Изменить стиль страницы

Я дошел до третьего этажа и двинулся по коридору. Паркет скрипел, я хочу сказать, это было словно пронзительный визг, когда я ступал на половицу. Я вжался спиной в стену и на цыпочках проделал весь путь по коридору, пока не добрался до комнаты с красной карточкой. Я открыл дверь и услышал, как зашевелились простыни. Я закрыл за собой дверь.

– Это ты? – прошептала она. – Не думала, что ты придешь. Думала, струсишь.

Я пробрался через комнату и сел на край кровати. На мгновение наступила абсолютная тишина. Часы в холле затикали снова.

– Странно, а? – сказал я.

– Что ты имеешь в виду?

– Быть здесь.

– Очень.

– Тут хорошо пахнет.

– Да?

– Мне нравится, как пахнут комнаты девушек.

– Должно быть, у тебя чувствительный нос. Для меня нет разницы.

Она замолчала, и я посмотрел в окно. В дальнем конце игровой площадки горел желтый свет.

– Кто там живет? – спросил я.

– Где?

Я взял ее руку и показал в окно.

– Там, в том маленьком домике.

– Ах там. Садовник. Он пьет. Мы туда не ходим, когда становится темно. – Она опустила руку, рука была под моей, она ее не убирала. – Ты еще злишься на меня? – спросила она.

– Я никогда на тебя не злился.

– А должен был.

– Но я не злился.

– Честно?

– Честно.

– Не верю.

Снова тишина.

– Я едва тебя вижу, – сказала она. – А ты меня?

– Вроде того.

– Я отрастила волосы.

– Это я вижу.

– Похоже на французскую прическу?

– Да.

– Хотя в пансионе это без разницы. Все равно ни с кем не видишься. К концу семестра девочки надевают толстые рейтузы. А еще здесь кормят картошкой. Просто как в тюрьме.

И в этот момент где-то в коридоре открылась дверь и пара голых ног, это можно было сказать по звуку, зашлепала в нашем направлении. Паркет заскрипел снова.

– Видишь, что я имею в виду? – прошептала Скарлет. – Настоящий курятник.

– Но почему они ходят в ванную?

– Вероятно, чтобы вымыть руки. Они не любят запах этого.

– Запах чего?

– Ты знаешь.

– О, это.

– Некоторые парни встают сразу после этого и идут мыть руки. Как будто они работали с электролитом или что-то вроде того.

– Иногда ты рассуждаешь как парень, Скарлет.

– Это потому, что я отчасти лесбиянка.

– Ты отчасти лесбиянка?

– Каждый отчасти кто-то.

– Я не гомосексуалист отчасти.

– Гомосексуалист.

– Нет.

– Ты хочешь сказать, что никогда не играл в доктора, когда был маленьким? И не дрочил с другим парнем?

– Господи Иисусе, Скарлет, вымой рот.

– Но ты это делал, скажи?

– Нет, не делал. Никогда. Ни разу. Честно говоря, у меня был друг, который однажды отвел меня к себе в подвал и спросил, не хочу ли я поиграть в доктора, но я подумал, что он ненормальный. После этого он мне больше не нравился. Господи Иисусе, что за идея!

– Ну, это очень необычно.

– Я так не думаю.

Часы в холле затикали снова.

– У тебя мокрые брюки. Я чувствую это через простыню.

– Нужно их снять.

Она ничего не сказала, и через минуту я лег в кровать рядом с ней.

– Ничего не делай, ладно? Все это так странно… – сказала она.

– Надеюсь, никто не войдет.

– Даже не говорипро это. Предполагается, что я буду исключительно хорошо себя вести. Это было условием, на котором меня приняли. Мне пришлось поклясться на дюжине Библий, что я не буду никого разлагать. Господи Иисусе! Ты замерз.

– Сейчас согреюсь. Господи, твоя постель так хорошо пахнет. Неужели постели девушек так хорошо пахнут?

– Говори тише.

– Что это? – спросил я.

– Ты знаешь.

– Я хочу сказать, из чего она сделана.

– Фланель. Очень приятно. Это подарок на Рождество.

– Она такая до самого низа?

Раздался звук спускаемой воды, и босые ноги прошлепали по коридору. Очередная дверь открылась и закрылась.

– Ты еще видел потом Дафни Ганн? – спросила Скарлет.

– Нет.

– Вчера я видела ее в спортивном магазине. Покупала дезодорант.

– Я не хочу говорить о Дафни.

– Тогда что ты хочешь делать?

– Не знаю.

Скарлет снова затихла. Она явно о чем-то думала.

– Так ты больше не презираешь меня? – спросила она.

– Нет.

– Честно?

Она села, и в лунном свете я увидел, как она стаскивает ночную рубашку. Потом я услышал, как рубашка приземлилась на пол.

– Так лучше?

– Да.

– Теперь ты счастлив?

– Совершенно.

– Все-таки странно.

– Да-да.

– Что ты делаешь?

– Просто устраиваюсь поудобней.

– С твоей рукой там?

– На секундочку. Я отдыхаю.

– Отдыхаешь?

– Да.

– Ну хорошо. Только будь осторожен. Я не хочу закончить в больнице.

– Буду.

– Нет. Вот здесь. И мягче.

– Вот так?

– Да. Только немножко ниже. Да, вот так.

– Так?

– Просто продолжай это делать. Только мягко. По-настоящемумягко.

– А как тебе так?

– Превосходно. Только ничего не говори секундочку. Просто продолжай.

– Вот так?

– Ш-ш-ш.

Затем, через некоторое время, она вроде как вздрогнула и закрыла лицо руками.

– Боже, – сказала она. – Я хочу сказать, в одну прекрасную ночь полиция действительно меня заберет.

Затрещал паркет в коридоре. Скарлет застыла. Мы оба слушали. Паркет снова затрещал. Но шагов не было. Скарлет повернулась и, приложив губы очень близко к моему уху, прошептала:

– Залезай в шкаф.

Я соскочил с кровати, схватил туфли и штаны, открыл шкаф и влез туда. Через несколько мгновений я услышал, как дверь отворилась, и через щель увидел комнату, залитую светом.

– Скарлет?

– Да, мисс Дженкинс?

– С кем ты разговаривала?

– Ни с кем, мисс Дженкинс.

Наступила пауза.

– Почему твоя ночная рубашка лежит на полу?

– Мне жарко, мисс Дженкинс.

– Надень ее.

Раздалось шуршание ткани и скрип кровати. Шаги пересекли комнату и остановились у шкафа. Я смотрел в пол. Скрипнуло окно, когда его раскрыли.

– Если тебе жарко, открывай окно.

– Да, мисс Дженкинс.

– А теперь спи.

– Да, мисс Дженкинс.

Я еще немного пробыл в шкафу. Потом очень осторожно шагнул обратно в комнату. Подошел к двери, открыл ее, выглянул наружу. В коридоре было пусто.

– Все в порядке, – прошептал я.

– Послушай. В следующий раз принеси какую-нибудь веревку, – сказала Скарлет. – Такую, какую используют, чтобы заворачивать посылки.

– Зачем?

– Увидишь.

Был урок алгебры, все эти чертовы скобки и маленькие иксы; я сидел сзади, глядя на сосульку, свисающую с соседней крыши, – здоровенную конусообразную штуковину, сверкающую на утреннем солнце, с ее кончика капала вода, и я знал, что через несколько секунд или минут она потеряет сцепление с крышей и с грохотом обрушится вниз. И это было то, чего я ждал.

Раздался стук в дверь, и вошел Харольд, посыльный, приятный старый парень, всегда очень вежливый, что заставляло в свою очередь быть вежливым с ним. У него были редкие седые волосы, розовое лицо, он был в синей униформе, словно камердинер или что-то вроде того. Все утро он ходил из класса в класс, передавая сообщения из директорского кабинета, понимаете ли, например, что на парковке запрещается играть в хоккей, что южные футбольные поля не используются до весны, такого рода вещи.

– Доброе утро, Харольд, – сказал учитель.

– Доброе утро, сэр, – отвечал Харольд, как всегда, благовоспитанно. – Олбрайта требуют в кабинет директора.

По классу пронесся шум, и некоторые придурки обернулись, их глаза сияли жаждой крови. Видно было, как их противные маленькие гляделки рыщут по моему лицу, пытаясь разглядеть признаки испуга.

Я вышел в коридор.

– В чем дело, Харольд?

– Не имею представления, сэр, – сказал посыльный и двинулся дальше по коридору, сверяясь со списком. Я бросился по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, к главному коридору. Кабинет директора был в самом конце. Секретарша, которая, могу добавить, выглядела, черт побери, страшно угрюмой, впустила меня внутрь. Я увидел там Психо Шиллера и понял, что моя задница в огне.