Хорошо, мне не вручили еще вещмешок, ибо даже компактный «Кипарис», болтавшийся у пояса, и тот казался чугунной гирей.
Чеченцы, напротив, шагали пускай и неторопливо, однако без признаков какой-либо усталости, и первый привал устроили исключительно ради меня.
− Отдохни, не торопись, − сказал мне рыжебородый не без доли участия. − Еще час пройдем, легче станет, русаков дальше нет, наши места начнутся…
− Вот когда к ущелью подходить будем, там плохая тропа, − обратился ко мне другой боевик.
− Пограничники? − спросил я.
− Не, десант засады выбрасывает, − ответил он. − Но где − мы знаем. Там ночью пойдем. Ты не волнуйся, брат, я двадцать раз туда-сюда, каждый камень знаком…
− В туалет, − коротко сообщил я и поплелся за огромный валун, где, в закуточке справив нужду, заодно осмотрел «Кипарис». Осмотр принес ожидаемый результат: в ударно-спусковом механизме автомата отсутствовал боек. Мне всучили бессмысленное железо.
Стало не по себе. Никаких подходящих версий, объясняющих подобное недоверие, в голову не приходило. Если бы чеченцы раскусили меня, цацкаться со мною не стали. Может, существуют проблемы у незабвенного Томаса Левинтона? Вернее, существовали, и стали теперь моими проблемами? Главное, нет никаких вводных, любой вопрос может оказаться проверкой, любой мой неверный ответ − роковым приговором, да еще этот негр… Заговори он со мной по-английски, наверняка поймет, что я − не носитель языка, и разоблачение последует незамедлительно.
Я вернулся к банде. Попросил, коверкая русский язык, полить мне на руки воды из фляги. Затем сунул «Кипарис» рыжебородому. Сказал угрюмо:
− Зачем его дал? Боёк нет.
− Про-оверил… − глумливо протянул тот. − Шпион, вот что значит, а?! − Оглянулся на усмехающихся соратников. − Умный…
Я отчужденно молчал.
− Ладно, скажу: такой приказ был, − без тени смущения пояснил бородач. − Хочешь знать, да? Хорошо, знай. Нарвемся на русаков, ты живой быть не должен. В твоей голова много чего. Это война, ее закон. Есть вопрос?
− О’кей, − процедил я сквозь зубы. Испытывая, впрочем, некоторое облегчение. Значит, я мыслил в правильном направлении. Англичанин располагал информацией, ни в коем случае не должной попасть к противнику. Теперь под конвоем он выводится из зоны активных действий.
Судя по всему, боевой опыт господина Левинтона был богат, разнообразен, и при намерениях конвоя его уничтожить, сопротивление бы он оказал. Как оказал бы его и я. Так что насчет бойка − логично.
Привал между тем продолжался.
Хромой боевик, задрав штанину, осматривал повязку, перехватившую икроножную мышцу. Края повязки туго врезались в опухшую бордовую кожу, − признак серьезного нагноения.
− Конэц нога, − вздохнул он.
− Ничего, протез будет, − беспечно откликнулся негр.
Злобно уставившись на него, хромой сказал:
− Тэбэ ничего, да.
− Сейчас протез лучше, чем настоящий нога делают, − утешил негр. − Только деньги плати. А деньги есть, не за просто так воеваем!
Противоречить данному утверждению никто из нашего собрания не стал. Я, кстати, давно заметил, что проповеди о великой и могучей мусульманской империи, должной в ближайшее время раскинуться от Памира до Балкан, за чье будущее величие воевали боевики, эти проповеди воспринимались ими благосклонно, но как-то вскользь. К оплате же за боевые услуги, напротив, проявлялся энергичный и весьма конкретный интерес, перекрывавший все идеологические постулаты. А вот наши ребятки в большинстве своем лили тут кровь бесплатно. И добровольно. За Россию-матушку. Хотя и подворовывали. И редко кто брезговал трофеями. Что сказать? Не идеален человек. Но, так или иначе, героизм наш несомненен, хотя бы потому, что лезть под пули, зная, что деловая публика сколачивает на войне и на твоей шкуре состояния, и предаст тебя, не раздумывая, это какой же логикой надо руководствоваться?
Типично русской…
− Ему хорошо, − сказал негр, указав на меня. − Деньги сразу в банк, с собой не носи, нигде не прячь… Так, да?
Вместо ответа я посмотрел на него с холодным выразительным недоумением и, поняв, что пояснений с моей стороны не последует, чернокожий наймит придал теме иной оттенок:
− Сколько здесь денег под камнем лежит, только Аллах знает, − продолжил он. − А хозяева теперь к нему в гости пошли…
− Пять лет пройдет, никому эти доллары не нужны будут, − заметил рыжебородый.
− Почему? − угрюмо вопросил я.
− Тут государство Ичкерия будет, − назидательно ответил он. − Свои деньги иметь будем.
− Не-ет… − протянул негр. − Здесь будет часть от большой государства с мусульманский король. И столица наверно Аддис-Абеба.
− Какой еще “аддидас”? − с пренебрежением спросил хромой.
− Такой есть мой город, − заявил негр.
− Мулла сказал, столица Мекка будет, а еще вторая − в Чечня, − возразил один из боевиков.
− Никакой не Чечня! − замотал головой негр. − Что Чечня? Она меньше моя жопа. А вы тут триста лет порядок никак не сделаете! Без нас тут русский давно тебе башка оторвал!
− Ты почему Чечня жопа сказал? − окрысился хромой.
− Потому что… она далеко от голова, − простодушно сообщил негр и картинно развел руками − длинными и сухими, как лапы паука.
В свою очередь хромой тоже дернул рукой в коротком и брезгливом жесте, направленном в сторону оппонента, и тот, к немалому моему удивлению, вдруг выпучил изумленно глаза и начал медленно заваливаться набок. После негр засучил ногами, будто вытирал подошвы о каменистый грунт и − затих. Только тут я заметил торчащую из его груди рукоять ножа.
− Ты чего сделал, Тимур?! − вскричал, вскакивая с места, рыжебородый.
− Он Родина моя оскорбил, урод тропический, − веско объяснил хромой, приступивший к осмотру карманов убитого. − И вчера в карты неправильно со мной играл, на три тысячи меня, шакал, обманул.
Из-под курки покойника он выдернул кожаную поясную сумку, расстегнул ее, вытряхнув на землю документы и несколько пачек долларов.
− Три − мои, поровну другие, − провозгласил деловито и умиротворенно.
− Все поровну, − грозно и тихо поправил его рыжебородый.
С внимательной неприязнью посмотрев командиру в глаза и, встретив ответный взор, не предвещающий и намека на компромисс, хромой, поиграв бровями, покладисто заявил:
− Тимур никогда жадный не был, сам знаешь.
Разделив деньги, бандиты, не удосужась даже прикопать труп, собрались в дальнейшую дорогу.
− Пошли, − стесненно кашлянув, обратился ко мне рыжебородый. Подумав, добавил: − Ты бы никогда так о моей страна не сказал, правильно?
Я ответил неопределенным кивком.
«Кипарис» он забрал себе, и мы тронулись дальше.
Я шел, скорчив отчужденную, с тенью недовольства мину, к чему обязывал мой оскорбительно ущербный статус, но зря, что называется, старался: сопровождающим меня злодеям на мои амбиции и плевать не хотелось.
Бредя за широкой спиной возглавляющего колонну боевика, я думал, что среди прошлого и нынешнего разнообразия кавказских пленников я открываю собой новейшую категорию, но осознание подобного рода исключительности не вдохновляло ничуть. Слабовольно хотелось к своим, в казарму, хотя перемещение оттуда в тюрьму было неотвратимо.
А пока я шагал в неизвестность. Пускай крайне опасную. Но жил и стремился выжить. Положительный момент в такой постановке дела присутствовал, и немало меня утешал. Пусть все плохо, но главное, чтобы не стало хуже.
АБУ КАМИЛЬ. ДО 11.09.2001 г.
Их поселили в небольшом городке под Вашингтоном, в доме, принадлежавшим ЦРУ.
На тихих зеленых улицах царило спокойствие, в саду пели птицы, чистота дорог и тротуаров поражала воображение, как, впрочем, и десятки мелких бытовых удобств, недоступных не только в богатых Эмиратах, но и в развитой Европе. С другой стороны, обилие удобств не соответствовало скудости свободного времени у здешнего населения, чтобы в полной мере воспользоваться ими. Вся жизнь американцев, как отметил Абу, была заполнена работой и только работой. Непрекращающаяся, расписанная по минутам гонка и постоянная экономия. Наслаждаться же плодами своих трудов здесь не умели. Возникал вопрос: какой в этих трудах смысл?