Улла, снова Улла и только она. Больше всего на свете она любит своих детей, родителей, друзей детства, собак и, смею надеяться, меня тоже. Она всегда готова смеяться, особенно вместе с детьми, которые в этом отношении невероятно похожи на мать. Смех ее очарователен. Она смеется по пустякам, ее смешат безобидные шутки, а не грубые анекдоты или другие забавные истории, которые обычно принято рассказывать. Иногда она хохочет, как безумная, до слез и не может остановиться. В такие моменты я представляю ее ребенком среди снегов родной Швеции, в компании братьев, сестер и друзей. Она из семьи, где шестеро очень правильно запрограммированных детей — мальчик, девочка, мальчик, девочка, мальчик, девочка. Я отчетливо представляю себе эту обстановку, хотя наверняка это всего лишь плод моего воображения — бергмановское молчание, изредка прерываемое словами, произнесенными вполголоса, спокойные, сдержанные и размеренные жесты.

Когда мы познакомились, наши друзья были уверены, что наш союз продержится от силы два — три месяца. И на самом деле, что хорошего могло найти это спокойное озеро в таком шумном и безалаберном человеке, как я? Никогда не спрашивал ее об этом. А что, на самом деле, мог я найти в женщине, столь далекой от моей профессии? И при этом ни одному из нас не пришлось идти на уступки. Мы приняли друг друга такими, какие есть, со всеми излишествами и недостатками. Например, Улла, в отличие от меня, любит долгие прогулки по лесам, тем более что она ходит на мой взгляд слишком быстро. Поэтому в таких упражнениях меня заменяют наши собаки. Я люблю выйти куда‑нибудь вечером, а она, в отличие от меня — нет, и тогда ее заменяют наши дети. И вот уже тридцать девять лет мы вместе! А может быть, всего тридцать девять? Я ее немного «разбудил», она меня остепенила. Что же может быть лучше?

И было у них много детей

10 октября 1970 года Улла почувствовала, что пришел назначенный час. За несколько дней до этого она уже собрала чемодан и спокойно подготовилась к великому событию. Я молниеносно оделся, усадил будущую маму в машину и, используя особые зоны проезжей части, помчался в Нейи, в клинику Сент — Изабель. А сам все думал: «Как же она могла быть настолько уверена в точной дате?» Но такова уж мадам — пунктуальна, точна и уверена в своих действиях. Приехав в клинику, я через вход для неотложной помощи провел жену в ее палату. «Тебе не стоит оставаться здесь. Пойди пройдись, возвращайся через час или два», — сказала она. Мы оба слишком стеснительны, поэтому я не осмелился присутствовать на родах. Не заставил себя долго упрашивать и ушел, тем более что с беременной женщиной, особенно в день рождения ее первого ребенка, спорить не стоит. Он принадлежит ей одной, и только ей. Некоторое время бесцельно колесил по улицам Парижа, а, вернувшись в клинику, увидел, как две медсестры вывозят из лифта каталку, на которой лежит еще не совсем пришедшая в себя Улла, обнимая розовую и толстенькую Катю, желанного ребенка, ребенка Уллы, до которого, если так можно выразиться, никому не позволено было дотрагиваться. Это было ее добро, ее творение, к которому мог приблизиться только я один, да и то в самом крайнем случае.

С Мишей все прошло более нормально. Рождение Николя, последнего малыша, которому сегодня двадцать шесть лет, произошло в самом разгаре августа, когда я должен был ехать в турне по Италии. Улла посоветовала мне отправиться туда с двумя старшими детьми, утверждая, что прекрасно справится одна. И действительно, через несколько дней, в тот момент, когда Катя и Миша весело плескались в бассейне гостиницы Сан — Ремо, она по телефону сообщила нам, что родился мальчик. Когда мы вернулись домой, в Женеву, вся семья в полном составе растворилась в счастье. А сегодня настал Катин черед качать маленькую Лейлу, появление которой сделало нас с Ул- лой счастливыми бабушкой и дедушкой.

Дерево растет

Я никогда не сочинял песен о своей жизни, конечно, кроме той, которую назвал «Автобиография». Но сегодня, если оставить в стороне некоторые из моих «вещичек», я нахожу во многих фразах и строках текстов собственного производства внушительное количество сентенций и мыслей, которые отражают мой внутренний мир и разоблачают меня. Как будто в них я неосознанно предвосхищал свое будущее, и все это начиная с самого юного возраста. Подобное явление не имеет никакого отношения к инстинкту, умственному развитию или уровню культуры, нет, это просто нечто необъяснимое и удивительное, по поводу чего я постоянно задаюсь вопросом и не нахожу ответа. Например, «Сара», музыку к которой я написал. Ее текст долго валялся среди бумаг Жака Планта, не знавшего, что с ним делать. Он сразу же покорил меня. Это история дочери еврейского портного, которая выходит замуж и уезжает в далекую Америку, оставляя своих близких. Я не портной и не еврей, но моя дочь Седа тоже уехала туда со своим будущим мужем. Я, как все эгоисты, люблю, чтобы все мои были рядом или хотя бы в пределах видимости, поэтому пережил ее отъезд как разрыв — наподобие той еврейской семьи. Выйдя замуж и обустроившись, Седа стала американкой и подарила мне двух прекрасных внуков, Лиру и Жакоба, которых я, как мне кажется, вижу слишком редко. По счастью, благодаря концертам я время от времени бываю в Калифорнии, где они живут. И тогда у меня появляется возможность посетить внуков, которые не говорят по — армянски и с большим трудом общаются со мной на французском языке с американским акцентом, который так любят по эту сторону Атлантики.

Наконец‑то после трагедии, которая лишила наших близких такой возможности, осуществилась моя мечта создать большую семью. Четверо детей, уже трое внуков — у дерева появляются все новые и новые ветви. Последняя — Лейла, которую подарила нам наша дочь Катя. Таким вот образом я и примирился с тем, что называют судьбой. После всего зла, которое она причинила моему народу, со мной она поступила довольно неплохо. Но ей предстоит немало потрудиться, ведь надо помочь тем, кто пока еще не дождался своего счастья.

Женское чутье

С Левоном Сеяном я познакомился в одно из моих выступлений в «Карнеги — холле» за несколько недель до своей женитьбы в Лас — Вегасе. Мы собирались отправиться в турне по штату Мэн, но даже для нашего немногочисленного оборудования необходима была машина. Анри Бирс, мой марсельский пианист, в один прекрасный день явился ко мне в компании молодого человека, говорившего с ярко выраженным южным акцентом, и представил его так: «Он армянин, и у него большая машина». «Сначала посмотрим на машину, — ответил я, — поскольку тот факт, что он армянин, ничего в деле не меняет». Автомобиль с откидным верхом цвета клубники со сливками прекрасно нам подходил. Что касается моего армянина, он оказался живым, симпатичным, забавным, сообразительным и ловким, и я, не раздумывая, принял его, тем более что он умел делать кучу полезных вещей и выполнял их безо всякого недовольства, быстро и хорошо, не выпрашивая денег. Мы работаем вместе вот уже тридцать лет. Он, пятнадцать лет проживший в Соединенных Штатах, последовал за мной во Францию, затем в Швейцарию, выполняя многочисленные функции — заведующего постановочной частью, звуковика, секретаря, шофера. Он научился разбираться в тонкостях многих театральных профессий как во Франции, так и в Соединенных Штатах. Кстати, он был и на моей свадьбе в Лас — Вегасе. Позже Улла и Аида посоветовали поручить ему ведение всех моих дел. Женщины обладают чутьем, которого нет у нас, мужчин, и я ни на миг не пожалел о том, что последовал их совету. И еще это был первый случай, когда я работал с армянином, но, повторюсь, тот факт, что кто‑то является армянином или другом детства, еще ничего не значит, потому что в первую очередь ценятся талант и профессионализм.

Сирота

В 1966 году я снял небольшую квартирку в Нью — Йорке, где мне предстояло выступать. Находилась она на пятом этаже без лифта, в нескольких шагах от Вашингтон — сквер, в районе Виллидж на Уэверли — плэйс. Я обставил ее самым необходимым, но особенно много хлопот грузчикам доставило пианино. Все это было мило, очень богемно, хотя и без музыки Верди, но зато сопровождалось нелегкими подъемами и спусками с багажом в руках до и после каждого турне. В такие моменты начинаешь понимать все достоинства отеля — в нем есть носильщики и, что самое главное, лифты. Я быстро затосковал по привычному комфорту. Несколько месяцев спустя мы с Уллой с облегчением переселились в хороший отель. Прощайте, Мими и Родольф, прощай, богемная, неустроенная жизнь Монмартра! Здравствуйте, Шарль и Улла, вас приветствует американский комфорт! «Оставим ньюйоркцам удовольствие поиграть в жителей Монмартра. А мы уж, как хамелеоны, лучше влезем в шкуру американцев», — сказал я себе.