То ли от тряски, вызванной ухабами и прыгучими покрышками, то ли от плохого сна, минут через двадцать после начала движения, проснулся Ананьев.

— Как вы, Борис Михайлович? — спросил его Виктор.

— Плохо мне что-то, — ответил тот, приглаживая растрепавшиеся волосы. — А где…?!

Ананьев встревожено заметался на своем месте. Так, наверное, искал бы сумку с миллионом долларов, положенных в нее, какой — ни будь грабитель банков, потерявший на некоторое время сознание, скажем, — из-за того, что чуть не утонул, пытаясь оторваться от преследования полицейских, благодаря прыганью с высокого обрыва в глубокий омут, но он знает, — эта сумка сулит ему шикарную жизнь.

Виктор догадался, что Ананьев ищет свой рюкзак, и произнес:

— Ваши вещи тут, между сиденьями. Извините за такой небрежный их перевоз, но места в машине, сами видите, — кот наплакал.

Старый ученый мгновенно сориентировался и, уже через секунду отыскал принадлежащий ему походный мешок. Уложив его к себе на колени, Ананьев заговорил:

— Не привык я жаловаться, Витя. И я не ребенок, мама которого просит остановиться целый автобус, набитый людьми, объясняя, что ее чадо укачивает и ему надо выйти на свежий воздух, чтобы унять тошноту. Однако, сейчас, всерьез говорю: останови эту чертову машину! Мне и впрямь надо где-то посидеть и успокоиться, подышав воздухом!

Виктор озабоченно взглянул на Ананьева.

— Вы меня пугаете, Борис Михайлович. К тому же, как я объясню Куперу задержку?

— Да это ерунда, Джону сейчас не до того. Ты просто схитри. Отправь вторую машину вперед, а сам скажи что — ни будь. Например — с колесом у тебя не все в порядке. Ну, останавливайся же! — огрызнулся Ананьев.

Виктор растерялся. Он еще никогда не видел старого ученого таким раздраженным.

— Где останавливаться-то? Тут везде лес…, — только и смог выговорить парень.

— Где? Да, вон, хоть, там! — Ананьев указал на появившиеся впереди заборчики — оградки.

— Но это же кладбище! — воскликнул Виктор.

— И что с того? — страдальчески поморщился Борис Михайлович.

Виктор, закусив губу, притормозил прямо у входа на территорию сельского кладбища.

Через минуту возле него остановилась длинная «Нива», ведомая Алексеем. Тот открыл дверь, высунул голову из салона, — чтоб смотреть поверх крыши, и спросил Виктора:

— Почему остановились?

— Да, с колесом чего-то… Нужно посмотреть. Ты езжай вперед, я вас догоню, — соврал парень.

— Ладно. Если чего серьезное, и помощь понадобится, звони своей девчонке на сотовый, она мне передаст твои слова. У тебя, ведь, мобильник тоже есть?

Виктор кивнул.

— Тогда будем считать, что обо всем договорились, — Алексей втянул голову обратно в машину и поддал газу.

Виктор помахал рукой смотрящей на него через окно автомобиля Юле. Девушка махнула ему в ответ и улыбнулась. Парню вспомнился их недавний разговор.

А вдруг Алексей погонит, как сумасшедший, по кочкам? Всю посуду побьет.

Не погонит. Он поедет за нами. Мы будем определять скорость.

Все перевернулось с ног на голову. И теперь, выходит, Алексей не поедет за ними (да и они не вместе), скорость автоколонны им уже не удастся контролировать, да и автоколонны, признаться сказать, больше никакой нет, есть лишь отдельно взятые машины.

Зачем было идти на поводу у Ананьева? Виктор почувствовал, что расстраивается.

Вскоре вторая машина исчезла за ближайшим поворотом, сверкнув на прощанье хвостовыми огнями.

Парень осмотрелся по сторонам.

Ананьев сидел на лавочке, возле ближайшей могилки, облокотившись о рюкзак.

— И чего вы со своим баулом ни как не расстанетесь? — горько усмехнулся Виктор, подходя к нему.

— Знаешь, Вить, мне почему-то вспомнился сейчас один случай, — Ананьев расстегнул рюкзак и начал рыться в его содержимом. — Это было в Петербурге. Из университета домой я обычно езжу на автобусе. Вот и тогда, сел на автобус. Помню, кондукторша все время кричала: «Вновь вошедшие, готовим за проезд!» Потом, правда, споткнулась о чью-то ногу, и у нее чудно получилось: «Мать ваш… шедшие, готовим за проезд!» А затем и вовсе выдала. Говорит: «Садитеса, садитеса, а то все время чего — ни будь случается — столкнемся с кем, или в какое другое происшествие попадем. Вы летите кубарем через салон, а потом на нас жалуетесь».

— Жалуетесь…, — Виктор присел рядом.

— Да, жалуетесь. И, вот, тогда, я всерьез задумался, почему же люди, на самом деле, жалуются? Ведь, действительно, свободные места были — садись, ради бога, не стой! Почему они не садились? Я не имею в виду тех, кому скоро надо было выходить, я говорю про остальных людей. И по этому поводу на ум пришла теория Роттера [14]. Помнишь ее?

— О локусе контроля [15]?

— Совершенно верно. Представь себе. Пассажиры едут в этом проклятом автобусе. У каждого из них в психике присутствует интернальность — то есть приписывание своих побед и неудач собственным усилиям, а так же экстернальность — признание своего везения и невезения результатом действия исключительно внешних сил — водителя, кондуктора и прочих. Наличие и первого и второго компонента — обязательно. Одного из них не бывает разве что у полных дебилов, в прямом смысле этого слова, — то есть у больных на голову людей. Но как эти компоненты сочетаются? Вот, вдруг, автобус резко тормозит, — водитель, например, пожалел собаку, перебегающую дорогу. Люди, особенно стоящие, больно стукаются о поручни, кресла, друг о друга. И тут срабатывает локус контроля! Те, у кого интернальность преобладает над экстенальностью, воспринимают свое упорное стояние в автобусе как собственные неверные поступки. Те же, у кого экстернальность выше интернальности, — давай бранить водилу, автобусную компанию, берущую на работу таких «чайников», кондуктора, да и вообще — всех, кто под горячую руку попадется, но только не себя: «Кто так ездит! Не дрова везешь! Взялись за перевозки, с работой не справились, вам за все и отвечать!»

— Не пойму я вас, что-то, Борис Михайлович. К чему вы клоните? — вставил слово Виктор.

— Клоню я к тому, что в психике своей, и не только своей, — разбираюсь. Но сегодняшнее происшествие спутало мне все карты. Не могу понять, на что злюсь: на ту неотвратимую силу, которая меня затащила в колодец, или на самого себя. Что надо сделать в таком случае?

Виктор пожал плечами.

— Выпустить пар, дружище. Составишь мне компанию? — Ананьев, наконец, достал из рюкзака то, что так долго искал: два пластмассовых стаканчика и бутылку водки.

— Вы… собираетесь пить вечером, на кладбище? — изумился Виктор.

— По моему, никто не возражает, — развел руками Ананьев. — Ну а ты-то будешь?

— Я за рулем, — попытался отговориться парень.

Старый ученый махнул рукой:

— ГАИ боишься? Да кто тебя нюхать-то будет в такой глуши? Или ты вообще — про работу?! Не боись, с одного стаканчика, все равно не окосеешь.

И не успел Виктор вымолвить слово, как Борис Михайлович начал разливать водку по стаканам.

Ира чувствовала, что почти проснулась, но сил встать, пока не было. До ее ушей донеслось журчание… Воды?

В горле пересохло. Сушняк!

Под это веселое, раздающееся где-то рядом, журчание, ей приснился водопад. Вот бы сейчас постоять под его тяжелыми, массирующими плечи струями, набрать в рот чистой, холодной воды и пить ее, вдыхая природный аромат свежести. Но пахло не природным ароматом, а чем-то другим…

Ира открыла веки.

Береза и осина, растущие над могилой, создали ей легкий камуфляж, пока еще летним, а не осенним, листопадом припорошив ее тело за время сна.

«Опять вечер!» — раздосадовано отметила девушка. Выходило, что она проспала весь день. Вот это отрубилась! Теперь у нее точно нет шансов опередить Георгия, если, конечно, не произойдет чуда.