Если бы Горбачев поддержал восставших пекинских студентов, это принесло бы ему уважение всех правозащитных организаций в мире, но межгосударственные отношения с Китаем были бы испорчены надолго. Сразу после отъезда Горбачева в некоторых районах Пекина ввели военное положение.

Вот как развивались события.

16 мая Горбачева принял Дэн Сяопин. Разговор с Дэном сам по себе дорогого стоил. Дэн, фактически управляя Китаем, так и не занял ни одного из главных постов в партии и государстве. «Люди хотели, чтобы я стал председателем партии, — говорил Дэн, — но я слишком стар для этого».

Михаила Сергеевича принял и генеральный секретарь ЦК КПК Чжао Цзыян. Кстати говоря, именно Чжао должен был официально заявить Горбачеву, что встреча двух генсеков означает восстановление отношений между партиями. Но Дэн оставил эту честь себе, предупредив Чжао, что символическая фраза будет произнесена после его беседы с советским лидером.

Чжао Цзыян впоследствии полагал, что некоторые его слова, сказанные на встрече с Горбачевым, Дэн Сяопин воспринял с большой обидой. На самом деле это уже не имело значения. Дэн был крайне им недоволен.

Вечером, после встречи с Горбачевым, Чжао собрал постоянный комитет политбюро и предложил обратиться к студентам с просьбой прекратить голодовку. В проекте обращения были такие слова: «Патриотизм студентов вызывает восхищение, ЦК и правительство одобряют их действия». Ли Пэн недовольно возразил: «Хватит с них и слов "вызывает восхищение". Зачем еще добавлять, что мы одобряем их действия?» «Наша главная задача, — объяснил Чжао, — успокоить эмоции». Большинством голосов заявление приняли. Но китайское руководство раскололось. Премьер-министр Ли Пэн и его единомышленники считали, что дело идет к хаосу. Чжао безуспешно пытался добраться до Дэна. Тот не хотел больше слушать своего выдвиженца.

17 мая у Дэна собрались члены постоянного комитета политбюро ЦК КПК. Возник вопрос о введении военного положения в столице. Чжао возразил и остался в одиночестве. Ли Пэн жестко критиковал генерального секретаря. Дэн подвел черту: «Чтобы ситуация не вышла из-под контроля, вводим войска в Пекин и объявляем военное положение». Но он предупредил Ли Пэна: «Только чтобы никто не знал, что я принял это решение!»

18 мая Дэн улетел в Ухань. Беседовал с военным командованием. Хотел, видимо, убедиться в том, что военные поддерживают это решение и приказ будет выполнен.

Чжао Цзыян подал в отставку: «Я не хочу быть генеральным секретарем ЦК, который бросил армию против студентов». Председатель КНР Ян Шанкунь позвонил ему с просьбой передумать: «Нельзя сейчас менять руководство. Если об этом станет известно, ситуация только ухудшится. Нам нельзя подливать бензин в пламя».

19 мая утром генеральный секретарь вышел на площадь Тяньаньмэнь. Он безуспешно просил студентов разойтись. «Я просто пытался уговорить их прекратить голодовку, — объяснял Чжао. — Они молоды и должны беречь свои жизни. Я понимал, что хотя им симпатизирует страна, это не имеет никакого значения для кучки стариков, занимающих жесткую линию».

Ли Пэн подписал распоряжение правительства о введении с 10 часов утра 20 мая военного положения в ряде районов столицы.

В последующие дни число митингующих на площади сократилось. Осталось несколько тысяч человек. В ночь на 2 июня войска двинулись в сторону площади, чтобы «подавить контрреволюционный мятеж». Горожане отчаянно сопротивлялись, поджигали военную технику и сражались с солдатами подручными средствами. Армия взяла площадь в кольцо. В ночь на 3 июня войска открыли огонь из автоматического оружия. Применив бронетехнику, силой очистили площадь от студентов. Больше двухсот человек погибло.

«Мне не сказали, что я отстранен от должности, — вспоминал Чжао. — Но никто ко мне не обращался. Информация перестала поступать. Я был изолирован. До меня доносились сведения о том, что на всех совещаниях в аппарате говорят о моих "преступлениях"».

Его помощника Бао Туна задержали и посадили под домашний арест. Чжао протестовал, но и его вмешательство, хотя он формально еще оставался генеральным секретарем, не помогло.

Расширенное заседание политбюро продолжалось три дня — с 19 по 21 июня. Ли Пэн представил доклад под названием «Об ошибках товарища Чжао Цзыяна во время антипартийных и антисоциалистических волнений и беспорядков». Главное обвинение: «Чжао Цзыян допустил ошибки, поддержав волнения и беспорядки и внеся раскол в ряды партии… Он проявил пассивное отношение к борьбе против буржуазной либерализации, не уделял должного внимания партийному строительству и идейно-политической работе». Чжао попросил слова. Председательствующий посмотрел на часы и сказал: «Вообще-то мы уже выходим из графика. Если уж хотите выступать, то не больше десяти минут».

Чжао лишили всех постов. Дэн пожертвовал своим ставленником. Перед голосованием Дэн Сяопин заявил, как это делал когда-то на пленумах ЦК КПСС Хрущев, добиваясь единодушной поддержки: «Все участники заседания имеют право голосовать, даже если они не члены политбюро». Это было нарушением устава.

3 сентября 1989 года Чжао вызвали в ЦК, где объявили, что его делом займется группа партийных следователей. Толстенное обвинительное заключение было составлено. Но никаких обвинений ему больше не предъявляли. В Пекине хотели, чтобы о нем забыли.

Покидать дом он мог только в сопровождении бдительных сотрудников госбезопасности. Даже старых соратников к нему не пускали, чтобы бывший генсек ни с кем не встречался. И уж, конечно, ему запрещали беседовать с иностранцами и журналистами. Когда он приезжал заниматься спортом, зал был пуст.

12 сентября 1997 года Чжао обратился с письмом к XV партсъезду. Он изложил свою позицию: как ни оценивай студенческие демонстрации, нет никаких свидетельств того, что это был «контрреволюционный мятеж». Все знают, что студенты требовали борьбы с коррупцией и политических реформ, а не свержения компартии. Использование армии только ухудшило отношения между партией и народом. Социальные проблемы с тех пор только обострились. Конфликты ухудшились. Коррупция процветает… Он просил снять с него нелепые обвинения. Ответом стало ужесточение условий его жизни. И только накануне визита Цзян Цзэминя за океан ему внезапно разрешили выйти из дома. Чтобы в США генсека не упрекали зато, что его предшественника держат под домашним арестом. Чжао Цзыяну позволили играть в гольф и посещать похороны старых друзей, которые один за другим уходили в мир иной. Потом к нему стали пускать родственников и бывших сотрудников — но тех, кто уже вышел на пенсию.

Последние шестнадцать лет своей жизни — до смерти в 2005 году — он провел в изоляции. Он сумел наговорить на магнитофон свои воспоминания — тридцать аудиокассет по тридцать минут каждая. Кассеты раздал доверенным друзьям. После его смерти они сумели все собрать, расшифровать и передать за границу, где мемуары напечатали. Очень похоже на историю воспоминаний Хрущева.

История Чжао показала, что если человек сопротивляется аппарату, то найдутся жернова, которые любого сотрут в порошок…

Когда Дэн Сяопин отобрал власть у ортодоксов и начал реформы, Китаем в мире не могли нарадоваться. Когда армия разогнала студентов, собравшихся на площади Тяньаньмэнь, симпатий к Китаю поубавилось. Либеральная общественность считала, что в Китае сохраняются многие черты тоталитарного государства.

Соединенные Штаты ввели против Китая санкции, правда, ограниченные, чтобы не разрывать отношения. «Китайцы исключительно чувствительны к тому, что может быть истолковано как вмешательство во внутренние дела — это наследие многих десятилетий разрушительного иностранного господства, — объяснял свою позицию тогдашний президент США Джордж Буш-старший. — Для этого древнего, гордого и самодостаточного народа критика со стороны иностранцев (тех, кого они все еще считают варварами и колониалистами, не понимающими Китай) оскорбительна».

Буш отправил в Пекин своего советника по национальной безопасности Брента Скоукрофта. «Я посылаю сигналы китайцам, — записал Буш в дневнике, — что мы хотим сохранить отношения. Но это очень трудно сделать, когда они казнят людей, а нам нужно реагировать. Мы не можем отойти от того, во что верит наша страна — права человека, в том числе право на мирный протест. Вчера они казнили трех ребят… До тех пор, пока Китай будет утверждать, что на площади Тяньаньмэнь не было убийств, не было потеряно ни одной жизни, кроме жизней китайских солдат, этот вопрос не утрясется».