До сих пор танцевальный зал слишком переполняли декораторы, официанты и персонал отеля — все шастали туда-сюда, готовя помещение к предстоящему событию, — чтобы у Диверсанта нашлась возможность соединить детали своего Взрывающегося Трезубца. Теперь же он стремительно работает, привинчивая кусок тонкой трубки, куда насыпан черный порох и нарезанные гвозди, ко второму такому же куску, который пуст. Он послужит стволом. На пустом конце Диверсант клейкой лентой прикрепляет зубчики жесткого красного целлофана, уворованного им из галантерейного магазина. Да, получается не очень достоверно, но, к счастью, от трезубца морского божества люди обычно особого правдоподобия и не ждут. Диверсант разворачивает шестидюймовую полоску запала, торчащую из дырки, просверленной в рабочем конце устройства. Затем встает и, бдительно проверяя, не смотрит ли кто за ним, бочком подбирается к одной из развешанных по стенам рыболовных сетей, полной славного улова из поддельных ракообразных. С предельной осторожностью Диверсант просовывает трезубец в тяжелую сеть и так его там подвешивает, чтобы запальный конец касался ковра. Когда придет время — когда Эскапист начнет свое легендарное представление, — Диверсант изловчится снова сюда подойти. Он так положит окурок «кэмела» на сеть, чтобы незакуренный конец касался запала, после чего уберется подальше от греха и подождет. А через пять минут жиды Империума начнут наконец худо-бедно представлять себе тот террор, которому их жидовские братья и сестры подвергаются в другой половине земного шара.

Диверсант толкает тележку к дверям танцевального зала. Однако в самый последний момент, проходя мимо фокусника, он не может удержаться от того, чтобы поднять голову и посмотреть своему неприятелю прямо в глаза. Если в тех глазах и мелькает вспышка узнавания, она в тот же миг гаснет, ибо двери танцевального зала внезапно распахиваются, и туда, оглушительно смеясь и надрывая свои вульгарные голоса, вваливаются первые гости.

Далее следует предполагаемая программка представления, данного Удивительным Кавалери 12 апреля 1941 года. Экземпляры этой программки, отпечатанные самим исполнителем при помощи настоящего печатного мини-станка «Зверь-печатник», который он отрыл в кладовке «Эмпайр Новелтис» как раз перед переездом из Крамлер-билдинг, были розданы всем гостям как раз накануне представления.

Стеснение Джо по поводу своего английского вкупе с подозрительным отношением к болтовне, унаследованным от Бернарда Корнблюма, обеспечивало его представлению исключительную быстроту и бессловесность. Часто ему говорили, обычно матушка или тетушка виновника торжества, что шоу вышло очень милое, но разве бы от него убыло, если бы он хоть время от времени улыбался? Сегодняшний вечер не стал исключением. Раз уж на то пошло, тем немногим гостям на званом обеде Саксов, которые уже видели представление Джо, показалось, что он был еще более сдержан, еще более деловит в своем подходе. Двигался Джо ни слишком поспешно, ни слишком медленно, и на сей раз — как порой случалось в прошлом — там не оказалось ни оброненных карт, ни пролитых бокалов с водой. Однако фокусник явно не получал ни малейшего удовольствия от тех чудес, которые он творил. Можно было подумать, что для него ровным счетом ничего не значит способность произвести целую чашу золотых рыбок из консервной банки сардин или по одному провести связку бананов сквозь череп тринадцатилетнего мальчугана. Роза предположила, что Джо беспокоило что-то, прочтенное им в последнем письме из дома, и в сто первый раз пожелала, чтобы он охотней делился с нею своими страхами, сомнениями и всеми скверными новостями, что приходили из Праги.

Дылда Муму, несмотря на все свои попытки, оказался одним из тех людей, которые (из-за некого дефекта зрения или восприятия) попросту не способны следить за отдельными частями магического действа. Схожим образом некоторые люди ходят на бейсбольные матчи и никогда не могут увидеть летящий мяч; для такого народа впечатляющий хоум-ран — просто десять тысяч людей, отчаянно изгибающих свои шеи. Вскоре Муму мысленно махнул рукой и перестал уделять внимание вещам, которым предполагалось его изумлять, а затем вдруг обнаружил, что наблюдает за блестящими под черной шелковой маской глазами юноши. Последовательно осматривая комнату — само по себе достаточно впечатляло то, что Джо мог манипулировать картами и прочими элементами представления, даже не глядя на свои руки, — эти глаза, как показалось Муму, в особенности следили за перемещениями одного из официантов.

Джо сразу же узнал в Эблинге знакомого, хотя, отвлекаясь на приветствие хозяев, Розиной семьи, а также на извлечение спичек и десятицентовиков из носа новоиспеченного бар-мицва, потратил немало времени на то, чтобы вспомнить, кто он такой. Со времени их последней встречи ариец, похоже, прилично похудел. В способность Джо его распознать также вмешалось сильнейшее удивление при новой встрече с Эблингом. Джо уже много недель даже не вспоминал ни об этом человеке, ни о своей войне с нью-йоркскими немцами. Он уже не искал себе проблем; после инцидента с бомбой прошлой осенью Джо показалось, что в их с Карлом Эблингом дуэли он окончательно взял верх. Еще ему показалось, что немец просто покинул поле боя. Однажды Джо вернулся в Йорквиль, желая оставить в Американоарийской лиге свою визитную карточку или еще какой-нибудь милый сувенир. Однако вывески в окне уже не было, а когда Джо вломился в контору, то обнаружил ее совершенно пустой. Столы и картотечные шкафы были вынесены, а портрет Гитлера снят со стены, не оставив после себя даже выцветшего квадратика. Там не осталось ничего, кроме одного картофельного чипса, лежащего в самом центре обезображенного деревянного пола подобно дохлому мотыльку. Карл Эблинг бесследно исчез.

А теперь он оказался здесь, работая официантом в отеле «Пьер» и явно — Джо знал это так же точно, как то, что золотые рыбки в его чаше представляют собой всего-навсего кусочки моркови — ничего хорошего не замышляя. Шастая туда-сюда по всему танцевальному залу с подносом на плече, Эблинг то и дело поглядывал на Джо — причем смотрел он не на шелка и золотистые обручи у него в руках, а прямо в лицо. Глава ААЛ вовсю силился сохранить на лице безразличную пустоту, и все же там проглядывали намеки на горькое лукавство.

Собираясь приступить к фокусу «Заразный узел», в котором одно его дуновение на узел, завязанный им на шелковом шарфике, словно бы передавалось целому ряду совершенно обычных шелковых шарфиков, которые держали прямо у себя перед глазами добровольцы из публики, Джо почуял запах дыма. На секунду ему подумалось, что это может быть все еще медлящий в воздухе залах «Пожара в миниатюре», но тут же, принюхавшись, Джо понял, что это определенно сигаретный дым — и что-то еще, что-то неприятное, вроде горящих волос. А потом он заприметил слева от себя, у самого затонувшего корабля, тонкую струйку дыма. Джо тут же бросил шарфик с дьявольским узлом и быстро, но без признаков паники прошел к тянущейся вверх струйке. Сперва он подумал, что кто-то обронил здесь сигарету; однако затем в голове зашевелились подозрения, и перед его мысленным взором вспыхнуло лицо Эблинга. А затем Джо все это увидел: цилиндрик пепла, догоревшую почти до самого кончика сигарету, опаленный ковер, сероватую запальную полоску, кусок стальной трубки, грубо замаскированный броским красным целлофаном. Тогда он в темпе вернулся к столу, где по-прежнему стояла чаша из фокуса «Пожалуйста, не ешьте домашних животных», полная ярких кусочков моркови.

Когда Джо поднял чашу, от многих столиков стал доноситься недоуменный шепот.

— Прошу прощения, — сказал он. — Кажется, у нас тут небольшой пожар.