Любому мальчугану, но в особенности тому, в чьей хронике значилась полная комната взрослых, разом умолкающая при его появлении, содержимое винного ящика, окостеневшего от пыли и непогоды в нечто вроде твердокаменного блока забвения, показалось бы подлинным сокровищем. Действуя с точностью археолога, точно зная, что ему придется положить все назад именно в том порядке, в каком он это вынет, Томми принялся один за другим вскрывать слои, инвентаризируя случайно уцелевшие предметы собственной предыстории:

1) Экземпляр первого выпуска «Радиокомикса», засунутый внутрь прозрачной школьной папки из зеленого полиэтилена. Страницы книги пожелтевшие, а если держать в руке, объемистые, набухшие. Судя по всему, самый источник, бьющееся сердце запаха старых одеял, что исходил из ящика.

2) Еще одна полиэтиленовая папка, на сей раз набитая старыми газетными вырезками, статьями и фотографиями, публичными объявлениями о дедушке Томми, всемирно известном цирковом силаче по прозвищу Могучая Молекула. Вырезано из газет по всем Соединенным Штатам, шрифт странный, текст какой-то навороченный и не слишком разборчивый, полный непонятного жаргона и аллюзий на забытые песни и прежних знаменитостей. Несколько фотографий крошечного мужчины в одной лишь набедренной повязке, мускулистое, накачанное тело которого напоминает плотные формы Бастера Краббе.

3) Сложенный в несколько раз и смятый рисунок Голема, более крепкого, какого-то более деревенского на вид, чем в эпосе Джо. В тяжелых ботинках этот самый Голем вышагивает по залитой лунным светом улице. Линии, хотя и вполне определенно принадлежащие Джо, более пробные, более эскизные, скорее похожие на линии самого Томми.

4) Конверт, содержащий оторванный корешок билета в кино и зернистую, пожелтевшую фотографию, вырезанную из газеты. На фотографии запечатлена мексиканская актриса Долорес дель Рио.

5) Коробка неиспользованной писчей бумаги с шапкой «Кавалер и Клей», оставшаяся с довоенного времени. Печатный заголовок — очаровательный портрет различных персонажей, сверхмощных и прочих, придуманных в те времена командой Кавалера и Клея. Томми с уверенностью узнал только Эскаписта, Монитора и Лунную Бабочку.

6) Конверт из манильской бумаги, содержащий в себе большую черно-белую фотографию симпатичного мужчины с волосами, точно полотно расплавленного хрома. Рот — тонкая плотная линия, но в глазах явный резерв восторга, словно мужчина собирается вот-вот расплыться улыбкой. Подбородок квадратный, раздвоенный. В правом нижнему углу имеется текст за подписью некого Трейси Бэкона, буквы крупные и округлые: «Тому, кто меня придумал, с неизменной любовью».

7) Пара толстых шерстяных носков с оранжевыми пальцами в картонном конверте, обвязанном двумя ярко-оранжевыми ленточками. Между ленточек имеется условный рисунок радостного огня в деревенском очаге и написанное большими оранжевыми буквами слово «КАЙ-ФУ-ШКИ».

И, наконец, помятая и плавающая на самом дне ящика, полоска из четырех фотографий, сделанных в уличном автомате. Там матушка Томми и его дядя — ухмыляющиеся, пораженные фотовспышкой; одни языки и выпученные глаза; их щеки и виски прижаты друг к другу; а потом целуются — героический поцелуй с тяжелыми веками, как на афише кинофильма. Роза и Джо выглядели на фотографиях так абсурдно тощими, такими молодыми и настолько стереотипно влюбленными, что это было очевидно даже Томми, одиннадцатилетнему мальчугану, который еще ни разу в жизни не смотрел на двух людей и сознательно не думал: «Эти двое любят друг друга».И тут, словно по волшебству, он услышал их голоса, их смех, после чего дверная ручка повернулась, и дверные петли заскрипели. Томми по-быстрому принялся класть на место предметы, вынутые им из ящика.

Затем он услышал, как их губы с чмоканьем встречаются и расходятся. Дальше последовало щелканье не то их зубов, не то пуговиц у них на одежде.

— Я должна работать, — сказала наконец его матушка. — Писать «Любовь сделала из меня обезьяну».

— Понятно, — отозвался Джо. — Автобиографию.

— Заткнись.

— А как насчет того, чтобы я приготовил обед? — спросил он. — Тогда ты сможешь работать.

— Вот будет классно. Просто неслыханно. Будь осторожен, а то я могу привыкнуть.

— Валяй, привыкай.

«Эти двое любят друг друга».

— Ты уже поговорил с Томми? — спросила Роза.

— Типа того.

— Типа чего?

— Ну, я пока еще нужного момента не нашел.

— Черт возьми, Джо. Ты должен ему сказать.

Тут папка, полная памяток о карьере Могучей Молекулы, выскользнула у Томми из рук. Вырезки газетных статей и фотографий разлетелись по всей округе. Попытавшись их собрать. Томми нечаянно стукнул рукой по ящику, и крышка с треском захлопнулась.

— Это еще что?

— Томми? Господи, Томми, ты здесь?

Сидя в мутной полости своего святилища, мальчик прижимал к груди полоску из четырех фотографий.

— Нет, меня здесь нет, — вскоре сказал Томми, ни на секунду не сомневаясь, что ничего глупее он в жизни своей не говорил.

— Пусти меня, — услышал он голос Джо. Раздался скрип ящиков, глухое пыхтение, а затем голова Джо просунулась в Самую Потаенную Камеру. Корчась, дядя Томми по-пластунски туда прополз. Затем, сунув руки под грудь, приподнялся на локтях. Вблизи его лицо смотрелось пятнистым, а волосы были сплошь в репейниках и одуванчиках.

— Привет, — сказал Джо.

— Привет.

— Ты тут что?

— Да так, ничего.

— Значит так, — сказал Джо. — Думаю, ты там кое-что слышал.

— Угу.

— А можно мне тоже?

Это была его матушка.

— Роза, здесь вряд ли есть место.

— Уверена, что есть.

Джо взглянул на Томми.

— Как мыслишь?

Томми пожал плечами и кивнул. Тогда Джо прополз дальше до упора и, сгорбившись, прижался к боковой стенке Камеры. Бедра его оказались притиснуты к бедрам Томми. Появилась голова матушки Томми. Ее волосы были кое-как повязаны шарфом, а губы просвечивали сквозь губную помаду. Томми и Джо каждый протянули по руке и втащили Розу к себе. Она села, вздохнула и радостно сказала «ну вот», как будто все они удобно устроились бок о бок в тени на одеяле рядом с пятнистой от солнца речушкой.

— Я как раз собирался Томми обо всем рассказать, — заявил Джо.

— Угу, — кивнула Роза. — Давай рассказывай.

— Вообще-то я не… знаете, я больше привык делать это при помощи картинок, ага? — Джо с трудом сглотнул, хрустнул костяшками пальцев и перевел дух. А затем слегка улыбнулся и вынул из нагрудного кармана авторучку. — Может, мне, ха-ха… лучше все нарисовать?

— Картинки я уже видел, — сказал Томми.

Тут его матушка подалась вперед, чтобы посмотреть на четыре фотографии людей, которыми они некогда были.

— Ох ты боже мой, — выдохнула она. — Я помню. В тот самый вечер мы водили твою тетушку в кино. В одну из киношек Лева, на «Питкина».

Все они придвинулись поближе друг к другу, а потом Томми лег, положив голову на колени своей матери. Роза гладила его по волосам, а Томми тем временем слушал не слишком убедительный рассказ Джо про то, что ты делаешь, когда молодой, про ошибки, которые ты совершаешь, про его мертвого брата, в честь которого назвали Томми, про того несчастного, невообразимого мальчика. Еще Джо сказал, как все тогда было по-другому, потому что шла война, на что Томми резонно заметил, что до недавнего времени тоже шла война в Корее, а Джо ответил, что это правда. И только тогда они с Розой поняли, что мальчик не слушал почти ничего из того, что ему рассказывали. Томми просто лежал в Гнездышке Жука, держа ладонь своего отца, пока его мать смахивала у него со лба непослушную челку.

— По-моему, у нас все хорошо, — наконец сказал Джо.

— Ага, — отозвалась Роза. — А ты как, Томми? У тебя все хорошо? Ты все это понял?

— Кажется, понял, — ответил Томми. — Только…

— Только что?

— Только вот как насчет папы?

Тут Роза тяжко вздохнула и сказала ему что они собираются об этом позаботиться.