О боги! До чего же дивное ощущение! Ни одна женщина не смотрела на него так как она сейчас. Столько злости, столько ярости, столько… Страсти?
— Милли ко всему прочему…
Он хотел, чтобы эти глаза вспыхнули еще ярче, но, кажется, переборщил.
Галла резко шагнула вперед, и ему пригодилась вся его ловкость и сила, чтоб перехватить в запястье занесенную для удара руку. А потом он просто притянул ее, все еще злящуюся, отчаянно пытающуюся вырваться, к себе и сделал то, о чем мечтал еще с той самой ночи — наклонился и поцеловал в сердито сжатые губы…
***
Сквозь густую листву пробивались яркие лучи не по-весеннему жаркого солнца. Чуть слышно журчал ручеек, перекатывая по гладким камешкам серебристые струи чистой прохладной воды. Из-под старой ели выбралась семейка ежей, и теперь пять колючих комочков деловито шуршали в высокой траве, откуда поспешно, без лишнего кваканья ускакали три изумрудно-зеленые лягушки. В ветвях деревьев перекликались птицы, и время от времени их звонкие голоса перекрывала дробь устроившегося на морщинистом стволе векового дуба дятла.
И никому из них, ни солнцу, ни ручью, ни птицам, ни ежам, ни лягушкам, так же как привязанному поодаль керу, лениво пережевывающему сочную молодую поросль, абсолютно не было дела до маленькой полянки, окруженной колючим кустарником.
И только устроившаяся на пне лафия, выбиравшая, бормоча проклятия, листья из длинных, спутавшихся волос, подняла на миг голову, то ли прислушиваясь, то ли принюхиваясь, а может и всей сущностью своей ощущая в ароматном лесном воздухе нечто хорошо ей знакомое, и обижено поджала пухлые губки.
— Другим, значит, нельзя, — проворчала она. — А сама-то? Чародейка!
***
— А не боишься Ила наедине с сестренкой оставлять? Гляди, как бы дядей тебя раньше срока не сделали!
Брайт говорил полушутя, полусерьезно, но Лайса, счастливого, что подопечные в последнее время хотя бы перестали ругаться ежедневно, его намеки не беспокоили. Ила он сразу предупредил, не станет друг на неприятности нарываться, когда в Марони каждая вторая девица к его услугам. А Галчонок сейчас вся в учебе, ей не до интрижек — даже Сэл заезжать перестал. Хотя…
— Да ладно тебе, — рассмеялся Брайт. — А то задумался уже. Того гляди, назад повернешь! Если так беспокоишься, то давай квартирку ему в городе подыщем?
— Не нужна ему квартира, — насупился кард, вспомнив о планах товарища. — Он на Саатар собирается.
Странно, но после шуток полусотенного решение эльфа уже не вызывало былых сожалений. Даже облегчение какое-то.
— Уедет, а ты, значит, в Марони останешься? Вот и хорошо. А скучать тебе не придется, и не сомневайся!
Тренировочный лагерь охотников Марега скрывался в самой гуще Угрюмого леса. Вообще-то лес был один и никакого собственного названия не имел — лес, да и лес. Но условно делился на части. Те обширные территории, где располагалось герцогское лесничество, и где проходили охоты и стрельбы, звались Оленьим лесом, хоть по обилию дичи с тем же успехом могли прозываться и Лисьим, и Волчьим, и Кабаньим, а пуще всего — Заячьим. Редкая древесная поросль на южной окраине, ближе к Марони, — Грибной или Ягодной стороной, зверья там водилось немного, хищников так и вовсе не было, так что грибники и собиратели из города и окрестных поселков бродили там без опаски. А непролазная чаща у подножия Западных холмов, отрезающих лес от побережья, и называлась собственно Угрюмым лесом.
Но непроходимой чаща эта казалась лишь на первый взгляд. Умелый следопыт без труда отыскал бы в зарослях узкие, но достаточно проторенные тропки, по которым можно было протащить и кера, сбегавшиеся через полпарсо в неширокую дорожку, выводящую спустя время на большое расчищенное от деревьев пространство, где установлены были шатры и палатки, бесчисленные тренировочные брусья, лестницы и лесенки и устроены весьма профессиональные полосы препятствий с наполненными грязной водой рвами и преграждающими путь бревенчатыми стенами.
— Эвлана найдешь, — велел Брайт. — Я с ним на твой счет уже говорил.
— А ты?
— А я, брат, тут сегодня за главного. Так что, сам понимаешь, не княжье это дело — по окопам с новобранцами прыгать.
— Новенький? Эн-Ферро?
— Так точно!
Лайс по стойке смирно вытянулся перед поджарым седовласым мужчиной с нашивками десятника. Тот оглядел вновь прибывшего придирчивым взглядом старого вояки. Покачал головой, глядя на копну густых светлых волос, едва достающих до плеч — и не острижены толком, и в хвост, как у иных связать коротки. Одобрительно хмыкнул, оценив вычищенную, на все пуговицы застегнутую куртку с пришитым у левого плеча черно-белым шнурком. И остановился на черных широких штанах до самых пят, не заправленных даже в остроконечные охотничьи сапоги.
— А что это ты на себя напялил, боец? Ты кочевник иль баба, чтоб в такой юбке ходить? Чтоб в последний раз в этом тряпье являлся.
— А иначе что?
Бывалый вояка возмутился было наглостью новобранца, но так как нрава он был не самого строгого, решил доходчиво объяснить молокососу, чем нехороша его экипировка.
— А то, что если за куст какой своей юбчонкой и не зацепишься, то в первой же схватке противник тебя за подол ухватит и…
— Пусть ухватит сначала, — самоуверенно перебил старшего по званию новичок.
Дерзких тэр десятник любил, а вот наглецов, коим ему этот молодчик показался, не жаловал. Таких сразу на место ставить надо.
— Симон, Краг! — окликнул он своих бойцов. — А ну-ка покажите тэру Эн-Ферро, для чего пригодна его юбка. На тряпки ее пустите, керов обтирать, а молодец этот пусть в портках домой идет, может и отыщет в шкафу какую мужскую одежду.
И сдались им его штаны? Даже не смешно уже.
Лайс принял оборонительную стойку и приготовился встречать ревнителей классического стиля одежды. В конце концов, сами виноваты.
Предвидя интересное зрелище, прочие охотники отложили на время свои дела, и даже сегодняшний их командир Брайт Клари вышел из разбитой в стороне палатки и остановился у края площадки, сложив руки на мощной груди.
— Развлекайся, — успел прочесть кард по его губам.
Да уж, скучать, действительно, не придется…
***
— А потом?
Ничего не имею против лесных полянок, но дома на постели было куда удобней.
— А потом ты назвала меня длинноухим уродом, — Ил вытащил из моих волос запутавшуюся травинку.
— А ты?
— А я тогда подумал, что ты — самая красивая девушка во всех сопредельных Мирах, — улыбнулся он.
Врун! И совсем не так все было.
— Ты обозвал меня худосочной ведьмой! — напомнила я.
— Да, — весело сощурился он. — Но все равно при этом думал, что ты самая красивая девушка в Сопредельи. Хоть, конечно, и ведьма.
— Хам!
— Это ты тоже говорила. И не раз.
Говорила.
Я поудобней устроилась на его плече. Как же все замечательно! И как обидно за бесцельно потраченное время! Говорили одно, думали другое, и кто знает, сколько это еще могло бы продолжаться.
— А еще ты с Сэлом целовалась, — вдруг произнес он. — В Новый год, на площади. Он как-то проговорился…
Ага. Сейчас начну заламывать руки и лить покаянные слезы!
— А ты раз двадцать в Марони ездил, к этой своей Милли!
Что, съел?
— А ты…
— Ми-и-л-ли-и! — протянула я томно. И ехидно.
— Все равно ты…
— Милли!
— Да и вообще…
— Милли!
На все его претензии мне одной только Милли хватит с головой.
— Ну все! — Ил сбросил мою голову со своего плеча и со зловеще навис надо мной, опершись на локоть. — Если ты немедленно не прекратишь, я вижу только один способ закрыть тебе рот!
— Ми…
Очень хороший способ. Действенный. И безумно приятный…
Глава 31
Из-за активации защитных столбов, мощнейших древних артефактов, установленных вокруг города еще в эпоху магических войн, пользоваться обычным способом связи стало опасно. Любое возмущение силы подобного рода фиксировалось магами созданной при местном отделении Ордена следственной комиссии, тщательно проверялось и зачастую блокировалось. Исключение составляли приватные переговоры герцога с Азгарским двором. Все остальные вынуждены были отказаться от привычных зеркал и кристаллов и вспомнить о бумаге и чернилах.