— Садитесь, генерал. Прошу вас. И не обижайтесь на меня. Я не хотел смеяться и готов вас выслушать.

Ушаков сел.

— Я ведь только что стал регентом и еще не знаю как себя вести.

— Ваша светлость….

— Мне присвоен титул высочества, генерал. Я все-таки регент Российской империи.

— Простите, ваше высочество, сегодня рано утром мне принесли бумаги, расклеенные на стенах домов. Вот прочтите.

Бирон взял лист бумаги и прочитал:

И не царь теперь нами властвует,

И не русский князь отдает приказ,

А командует, потешается

Злой тиран Бирон из Неметчины!

Герцог поднял голову.

— Что за ерунда? Я еще не успел стать регентом и меня уже назвали тираном. Что я им сделал, генерал? Ведь они не знают даже, каким я стану правителем. Ведь может быть, что я буду лучше остальных, и при мне им будет хорошо.

— Это чернь, ваше высочество! Она и не на то способна. Им надобен страх! А то смерть императрицы многие восприняли с радостью. Думают, что конец власти и порядку пришел!

— Вы нашли тех, кто сие написал? — спросил Бирон.

— Мои люди уже пошли по следу. Через день-два они попадут ко мне.

— Я бы хотел узнать, за что они меня так ненавидят. И я желаю сам с ними говорить, генерал.

— Как будет угодно вашему высочеству. Но это еще не все. Гвардия неспокойна. Пока они буянят только в кабаках, но кто знает, что будет завтра?

— Я прикажу сменить караулы во дворце только солдатами лейб-гвардии Измайловского полка.

— Это верно, ваше высочество, но этого недостаточно. Преображенцы и семеновцы имеют друзей среди измайловцев.

— Но мой брат Густав подполковник гвардии Измайловского полка!

— Немецкие офицеры полка мало, что смогут сделать. И тем более ваш брат. Он не популярен среди солдат. Слишком жесток и крут. Его не любят.

— Вы правы, генерал, — согласился с Ушаковым Бирон. — Что вы советуете сделать?

— Пусть Миних стянет в столицу армейские полки. Они станут противовесом гвардии ежели что.

— Думаете, что в армии я больше популярен, генерал? — горько усмехнулся герцог.

— Нет. Но если ввести в город полностью Ингерманладский пехотный полк, Ингерманладский драгунский полк, Ижорский пехотный полк, и Печорский драгунский полк, они станут противовесом вашим врагам. Армейцы не сильно любят гвардейцев. Скоро они не договорятся.

— Я подумаю над этим. У вас все?

— Да, ваше высочество. Я ваш верный слуга!

— Я не забуду вашей службы, генерал. И вы всегда будете мною отмечены.

Ушаков поднялся и поклонился регенту.

— Я служу трону империи Российской, ваше высочество. Я желаю быть полезным, и всегда буду стоять на страже интересов особ царствующих.

После Ушакова к Бирону явился князь Никита Трубецкой. Его назначили распорядителем погребальных церемоний.

— Ваше высочество, я пришел за приказом выдать деньги на погребение государыни императрицы.

— Деньги? — Бирон посмотрел на Трубецкого. Он хорошо знал, что князь Никита вор. Такого казнокрада было поискать. — И сколько же вам надобно денег?

— Двадцать тысяч золотом, ваше высочество.

— Сколько? Князь, вы, что сошли с ума? Врачи сейчас бальзамируют тело государыни и готовят его для выставления в церкви.

— Но для украшения гроба и траурного кортежа надобно….

Трубецкой развернул список. Бирон не дал ему возможности зачитать. Он сказал:

— Князь, после свадьбы шутов много чего осталось. Берите со складов все. И страусовые перья можно забрать у шутов. Кувыр коллегия ликвидируется. И им они более не понадобятся.

— Но мы хороним императрицу, ваше высочество. Все должно быть новое. Можно ли брать с шутовской свадьбы ткани и перья у шутов для украшения гроба государыни?

— Можно. Я даю вам сей приказ, князь! Вы намерены его обсуждать?!

— Никак нет, ваше высочество! — до самой земли поклонился Трубецкой. — Как вам будет угодно…

После ухода Трубецкого Бирон засел с Пьетро Мира в кабинете, и они стали пить вино. Герцог приказал никого не пускать к нему в течение получаса.

— Ты представляешь, какие это люди, Пьетро! Они уже назвали меня тираном!

— А ты чего ждал от русских, Эрнест? — спросил Мира. — Твоя проблема в том, что ты немец. И потому ты всегда у них будешь виноват. Им нужен кнут. Они понимают только язык кнута. Так возьми кнут в руки, если они так его хотят.

— Пьетро! Ты же знаешь, что кнут, это не по мне. Да и русские не всегда слушаются его. В этом ты не прав. Я дольше тебя живу в России. От них можно ожидать чего угодно.

— Но ты правитель империи.

— Да. Хоть я и не совсем еще сие осознал, Пьетро. Кстати, а что намерен делать ты? Ведь Анна Леопольдовна готовит приказ о ликвидации кувыр коллегии. Она имеет на сие право, друг мой. Здесь я не могу ей помешать.

— Да теперь, когда нет государыни, мне не дорога сия служба, Эрнест. Со смертью Анны Ивановны шутовство престанет приносить доходы. А стало быть, какой в нем толк? Я бы хотел вернуться к музыке. Ты можешь это устроить?

— А что ты желаешь? Играть на скрипке у сеньора Арайя?

— Нет, — замотал головой Пьетро. — Только не в капелле у Франческо Арайя. Я бы мог создать свою капеллу. И Мария Дорио будет петь у меня.

— Вот как? Это возможно. Я буду твоим покровителем. Это будет капелла герцога Бирона.

— Спасибо тебе, Эрнест! Ты настоящий друг.

— Но это разве все чего ты желаешь? — спросил Бирон.

— А чего же еще, Эрнест? Я и так заработал в России достаточно крупную сумму денег. В Италии я буду очень богатым человеком. А музыка мое призвание. Наверное, даже большее чем шпага. Да и Мария желает снова петь. И я намерен предоставить ей такую возможность….

Год 1740, октябрь, 17 дня. Санкт-Петербург. Дом Пьетро Мира.

Пьетро вернулся домой к полудню. Мария ждала его. Она знала, что должен был просить Пьетро у Бирона в первый день его регентства.

— Что? — спросила она, когда он вошел. — Получилось?

— Да, Мария. У меня будет капелла! И ты снова станешь петь. Это будет личная капелла герцога.

Дорио бросилась к нему на шею:

— Пьетро! Арайя сдохнет от зависти! Я ему покажу какую певицу он потерял. Против герцога Бирона он не пойдет. Слишком сеньор Франческо труслив. Но не обманет ли твой Бирон? Капелла будет создана?

— Зачем ему обманывать меня? Я его друг, Мария. Да и совсем не дорогое это удовольствие — капелла.

— Вот как? Я думала что наоборот. Капелла сеньора Арайя обходилась императрице Анне дорого.

— Все относительно, Мария. Дорого обходилась России шутовская кувыр коллегия. А капелла Арайя и одной сотой тех денег не забрала из казны государства. А нынче кувыр коллегию ликвидируют. Да и мой друг и покровитель герцог Бирон богат несметно.

— Пьетро!

Она снова обняла его и поцеловала. Но радостная весть почему-то не рассеяла тревоги в её душе. Мира заметил эту нервозность любовницы и спросил:

— Ты не рада, Мария?

— Рада, Пьетро, но…. Но что-то меня тревожит. Мне пугает этот город без императрицы Анны. Ты не заметил, что он стал нам враждебен?

— Что за ерунда, Мария. Ничего не изменилось. Придворные кланялись Бирону до пола! Он теперь первая фигура в России. Но я хочу тебя не развлекать разговорами, любимая. Я хочу тебя любить.

Он подхватил Дорио на руки и понес в спальню. Если бы он мог знать, что тревога Марии была не напрасной…

Год 1740, октябрь, 18 дня. Санкт-Петербург. В покоях регента.

Его высочество регент 18 октября года 1740-го собрал министров у себя в покоях. Он с самого утра взялся за дела государства. Бирону хотелось во все вникнуть самому, дабы показать русским, что он не хуже ушедших монархов с сим делом управиться.

Явились князь Черкасский и Бестужев-Рюмин. Вице-канцлера Остермана не было. Из его дома прибыл секретарь и сообщил, что Андрей Иванович тяжело болен.