Мы так и не позавтракали. Вместо завтрака мы поехали в «Могале». По пути Эмма сказала:

— Леммер, это не простое совпадение.

Я знал, что она так скажет. Но было еще рановато делать какие-либо выводы.

За десять километров до ворот «Могале» мы поравнялись с машиной скорой помощи. Она ехала навстречу без проблескового маячка и сирены. У реабилитационного центра стояло четыре патрульные машины. К воротам был прикреплен кусок картона, на котором было написано от руки: «Центр закрыт для посетителей». Ворота со стороны зрительного зала охранял констебль в форме.

— Закрыто, — сообщил констебль, заметив нас.

— Кто здесь главный? — спросила Эмма.

— Инспектор Патуди.

— Ах! — Ответ на секунду выбил ее из равновесия. — Пожалуйста, передайте ему, что его хочет видеть Эмма Леру.

— Я не могу покинуть пост.

— Можно мне войти? У меня для него есть важные сведения.

— Нет. Вы должны ждать.

Она некоторое время помялась в нерешительности, а потом вернулась к БМВ, припаркованному под крышей рядом с вывеской: «Уважаемые посетители! Просим вас оставлять машины здесь». Она облокотилась о дверцу машины и скрестила руки на животе. Я подошел к ней и встал рядом.

— Леммер, вы разбираетесь в полицейских рангах?

— Что вы имеете в виду?

— Знаете, какая у них система званий?

— Вроде, — солгал я.

— Инспектор — высокое звание?

— Не очень. Старше сержанта, но младше капитана.

— Значит, Патуди — не совсем главный?

— В полиции?

— Нет! В отделе особо тяжких преступлений!

— Нет. Там должен быть старший суперинтендент или начальник.

— Ясно, — с облегчением выдохнула она и кивнула.

Мы ждали до тех пор, пока жара не стала невыносимой. Тогда мы сели в БМВ, включили мотор и кондиционер. Через четверть часа мотор начал перегреваться. Я выключил его, и мы опустили окна. Мы повторяли все действия последовательно в течение часа, и наконец к нам от ворот подошел констебль и сообщил:

— Инспектор сейчас придет.

Мы вышли.

Патуди вышел из зрительного зала; его сопровождали два наших вчерашних преследователя — чернокожий сержант и белый констебль со сломанным носом, который сейчас украшала белая полоска пластыря; под глазами — синяки. Ни один из них не выказал радости при виде нас. Эмма подошла поздороваться с Патуди, но тот поднял руку и зарычал:

— Я не хочу с вами разговаривать!

Ее реакция застигла всех нас врасплох. Она вышла из себя. Позже я обязательно обдумаю данный кусочек головоломки, представляющей ее личность, и приду к выводу, что так она справляется со стрессом — намеренно вызывает у себя короткое замыкание, как вчера, в машине. Но сегодняшнее замыкание оказалось более сильным и непредсказуемым. Она вскинула голову, расправила красивые плечи, подняла ручку с наставленным на него указательным пальцем и направилась прямиком к здоровяку полицейскому.

— Что вы за сыщик? — С последним словом она ткнула пальчиком в его широкую грудь. Она была похожа на скворца, который клюет буйвола.

Я понадеялся, что ей есть что сказать, помимо первой эффектной фразы.

— Мадам, — произнес ошеломленный Патуди, пассивно опустив руки вдоль корпуса и наблюдая за тем, как она тычет в него пальцем и ее лицо заливает густой румянец.

— Я вам не мадам! Что вы за сыщик? Ну-ка, расскажите. У меня есть сведения. Они касаются преступления. А вы не хотите со мной разговаривать?! Как вы себе это представляете? Неужели все, что вас интересует, — защита ваших сородичей?

— Защита моих сородичей?

— Мне все о вас известно, и знайте, я этого так не оставлю! Наша страна — и моя родина тоже. Моя родина! Вы обязаны служить всем. Нет, вы обязаны служить правосудию и уж будьте уверены, я это дело так не оставлю! Слышите? — Каждое слово «вы» сопровождалось тычком пальчика в область сердца инспектора.

Сержант и констебль стояли как громом пораженные.

— Что значит «защита моих сородичей»? — Патуди схватил ее за запястье своей лапищей, пытаясь прекратить раздражающее тыканье.

— Отпустите! — велела Эмма.

Он продолжал держать ее за запястье.

— У вас десять секунд, чтобы отпустить ее, иначе я сломаю вам руку, — предупредил я.

Он медленно повернул голову и посмотрел на меня, не выпуская руку Эммы.

— Вы угрожаете полицейскому?

Я придвинулся ближе:

— Нет. Я никогда не угрожаю. Обычно я даю только одно предупреждение.

Патуди отпустил руку Эммы и шагнул ко мне.

— А ну… — сказал он, поигрывая своими накачанными мускулами.

Когда имеешь дело со здоровяком, надо бить сильно и действовать быстро. Не в корпус. Бить такого в корпус — напрашиваться на неприятности. В лицо. Нанести как можно больше урона, лучше всего в рот и нос, пустить кровь, разбить губы, выбить зубы, сломать челюсть. Пусть кое о чем подумают, особенно такие вот качки, у которых в любом случае присутствует склонность к самолюбованию. Пусть сокрушаются о попорченной внешности. А потом лягнуть их по яйцам со всей силы.

Но Эмма меня опередила. Я был уже готов, балансировал на пятках, в организм поступал адреналин, мне уже не терпелось начать бой. Но она не сильно ударила Патуди кулачком в грудь и сказала:

— Нет, инспектор. Я вам говорю! И уверяю вас, у вас всего один шанс. Потом я обращусь к вашему начальству.

Ее слова все изменили. Он был готов ударить меня, но удержался.

— Начальство, — медленно произнес он. — Это мир белых!

Эмма уже успокоилась, взяла себя в руки:

— Позавчера, инспектор, вы, обращаясь ко мне, говорили о «моих соплеменниках», имея в виду белых. Помните? Не пытайтесь сделать из меня расистку. Вы прекрасно поняли, о чем я говорю. Я обращусь к вашему командиру, старшему по званию — как он там называется. Я не очень разбираюсь в полицейских званиях, но я гражданка этой страны и у меня есть права. А еще я разбираюсь в правах всех граждан нашей страны — черных, белых, коричневых, каких хотите. У каждого из нас есть право поговорить с полицейским, быть услышанным и получить помощь. И если вы со мной не согласны, лучше скажите сразу, чтобы мне не терять понапрасну время!

Патуди было неловко из-за того, что двое его подчиненных все слышали. Он не мог себе позволить потерять при них лицо.

— Миссис Леру, — медленно произнес он, — у всех есть право на помощь со стороны полиции. Но никто не имеет права вмешиваться в расследование убийства. Никто не имеет права устраивать беспорядки и наносить ущерб. Мешать отправлению правосудия — преступление. Нападение на сотрудника полиции — тоже преступление. — Он немного развел большой и указательный пальцы — на сантиметр. — Вот сколько осталось до того, чтобы я вас арестовал.

Ему не удалось запугать ее.

— Вчера ночью мне звонил Волхутер. Он нашел что-то, подтверждающее, что Коби де Виллирс — мой брат…

Она изложила ему все факты.

— Я приехала сюда, чтобы все вам рассказать, потому что это имеет непосредственное отношение к вашему расследованию. А ну-ка, объясните, как мой приезд мешает отправлению правосудия! А если эти два болвана действительно хотели охранять нас, они должны были остановить нас и предупредить, что будут следовать за нами. Впрочем, в их намерения я не поверю ни на минуту! Я не отвечаю за то, что кому-то не хватает мозгов.

Два болвана сосредоточенно разглядывали свои ноги.

— Какое доказательство? — спросил Патуди.

— Что, простите?

— Какое доказательство было у Волхутера?

— Не знаю. Поэтому я и приехала.

— Что он вам сказал?

Эмма вытащила свой телефон.

— Послушайте сами. — Она потыкала кнопки и передала телефон Патуди.

Тот прослушал сообщение.

— Он ничего подобного не говорит.

— Простите, не поняла…

— Он не сказал, что нашел нечто, доказывающее, что Коби де Виллирс — ваш брат.

— Разумеется, именно это он и сказал!

Патуди вернул ей мобильник. Поскольку он постоянно хмурился и выглядел недовольным, трудно было угадать, о чем он думает. Он долго разглядывал Эмму и наконец сказал: