Дамер», — пронеслась в голове мысль.

— Все в порядке. — Я слабо улыбнулась.

Открыв свой потрепанный, с загнутыми уголками экземпляр «Больших девочек», я мелкими буквами написала на задней стороне обложки: «Любить толстушку» и дату публикации. Затем посчитала на пальцах. Мама забеременела уже после того, как статья вышла. То есть после того, как прочла ее, после того, как всему миру стало известно, что Брюс пытался купить ей белье, но понял, что размеры заканчиваются до того, как начинается она. Бред. Хотя и правда.

Я вернулась в «Гугл» и ввела «Мокси», «журнал» и «Кэнни». На мамино имя ничего не нашлось. Я попытала удачи с «Кэндейс» и обнаружила, что мама написала для «Мокси» двенадцать статей. Я пролистала заголовки и щелкнула по «Прощай, папочка».

В группе поддержки для матерей недоношенных детей мы по очереди представляемся, называем имя ребенка, его диагноз и имя мужа. Некоторые женщины так устают и не высыпаются, что не в силах вымолвить ни слова. Некоторые настолько подавлены, что с трудом озвучивают имя малыша, хотя, конечно, у всех есть имя и диагноз. И у каждой из этих женщин есть муж. Кроме меня. У меня есть донор спермы, который, насколько мне известно, сейчас в Амстердаме. Донор спермы видел дочку лишь однажды и ничего для нее не сделал. По меньшей мере раз в день (если честно, раз в час) я живо представляю, как запихиваю ему в глотку раппепкоекеп, пока его лицо не становится фиолетовым.

Я зажмурилась. Экран расплылся. Я потерла глаза и поискала «раппепкоекеп» в «Википедии», поскольку не знала, чем еще заняться. «Голландские блинчики. Крупнее и тоньше обычных американских блинчиков, иногда с добавкой из копченого бекона или изюма и яблок». Супер. Может, приготовить на День народов мира в сентябре?

Я сидела и снова считала месяцы. Когда мать написала статью, мне исполнился год и Брюс уехал.

«Твой, гм, Брюс» — так его называет мать. Когда я была маленькой, он навещал меня каждое второе воскресенье. Мы шли в Институт Франклина, музей «Трогать разрешается», Камденский океанариум или в зоопарк. В детстве я считала, что у каждого ребенка есть «гм, Брюс» — запасной отец. Вроде фонарика в ящике на кухне на случай, если вырубят свет. Запасной отец дарит на день рождения слишком большую одежду, водит по пиццериям и задает глупые вопросы о школе и домашней работе. Когда я подросла и поняла, что два отца есть далеко не у всех, мать объяснила, что они с Брюсом раньше встречались и хотя так и не поженились, но оба ждали меня и любили всем сердцем.

Но вот она — правда, лежит в Интернете напоказ всему миру. Мать была толстой. Впрочем, это и так понятно. Отец ее бросил, о чем мне никто не говорил. Мать меня не хотела, если верить книге. Отец сбежал в Амстердам. Получается, я никому не была нужна.

— Джой?

Я подняла глаза. Дункан стоял за спиной и читал через плечо. Я быстро завершила сеанс.

— Звонок прозвенел. Ты не слышала? — спросил он.

Я отрицательно покачала головой, поскольку голос мог меня подвести.

— Пойдем, — Дункан наклонился и подхватил мой рюкзак с пола. — К мистеру Шаупу лучше не опаздывать.

Он оглянулся и посмотрел на меня. Я еле ковыляла, ноги стали словно ватные.

— У тебя уже есть планы на весенние каникулы?

— Пока нет, — ответила я, нацепив улыбку Эмбер Гросс.

Я шла по коридору и мечтала об Амстердаме для почти тринадцатилетних девочек. Вот бы отправиться туда, есть блинчики с изюмом и яблоками, сменить имя на «Анника» и никогда не возвращаться домой.

11

Во вторник утром по дороге на работу Питер высадил нас на Тридцатой улице, поцеловав меня на прощание. В гулком, похожем на пещеру зале с высокими потолками я засунула кредитную карту в автомат по продаже билетов, и он выдал три штуки. Потом я купила большой холодный кофе, два маффина (черничный и кукурузный) и свежие номера «Ас уикли», «Инстайл» и «Пипл». В пятнадцать минут одиннадцатого мы с Джой и Элль сели на экспресс до Нью-Йорка, где в час дня мне предстоял обед с агентом и издателем, а Джой и Элль — поход по магазинам. У дочери были весенние каникулы, а у сестры — временное затишье в делах.

Джой и Элль сели рядом, отказались от маффинов и углубились в изучение «Вуменс вэа дейли» и «Вог». Шептались, помечали страницы клейкими листочками и время от времени косились на меня и хихикали. Но я была слишком занята, чтобы обращать на это внимание.

Обычно, когда я приезжаю в издательство, мой редактор, Пейсон Горовиц, заказывает сэндвичи, а лимонад мы приобретаем в автомате в коридоре. Но в тот день меня и моего агента ждал обед в «Майклз» — неофициальном кафе издательского мира. По ее словам, к нам должна была присоединиться Пэтси Филиппи, издатель из «Вэлор пресс» — издательства, опубликовавшего всю фантастику, которую я написала за последние десять лет, а также «Больших девочек».

На Пенсильванском вокзале я попрощалась с сестрой и дочерью и отправилась в кафе. Даже если плестись нога за ногу, я приду слишком рано. Я изучила ассортимент газетного киоска, выпила еще один холодный кофе и восхитилась проходящей мимо женщиной с крепким тренированным телом и прекрасными волосами. Затем я помыла руки в туалете кофейни, глядя на себя в зеркало. Надо было стащить у Джой утюжок для выпрямления волос, о котором мне не положено знать. Или одолжить у нее помаду, о которой мне тоже знать не положено. Или согласиться на помощь Элль с макияжем и подбором одежды. Утром в Филадельфии мой наряд казался вполне подходящим — прямая черная юбка, черные туфли на небольшом каблуке, серая хлопковая блузка и черные граненые бусы, но в Нью-Йорке я выглядела безвкусно и уныло.

Мой агент Лариса помахала из-за стойки метрдотеля и расцеловала меня в обе щеки. Что-то новенькое. В ответ я чмокнула воздух, стараясь не глазеть на пожилую дикторшу, которая устроилась у окна за столиком на четверых. Ее знаменитое лицо вытерпело столько подтяжек, что волосы росли почти от бровей.

— Пэтси ты, конечно, помнишь, — сказала Лариса.

Я кивнула и терпеливо выдержала поцелуи Пэтси. Я видела Пэтси лишь раз, в «Вэлор пресс», на приеме с шампанским и тортом, когда «Большие девочки» шесть месяцев продержались в списке бестселлеров. Невысокая и пухленькая Пэтси белыми кудряшками и блестящими очками в золотой оправе неуловимо напоминает миссис Клаус. Глядя на нее, в жизни не догадаешься, что в двадцать три она защитила кандидатскую по сравнительному литературоведению, что, несмотря на внешность домохозяйки, очень умна (иногда даже слишком, насколько мне известно).

Лариса сняла пальто. Под ним оказался черный брючный костюм. Как-то я пошутила, что у нее таких костюмов две сотни и все одинаковые. В руках у нее было нечто вроде сумки для боулинга из зеленой кожи и с тяжелым латунным замком. Сумка была украшена всевозможной бахромой и кисточками. Сестра с первого взгляда определила бы ее название, дизайнера и цену.

Я познакомилась с Ларисой благодаря счастливой случайности. Написав книгу, я позвонила Вайолет — агенту, которая продала мой сценарий.

— Роман? — с сомнением повторила Вайолет.

— Нуда, — отозвалась я. — По ним иногда сценарии пишут.

— Ничем не могу помочь, милая. Я... Мать твою, чтоб ты сдох!

Я усмехнулась. Вайолет похожа на школьницу, но ругается, как Крис Рок[54].

— Что случилось?

— Какой-то козел занял мое парковочное место. Слушай, я пришлю тебе список книжных агентов. Как дела в Нью-Йорке?