Наконец мы более-менее выдыхаемся, растягиваемся поверх Азамата, который, со свойственной ему ответственностью, ещё и придерживает нас, чтобы не укатились. Алэк сидит посерёдке, круглыми глазами оглядывает нас и увлечённо жует кулак.

— У него скоро зубы будут резаться, да? — спрашивает Кир, отдышавшись.

— Похоже, — говорю. — У него где-то была жевалка специальная, не знаю уж, куда её Тирбиш дел.

Над нами вырастает мрачная тень.

— И часто у тебя такое непотребство творится? — ласково интересуется Арават.

Я строю ему противную рожу, Кир покатывается, Азамат смотрит на Аравата задумчиво и с жалостью, поудобнее перехватывая сползающего Кира.

— Ты считаешь, что ещё недостаточно меня воспитал? Боюсь, что продолжать поздно. Я такой как есть и исправляться не собираюсь. Я рад тебя видеть и счастлив, что мы наконец-то разрешили старые споры. Но я твоими же стараниями уже давно свой собственный человек, у меня своя семья, и ты в неё не входишь. Ты сам так решил. А раз так, то в этом доме ты гость, и веди себя, как подобает гостю.

Честно говоря, мне уже начинает казаться, что Азамат переборщил. Всё-таки старик очень самолюбив, а на такое кто угодно обидится, даже притом, что всё справедливо. Однако Арават разворачивает проблему неожиданным для меня ракурсом.

Он выпрямляется и поглаживает бороду.

— Ты знаешь, я всегда считал, что мне очень неповезло с сыновьями. Вы с Ароном оба всегда были безвольными и бессмысленными. Я ожидал, что вернувшись на планету с женой, ты тут же приползёшь ко мне вымаливать прощение. Что будешь ходить и скулить под окнами, как побитый щенок. Зашлёшь жену меня задабривать. Но ты не пришёл, а жена твоя такая стерва, что никого в мире задобрить не может. Твой духовник приезжал за тебя просить, но как я понял, без твоего ведома. Вместо того, чтобы ползать на брюхе, ты добился избрания. Я решил тебя поощрить и объявил, что признаю. Думал, ты придёшь обниматься и благодарить. Но ты снова не пришёл. Теперь я сам явился в твой дом и попросил прощения. И оказалось, что я тебе вовсе не нужен.

Он внезапно припадает на одно колено, чтобы быть на одном уровне с лежащим Азаматом, и я замечаю, что глаза у него неестественно блестят.

— Я рад, сын. Я в тебе ошибался. Ты можешь добиться своего, когда хочешь. Ты прав, воспитываь тебя незачем, ты теперь настоящий человек, честолюбивый и решительный, и я тебе не указ. Значит, моя жизнь прошла не зря. Я оставляю после себя сына, за которого мне не стыдно.

Повисает напряжённая тишина. Я болезненно ощущаю в построениях Аравата фундаментальную ошибку и только что не молюсь, чтобы Азамат на неё не указал. Но ему, видать, очень хочется расставить все точки, причём именно сейчас, когда между ним и Араватом вся его семья как забор.

— Ты во мне не ошибался, — спокойным, вкрадчивым голосом говорит Азамат. — Я никогда не хотел и теперь не хочу быть Императором. Конечно, мне приятно признание, оно добавляет мне уверенности в себе и своих решениях, заниматься политикой мне достаточно интересно, но… Была бы моя воля, я бы бросил всё вот прямо сегодня. Однако я слабый человек и не могу заставить себя подвести людей, которые на меня рассчитывают. Конечно, я изменился за время изгнания. Но не рассказывай себе сказок, я по-прежнему не тот, кем ты меня хотел видеть.

— Подвести меня тебе никогда не составляло труда, — хрипло отвечает Арават.

— Напротив, я всю жизнь мучаюсь совестью из-за того, что не смог оправдать твои ожидания, — возражает Азамат. — Даже сейчас. Но я над собой работаю.

— Ты правда хотел их оправдать? — поднимает брови Арават.

— Конечно хотел, — тяжело говорит Азамат. — Я хотел, чтобы ты меня любил. Я понимаю, что ты вообще не склонен к сильным чувствам, но хотя бы не меньше, чем Арона, отец. Конечно, он младше, так всегда бывает, но я ведь старался, я всё делал, как ты говорил. И ты меня выгнал.

— Болван! — взрывается Арават. — Я всегда любил тебя больше, чем Арона! Просто на нём я быстро поставл крест, понял, что из него толку не выйдет. И да, ты, как придурок, делал всё точно, как я говорил, будто своей головы нет! Если б ты хоть раз отказался, взбунтовался, пошёл против меня, я бы знал, что мой сын будет мужиком! Но ты же был как тряпочная кукла!

Снова повисает напряжённая тишина. Азамат смотрит в пространство, глубоко дыша, но я чувствую, как у меня под щекой колотится его сердце. Алэк, притихший под взрослые разборки, шёпотом агукает и гладит папу неумелой ручкой.

— Вот потому, — наконец произносит Азамат, — я и не доверю тебе своих детей. Как, интересно, я должен был догадаться, что ты хочешь бунта, если ты меня порол за каждое мелкое неповиновение? Даже после изгнания у меня ушло несколько лет на то, чтобы нацучиться делать так, как я считаю правильным, а не так, как мне говорят.

— А вы не пробовали иногда разговаривать? — тихо интересуюсь я, чувствуя, что Азамат законил речь.

— Что ты, разговоры — это женское дело, — ехидно отвечает Азамат, косясь на Аравата. — Но я согласен, можно было бы и пораньше во всём разобраться.

Арават окончательно садится на пол, скрестив ноги, и тяжело вздыхает.

— Я всё же рад, что ты такой, как есть, — признаётся он. — Пусть не такой, как я хотел, но гораздо лучше, чем я думал. Может быть, когда твои дети повзрослеют, ты поймёшь, почему я делал то, что делал.

— Надеюсь, что нет, — криво ухмыляется Азамат. — Мне мои дети нравятся сытыми и небитыми. Должно быть, это мои извращённые представления о красоте.

Арават открывает рот что-то сказать, но тут в гостиную заходит Арон. Он в домашнем диле поверх пижамы, потягивается и зевает.

— Всем доброго утра, — блаженно сообщает он. — А чё там за мешки в прихожей перед лифтом, я об них споткнулся?

— Ой! — Кир хлопает себя по лбу. — Я же забыл драконьи яйца убрать! Я сейчас! — он начинается барахтаться, чтобы встать, но Азамат его останавливает.

— Погоди, зачем их убирать, надо сразу вино ставить. Тащи их сюда, почистим… Это-то мне можно, Лиз?

— Почистить разрешаю, — ухмыляюсь я. — Только ковёр застелите, а то у них сок такой пачкучий…

— А где вы взяли драконьи яйца, да ещё посреди зимы? — удивляется Арават.

— Ирлик-хон поделился, — отвечает Азамат, садясь.

Алэк возмущается, что его спустили на колени, начинает жужжать и пихаться.

— Ну-ну, — Азамат похлопывает его по пузу. — Не всё ж мне лежать. Сейчас вкусненького дадим.

— Ирлик-хон? — переспрашивает Арават. — И за кем из вас он приходил?

Азамат приподнимает брови, потом смеётся.

— Ни за кем, он к нас просто так заходит, от скуки. Правда, теперь он нашёл себе развлечение, думаю, так часто бывать перестанет.

Арават шепчет что-то подорительно похожее на гуйхалах.

Кир приносит мешки, я застилаю ковёр и напяливаю на Азамата свой фартук с овечками. Алэк скандалит, разбрасывает мангустовы яблоки и пачкается в соке.

— Ишь какой норов с утра, — замечает Азамат. — Тебе бы погулять да в снегу повозиться, а не сидеть тут на руках. Но видишь, мне нельзя…

— Давай я с ним погуляю! — вызывается Кир. — Всё равно с куницей собирался.

— Тебе скучно будет, небось, — говорит Азамат. — Жалко, пёс твой в столице… Хоть Хоса вытащи поразмяться. Надо его как-то переводить в дневной режим, а то ночью тяжело по лесу ходить. Лиза, ты бы тоже погуляла, а то на выезде все дни в работе…

— Тебе не терпится нас выгнать и съесть все яйца, что ли? — усмехаюсь я.

— Да нет, мне просто жалко, что такая погода, а вы дома сидите.

Погода и правда классная: солнечно, падает лёгкий снежок, явно липкий, самое то для постройки крепостей.

— А ты не будешь страдать, что мы гуляем, а ты тут один сидишь? — уточняю я.

— Я не один, я с отцом и братом, — усмехается Азамат. — Ну, пострадаю немножко, конечно, но ты же меня знаешь, я быстро отхожу.

— Ладно, — я наклоняюсь и целую его в нос. — Не последний день снег, ещё погуляем вместе. А я тебе вечером что-нибудь испеку вкусненькое.