Когда мы уезжали, супруги Постхумус стояли, обнявшись, на веранде. Одну руку Йохан положил на плечо жены, а другой махал нам вслед. Он явно радовался нашему отъезду.

Когда мы в четверть двенадцатого выехали на шоссе номер 1, Эмма что-то черкнула на своем листке, а потом убрала ручку и бумагу и долго смотрела в окно. Интересно, о чем она думала? Может быть, и она, как и я, размышляла над славным феноменом Мелани Постхумус — пусть она не блещет умом, зато наделена инстинктивной древней мудростью и точно знает, как пользоваться своим сексуальным телом и хорошеньким личиком, чтобы поймать в капкан даже такого нерешительного чужестранца,как Коби де Виллирс… Слушая болтовню Мелани и дивясь ее детской наивности, я думал: почему именно Кобус? Ведь она косметолог, и у нее наверняка была возможность выбрать более преуспевающего и приспособленного к жизни в обществе мужчину. Что в ее самооценке и генетическом коде заставило ее выбрать «чужака»? Она часто вставляла в свою речь «псевдоумные» слова, правда, путалась в них и говорила невпопад, чем подтверждала мою теорию о квазиобразованных людях. Благодаря спутниковому телевидению в каждый дом пришли «Нэшнл джиогрэфик», «Дискавери» и исторический канал, поэтому научный жаргон у всех на слуху, хотя люди часто путаются и не знают, когда какой термин употребить. Может быть, Мелани просто хотелось мужчину, который при виде ее не сразу начинал пускать слюни, как собака Павлова? У красивых женщин бывают такие причуды, даже у тех, кто не блещет умом, потому что за красивым внешним видом часто скрывается беспокойная неуверенность в себе.

От Мелани я перешел к другому. Верит ли Эмма по-прежнему в то, что Коби де Виллирс из «Хёнингклипа» и «Могале» — тот же самый человек, что и Якобус Леру? На каком основании? Конечно, ей очень хочется отыскать пропавшего брата, но факты пока не подтверждаются… Остается предположить, что ее надежды подкреплены чем-то еще. Все говорит против ее предположений. Впрочем, я был сторонним, хотя и объективным, наблюдателем.

Эмма — не Мелани Постхумус. Она умна. Она может за себя постоять. Мне импонировали ее настойчивость, ее неослабевающее желание узнать правду, «убедиться наверняка», как она неоднократно повторяла. Но способна ли она увидеть правду, когда правда находится под самым ее носом? Способна ли она отступить на шаг назад и оценить все факты без лишних эмоций?

Эмма спала, пока я отвечал на ежедневное послание Жанетт: «ВСЕ ОК?» Я набирал эсэмэску одной рукой. Хотелось добавить: «…кроме того, что моя клиентка не понимает очевидных вещей», но в кодексе поведения сотрудников «Бронежилета» ничего подобного не предусмотрено.

Когда я в три часа ночи затормозил у входа в бунгало «Орел-скоморох» в заповеднике «Мололобе», Эмма так и не проснулась. Миниатюрная, тихая, она свернулась калачиком на пассажирском сиденье и являла собой трогательную картинку.

Я вышел из машины, отпер входную дверь и включил свет. Дверь из гостиной в ее спальню починили, лампу заменили; на столе в гостиной стояла огромная ваза с фруктами, шоколадными конфетами и шампанским. Я обошел помещение и проверил все комнаты изнутри, потом снаружи, подергал все окна. Когда я вернулся к машине, Эмма еще спала.

Мне не хотелось ее будить. Но и ночевать в машине как-то не улыбалось.

Я долго стоял и смотрел на нее, а потом тихо открыл дверцу и осторожно поднял ее на руки. Ее голова упала мне на грудь. Одной рукой я поддерживал ее под спину, другой — под колени. Она была легкая, как ребенок. Я чувствовал ее легкое дыхание и обонял ее ароматы.

Я отнес ее наверх; когда я внес ее в ее спальню, она прошептала мне на ухо:

— Не сюда!

Глаз она не открыла. Я повернулся и направился в свою спальню. Осторожно положил ее на мою кровать и откинул покрывало со второй. Снова поднял ее на руки, переложил на вторую кровать и снял с нее туфли. Накрыл ее пуховым одеялом.

Перед тем как я повернулся, чтобы выйти и запереть машину, я заметил, что губы Эммы Леру расплылись в довольной улыбке. Как будто она только что одержала верх в важном споре.

16

В восемь утра я сидел на открытой веранде и пил кофе. Вышла Эмма, кутаясь в белый купальный халат, который нам полагался по статусу. Ее волосы были еще влажными после душа.

— Доброе утро, Леммер! — В ее голосе снова зазвучали музыкальные нотки. Она села на стул рядом со мной.

— Доброе утро, Эмма. Хотите кофе?

— Да, спасибо.

Полы белого халата чуть разъехались, открывая ее загорелые коленки. Я сосредоточился на животных, за которыми наблюдал.

— Бабуины. — Я показал на стайку обезьян на том берегу реки, которые двигались на водопой. Самцы, как телохранители, постоянно следили за самками и детенышами.

— Вижу.

Я выпил кофе.

— Леммер…

Я посмотрел на нее. Мешала сосредоточиться мысль о том, что под халатом на ней, возможно, ничего нет.

— Извините за вчерашнее.

— Вам не нужно извиняться.

— Нет, нужно. Я была не права. Простите меня, пожалуйста!

— Не берите в голову. Вчера был трудный день — и змея, и все остальное…

— И все же это не повод… Вы вели себя безупречно, показали себя настоящим профессионалом, а я уважаю профессионализм.

Я не мог смотреть на нее. Безупречный профессионал пытался победить свою проклятую фантазию, которая неизбежно заползала под белый мягкий купальный халат.

Есть вещи, которые вы никак не можете понять всю жизнь, потому что о них нельзя говорить ни с кем, — вы боитесь, что вас назовут извращенцем. Например, я не мог признаться в том, что сижу рядом с ней на веранде и мысленно представляю себе ее лоно. Треугольник мягких темно-каштановых кудряшек под гладкой загорелой кожей живота. Мне стоило только протянуть руку, откинуть полу ее халатика — и я бы увидел треугольник темных волос, влажных, как на голове, тропическую раковину, которая пахнет мылом и Эммой, — тот же аромат, что я вдыхал вчера ночью. Я сосредоточился на бабуинах, чувствуя себя виноватым, и задумался. Если бы мужчины вели себя так же, как самцы-бабуины, была бы женщина, при сходных обстоятельствах, способна на такую степень банальности?

— Извинения принимаются.

Она заговорила не сразу.

— Я вот думала… Если вы не возражаете, давайте побудем здесь еще день. Вечером можно съездить на экскурсию, хорошо поужинать. А завтра вернемся домой.

— Очень хорошо.

Неужели она наконец прозрела?

— Я заплачу вам за полную неделю.

— Условия контракта обсуждайте с Жанетт.

— Я ей позвоню.

Я кивнул.

— А пока пойдемте хорошенько позавтракаем.

— Неплохая мысль, — согласился я.

Я ждал Эмму на веранде, когда услышал ее взволнованный голос. Я встал. Она сидела в гостиной с мобильным телефоном в руке.

— Вы только послушайте! — воскликнула она. — Сейчас пущу запись. — Она потыкала кнопки, приложила трубку к уху, а потом протянула ее мне.

«У вас одно сохраненное сообщение», — произнес голос оператора голосовой почты, а затем я услышал знакомый голос.

«Эмма, говорит Франк Волхутер. По-моему, вы были правы. Я кое-что нашел. Когда получите мое сообщение, пожалуйста, перезвоните мне».

— Интересно, — сказал я, возвращая ей телефон.

— Должно быть, он отправил сообщение вчера вечером, когда мы беседовали с Мелани. Я перезвонила ему, но он не снял трубку. У нас здесь есть телефонный справочник?

— В ящике прикроватной тумбочки. Я принесу.

Вернувшись в гостиную, мы нашли номер реабилитационного центра «Могале» и позвонили. Трубку сняли не сразу. Эмма сказала:

— Будьте добры, позовите, пожалуйста, Франка Волхутера.

Ей ответил мужской голос. Слов я не слышал, но, судя по ее лицу, она испытала настоящий шок.

— О господи! — воскликнула она, и потом: — О нет! — И еще: — Мне очень жаль. Спасибо… О боже, до свидания. — И медленно положила трубку на колени. — Франк Волхутер умер. — Не дожидаясь моего ответа, она добавила: — Сегодня рано утром его обнаружили в львином загоне.