— Ну что же. Обойдемся и без него, — сказал герцог. — Мы с вами все сами обсудим, господа.

— Да не болен он, ваше высочество, — сказал Бестужев-Рюмин. — Ведь вчера только он ко двору Анны Леопольдовны таскался. Старый пройдоха.

— А я про сие знаю, — ответил Бирон. — Остерман желает выждать, удержусь ли я в кресле регента. Но сейчас меня интересует не вице-канцлер. Я бы хотел знать о состоянии дел в империи.

— Положение дел наших после войны с турками тяжелое, — начал Черкасский. — Многим армейским полкам жалование не плачено уже более года. И потому многих офицеров велела ещё государыня-матушка Анна Ивановна распустить по имениям.

— Про сие я уже знаю, князь. И полки, что подле столицы квартиры имеют, жалование получат из моей личной казны. Либману дано сие распоряжение. Это будет решено за три дня.

— Это немного успокоит армейские части, ваше высочество. Но сие не решение проблемы. Казна пуста! А принц Антон вчера потребовал для своего личного обихода 50 тысяч рублей. Где взять сие? — спросил Черкасский.

— Денег принцу не давать, — приказал Бирон.

— Это его озлобит, ваше высочество, — предостерег регента Черкасский. — Лучше откупиться и пусть пока помолчит.

Бирон подумал и понял что князь прав. Надобно посоветоваться с Либманом.

— Пока никакого ответа принцу не давайте. Я сам решу что делать. Меня интересуют также приговоры смертные, коие были вынесены до смерти императрицы.

— А что приговоры? — спросил Бестужев-Рюмин. — Все заведенным порядком идет.

— Стало быть, казни по тем приговорам продолжаются? Того допускать я не желаю и потому отдаю приказ — всех кого наметили к казни до дня смерти Анны помиловать!

— Но ваше высочество! — вскричал Бестужев-Рюмин. — Много кто по делам изменным на плаху идет. И имущество сих господ в казну пойдет.

— Я уже сказал свое слово, господин кабинет-министр. Всем помилование. Царствование новое, государя нашего императора Иоанна III, не следует начинать с крови. Довольно уже было казней и слез.

— Как будет угодно, вашему высочеству, — согласился Бестужев-Рюмин.

— И еще, господа министры, есть у меня проект банкира Либмана о сокращении подати подушной на 17 копеек с души.

— Но сие резко сократит поступление денег в казну государства, ваше высочество, — на сей раз возразил князь Черкасский.

— Нет, — ответил князю Бирон. — Либман все подсчитал и выходит, что сим действием мы не токмо не сократим поступления в казну, но увеличим их. Увеличим не сразу, но сокращения доходов не будет. Ведь нынче команды воинские недоимки рвут, и многие села от того в полный разор пошли. И потому снижение подати подушной благостно скажется на империи. Проект сего Указа мной уже подписан. Вы, князь возьмите его и сделайте все что надобно.

— Слушаюсь, ваше высочество, — Черкасский взял у герцога лист Указа.

— И еще одно, господа министры. При императрице Анне слишком много трат были вынуждены придворные нести на пошив костюмов новых. Императрица почившая требовала в одном и том же платье дважды при дворе не показываться. Так вот я планирую ввести ряд законов против роскоши. Отныне придворные должны приходить ко двору в платье не дороже 4 рублей за аршин. И пусть хоть год ходят в одном и том же.

— Будет исполнено ваше высочество, — сказал Бестужев-Рюмин. — Указ будет заготовлен и отдан вам на подпись.

— Завтра все должны знать про сие. Чрезмерная роскошь разоряет государство. И да не станут более дворяне своих крестьян отягощать податями сверх меры.

— Будет исполнено.

— Банкир Либман доклад мне представил о воровстве заводчиков Уральских, — продолжил герцог. — Демидовы, Строгановы, Турчаниновы много работных людей своих обижают. Того более терпеть не можно!

— Ваше высочество, трогать заводчиков сейчас не стоит. Они много пользы государству Российскому приносят.

— Но в записке докладной, которую фон Штемберг составил, будучи на посту берг-директора, говориться, что сии заводчики намеренно казенные заводы железнодельные разоряют, — сказал Бирон, глядя на Черкасского.

— Порядок на заводах уральских навести не столь просто, ваша светлость, — осторожно высказался Бестужев-Рюмин. — И дело сие наскоком решать не следует. Трогать осиное гнездо пока не нужно. Всему свое время.

— Хорошо, — согласился герцог. — Пока погодим.

На том первое заседание кабинета при регенте и закончилось….

Министры удалились, и к герцогу пришел Лейба Либман. Он сообщил, что полки армейские жалование получат в скорости. К тому все действия им предприняты

— Но скажу тебе, Эрнест, что толпа просителей в моей конторе не уменьшается. Они идут и идут.

— Нам надобно завоевать доверие сего народа. Ты сам то много раз твердил, Лейба.

— Это так, Эрнест. Но так долго продолжаться не может. Я не могу постоянно давать. Моя касса не бездонная яма. Вот вчера приходил пиит Тредиаковский.

— И что? Он просил денег?

— А чего же еще? — усмехнулся Либман. — Он пострадал от Волынского и просил сумму в 500 рублей.

— Ты, я надеюсь, ему не отказал, Лейба?

— Нет. Я дал ему денег. Но не 500 рублей, а 350.

— Напрасно ты не ждал всю просимую им сумму. Он все же не последний пиит в России.

— Это так. Но кроме него я дал по 200 рублей трем вдовам офицеров, героев турецкой кампании. 100 рублей разорившему бригадиру. 50 разорившемуся поручику.

— Пусть пока все будет как будет, Лейба. Мы с тобой на сем деле не разоримся. Тем более ты намерен придрать к рукам всю меховую торговлю России.

— Анна Ивановна не дала мне сего сделать ранее. Я бы давно навел там прядок, Эрнест. Ведь твоей казне скоро понадобятся деньги. Хотя в этой стране нормальные законы финансовые не действуют.

— Что семейство Брауншвейгское? Что говорят твои соглядатаи?

— Принц не доволен тем, что ты регент, и сего не скрывает.

— Сие мне известно и без соглядатаев. Он стал вести себя нагло, с тех пор как стал отцом императора. И Анна Леопольдовна не лучше своего муженька.

— Эрнест, принцесса желает вызвать в Россию графа Линара.

— Её любовника из Саксонии? Того, которого Анна выставила вон? Нет. Нам его не надобно. Хватит и так при дворе всякой сволочи. И, тем более, что он доверенное лицо канцлера Брюля. А Брюль при короле Авсгусте III — первый советник. Я же, как герцог Курляндии, являюсь вассалом Речи Посполитой, королем коей и является ныне Август III Саксонский.

— Но как регент империи Российской ты ему не подвластен, Эрнест.

— Все равно, Линара в России я видеть не желаю. И пусть знает сие Анна Леопольдовна…..

Год 1740, октябрь, 19 дня. Санкт-Петербург. В покоях принца Антона Брауншвейгского.

Остерман был у принца Антона в полдень. Остерман пожаловался, что у Бирона для всех есть деньги. Он раздал жалование полкам, сделал щедрые выплаты просителям. А на нужды отца наследника трона денег нет.

— Но герцог не ответил мне отказом, — сказал принц. — Так что может я и получу с него 50 тысяч.

— Вам надобно не денег у него просить, ваше высочество.

— На что вы намекаете, вице-канцлер? — спросил принц.

— Вы генерал-аншеф русской армии. Вы не забыли про это, ваше высочество?

— И что с того?

— Солдаты обязаны выполнять ваши приказы, — подсказал Остерман. И жалование они должны получать из ваших рук.

— Но казна в руках регента, граф. Да и то, по правде сказать, сама казна империи пуста. Жалование герцог платит из своих личных средств. А мне с чего платить солдатам? У меня нет и тысячи рублей в настоящий момент.

— Я добуду для вас денег, ваше высочество.

— Вот как? — принц при этот встрепенулся. — Добудете? Когда?

Остерман вытащил из своего глубокого кармана увесистый кошель и положил его на стол перед принцем.

— Здесь пока три тысячи золотом, ваше высочество. Еще 50 тысяч вы получите через одну неделю.

— Отлично! — принц Брауншвейгский жадно схватил кошель.