— Я слышал, этот закон уже изменили, — сказал Сэмми.

— От тебя «сен-сеном» несет.

— Я немного выпил.

— Ах, ты выпил. Оч-чень хорошо.

— Что? Мне что, даже выпить нельзя?

— Конечно тебе можно выпить. У меня там где-то бутылка сливовицы. Хочешь, я тебе ее достану? Можешь выпить всю бутылку, если желаешь.

Сэмми резко развернулся и скорчил Бэкону рожу типа «Что я тебе говорил?». Следом за Этелью они прошли в гостиную. В окне вовсю крутился электрический вентилятор, однако согласно собственным теориям Этели на предмет гигиены и термодинамики, он работал наружу, вытягивая теплый воздух из комнаты и оставляя там чисто теоретическую зону прохлады. Бабуля уже была на ногах, на лице у нее сияла широкая смущенная ухмылка, очки радушно поблескивали. Она носила свободное хлопчатобумажное платье с узором из алых маков.

— Мама, — сказала Этель по-английски, — это друг Сэмми. Мистер Бэкон. Он актер на радио.

Бабуля оживленно кивнула и ухватилась за руку Бэкона.

— Ну что, как поживаете? — спросила она на идише. Судя по всему, она сразу же узнала Трейси Бэкона, что было весьма странно, ибо она уже многие годы решительно никого не узнавала. Впоследствии так и не прояснилось, за кого она его приняла. Тем не менее обеими своими ладошками Бабуля энергично затрясла руку Трейси.

Невесть почему при виде того, как Бабуля трясет большую розовую ладонь Бэкона, Этель громко расхохоталась.

— Садись, садись, — сказала она затем. — Мама, давайте его отпустим. — Этель взглянула на Сэмми. — Садись. — Сэмми начал садиться. — Что, поцелуй мне уже не полагается? А, мистер Сэм Клей?

Сэмми опять приподнялся и поцеловал свою матушку.

— Мама, мне больно! Ох-х!

Она его отпустила.

— Охота тебе шею сломать, — сказала Этель, явно пребывая в прекрасном расположении духа. — Сейчас я подам обед.

— Поаккуратней с лопатой.

— Очень смешно.

— Как ты с матерью разговариваешь? — вполне правдоподобно возмутился Бэкон.

— Твой новый друг мне определенно нравится, — сказала Этель. Ухватив Бэкона за руку, она ощупала его правый бицепс. И осталась в высшей степени им довольна. А на лице у Трейси выразилось неподдельное потрясение. — Вот этот молодой человек любит свою матушку.

— Ну ясное дело, — подтвердил Бэкон. — Не могу ли я помочь вам на кухне, миссис, гм…

— Клейман. К-Л-Е-Й-М-А-Н. И точка.

— Миссис Клейман. У меня очень большой опыт по чистке картошки. Или что вам там еще от меня понадобится.

Теперь уже настала очередь Этели испытать потрясение.

— Ах… нет, еда уже готова. Я просто снова все разогреваю.

Сэмми хотел было заметить, что разогревать еду по сто раз, максимально избавляя ее от запаха, суть неотъемлемая часть кулинарной технологии Этели, но придержал язык. Его смутил Бэкон.

— К тому же ты просто в мою кухню не влезешь, — сказала Этель. — Сиди.

Однако Бэкон встал и последовал за ней на кухню. Сэмми еще только предстояло увидеть, как его «новый друг» принимает слово «нет» за ответ. И двигали Трейси Бэконом при этом не столько его габариты и плечи пловца, сколько твердая убежденность в том, что он будет желанен абсолютно везде. Прекрасный и златовласый, он к тому же знал, как чистить картошку. К вящему удивлению Сэмми, Этель пустила Бэкона на кухню.

— Никогда не могла вон до той миски дотянуться, — услышал он ее слова. — Вон той, с туканом.

— Ну что, Бабуля, — сказал Сэмми. — Как поживаешь?

— Отлично, дорогуша, — отозвалась та. — Отлично. А ты?

— Сиди, сиди. — Сэмми попытался направить ее к другому желтому стулу. Бабуля его оттолкнула.

— Уйди. Хочу стоять. Меня весь день сажают.

С кухни до Сэмми отчетливо доносилось — и едва ли могло его миновать — радостное бубуханье голоса Бэкона с лиричным верхним регистром. Постоянный град болтовни Трейси, как и аналогичный словесный понос Сэмми, явно имел ту же самую цель произвести впечатление и очаровать, но с одним ключевым различием: Бэкон действительно производил впечатление и очаровывал. С кухни то и дело приплывал отдающий жженым сахаром смех Этели. Сэмми попытался расслышать, о чем Бэкон ей говорит.

— Ну что, Бабуля, чем ты сегодня занималась? — спросил он, плюхаясь на кушетку. — Бельмонт открыт. Ходила на ипподром?

— Да, конечно, — охотно подтвердила Бабуля. — Я ходила на скачки.

— И что, деньги выиграла?

— Обязательно.

С Бабулей никогда нельзя было понять, действительно ты ее дразнишь или нет.

— Йозеф передает тебе поцелуй, — сказал Сэмми на идише.

— Очень рада, — отозвалась Бабуля по-английски. — А как там Сэмюель?

— Сэмюель? О, просто отлично, — сказал Сэмми.

— Меня оттуда пинком выставили. — Бэкон появился из кухни в фартучке для мытья посуды с узором из бледно-голубых пузырей. — Кажется, я просто встал на пути.

— Не надо больше так делать, — предостерег его Сэмми. — Вот я однажды встал на пути, когда она рулет несла, так мне потом семь швов наложили.

— Очень смешно, — сказала Этель, входя в гостиную. Развязав свой фартук, она швырнула его Сэмми. — Садись и ешь.

Обед состоял из меховой муфты, дюжины бельевых прищепок и каких-то старых полотенец, прокипяченных с кусками моркови. Тот факт, что еда подавалась с банкой свежеприготовленного хрена, позволил Сэмми заключить, что ей предполагалось сойти за тушеные говяжьи ребрышки — «фланкен». Многие кулинарные шедевры Этели можно было схожим образом раскодировать посредством приправ. Трейси Бэкон взял себе три порции. Затем очистил тарелку куском халы. Щеки его аж порозовели от наслаждения едой. Ну, если не от наслаждения, то от хрена.

— Уф-ф, — выдохнул он, наконец откладывая салфетку. — Ей-богу, миссис К., ничего вкуснее я в жизни своей не ел.

— Ты что, всю жизнь голодал? — поинтересовался Сэмми.

— Тебе хватило? — спросила Этель. Вид у нее был обрадованный, но также, как показалось Сэмми, несколько недоуменный.

— А для моей «бабки» ты место оставил? — заволновалась Бабуля.

— Место для десерта, миссис Кавалер, я всегдаоставляю, — ответил ей Бэкон и повернулся к Сэмми: — «Бабка» — это десерт?

— Вечный вопрос среди моих соплеменников, — сказал Сэмми. — Некоторые утверждают, что на самом деле это такая маленькая подушечка для коленопреклонения.

Этель встала приготовить кофе. Бэкон тоже встал и принялся убирать тарелки.

— Может, хватит? — сказал Сэмми, толкая его обратно на стул. — А то я тут из-за тебя совсем скверно выгляжу. — Он сам собрал всю грязную посуду и отнес ее на крошечную кухоньку.

— Не ставь тарелки друг на друга, — сказала его матушка вместо спасибо. — От этого донышки пачкаются.

— Я просто стараюсь тебе помочь.

— Твоя помощь хуже, чем совсем никакой помощи. — Этель поставила кофейник с ситечком на плиту и включила газ. — Отойди, — сказала она, чиркая спичкой. Хотя миссис Клейман уже лет тридцать зажигала газовые плиты, всякий раз это бывало как вход в горящее здание. Затем Этель пустила воду в раковину и сунула туда тарелки. От пузырей «лакса» поднимался обильный пар — воде для мытья тарелок, ясное дело, полагалось быть антибактериально горячей. — Он точь-в-точь, как Йозеф его рисует, — сказала она.

— Но он его не рисует.

— А у твоего кузена все хорошо?

Сэмми догадался, что ее чувства задеты.

— Знаешь, мама, он правда хотел прийти, — сказал он. — Все получилось в последний момент.

— Мне без разницы.

— Я просто сказал.

— Есть новости? Что говорит тот человек в агентстве?

— Гофман говорит, что дети по-прежнему в Португалии.

— С монашками.

В Первую мировую войну Этель, тогда еще девушку, приютили католические монахини. Их доброты она никогда не забывала, и Сэмми знал, что его матушка предпочла бы, чтобы его маленький племянник оставался с португальскими кармелитками в относительной безопасности лиссабонского приюта, чем отправлялся через кишащий подлодками океан на третьесортном пароходе с сомнительным названием. Однако на монашек, судя по всему, слишком сильно давила католическая церковь Португалии, чтобы они стали на постоянной основе заботиться о еврейских детях из Центральной Европы.