— Голем, — сказал Сэмми.

— Надо думать, он писал роман, — заметил Либер.

— Да, писал, — подтвердил Томми. — Роман про Голема. Рабби Иуда бен Вельзевул нацарапал у него на лбу слово «истина», и он ожил. А знаете, что однажды случилось? В Праге? Джо видел настоящего Голема. Его отец хранил его в платяном шкафу у них дома.

— С виду все это просто волшебно, — сказал Муму. — Хотел бы я этот роман прочесть.

— Роман-комикс, — сказал Сэмми и подумал о своем собственном, теперь уже легендарном романе под названием «Американское разочарование», об этом циклоне, что уже много лет беспорядочно носился по равнинам его вымышленной жизни, всегда на грани сущего великолепия или полного распада, вбирая в себя персонажей и сюжетные линии, точно здания и домашний скот, разбрасывая их по сторонам и двигаясь дальше. В разные времена «Американское разочарование» принимало форму горькой комедии, стоической трагедии в стиле Хемингуэя, реалистичного урока общественной анатомии в духе О'Хары, беспощадно-урбанистического «Гекльберри Финна». На самом же деле это была автобиография человека, не способного обратиться лицом к самому себе, искусная система всевозможных уверток и откровенной лжи. Прошло уже два года со времени его последнего задвига на проклятой штуковине, и до этого самого момента Сэмми мог бы поклясться, что его древние амбиции стать чем-то больше литературного поденщика, корябающего комиксы для захудалого издательского дома, так же мертвы, как, согласно известному суждению, мертв водевиль. — О господи.

— Идемте, мистер Клей, — сказал Либер. — Вы можете доехать со мной до больницы.

— А зачем вам ехать до больницы? — осведомился Сэмми, хотя прекрасно знал ответ.

— Что ж, мне в высшей степени обоснованно представляется, что я должен его арестовать. Надеюсь, вы понимаете.

— Арестовать? — переспросил Дылда Муму. — Его? За что?

— Полагаю, за нарушение общественного порядка. Или, может статься, мы привлечем его к ответственности за нелегальное проживание. Уверен, руководство данного здания захочет выдвинуть обвинения. Не знаю. Пожалуй, я все это по дороге прикину.

Тут Сэмми увидел, как самодовольная улыбка его тестя сжимается до чего-то вроде стальной заклепки, а обычно добродушные голубые глаза Дылды Муму становятся мертвыми и стеклянными. Это выражение Сэмми уже доводилось наблюдать на территории галереи Дылды, [14]когда он общался с художником, переоценивающим свои труды, или с дамой, чей титул и большинство дохлых виветт у нее на плечах куда скорее обеспечивались деньгами, нежели здравым суждением. Ссылаясь на происхождение своего отца из купеческой среды, Роза обычно именовала такую мину «взором торговца коврами».

— Очень хорошо, — с намеренной откровенностью в голосе и косым взглядом на Сэмми проговорил Дылда Муму. — Мы об этом позаботимся. Сюрреализм по-прежнему имеет своих агентов на всех уровнях властной пирамиды. Не далее как на прошлой неделе я продал картину матушке мэра города.

«А твой тесть типа крепкий орешек», — сказали глаза детектива Либера. «Без тебя знаю», — ответили глаза Сэмми.

— Прошу меня извинить. — В конторы «Косметических кремов Корнблюма» забрел новый визитер. Молодой и в смутно-официальной манере миловидный, он держал в руке белый конверт.

— Сэм Клей? — осведомился визитер. — Я ищу мистера Сэма Клея. Мне сказали, что я смогу его здесь найти.

— Да, я здесь. — Сэмми выступил вперед и взял у молодого человека белый конверт. — Что это?

— Повестка от конгресса. — Двумя пальцами коснувшись своей шляпы, молодой человек кивнул Либеру. — Прошу прощения, что отвлек вас, джентльмены, — сказал он.

Сэмми немного постоял, рассеянно похлопывая ладонью по конверту.

— Тебе лучше позвонить маме, — сказал ему Томми.

11

Роуз Саксон, королева комиксов в жанре любовного романа, стояла за чертежной доской в гараже своего дома в Блумтауне, что в Нью-Йорке, когда ее супруг позвонил из города и сказал, что если она не против, он привезет домой любовь всей ее жизни, человека, которого она уже давным-давно считала мертвым.

Мисс Саксон как раз работала над текстом к новому рассказу, который она намеревалась начать выкладывать на картон тем же вечером, когда ее сын отправится ко сну. Этот рассказ должен был стать ведущим для июньского выпуска комикса «Поцелуй». Роза планировала назвать его «Мой брак разрушила бомба». Вся история должна была основываться на статье, которую она прочла в «Редбуке». Статья упирала на юмористические сложности замужества за физиком-ядерщиком, который работал на родину и отечество в совершенно секретном учреждении в самом центре пустыни Нью-Мексико. Роза не столько реально работала за пишущей машинкой, сколько одну за другой мысленно планировала свои панели. С годами сценарии Сэмми стали не менее детальными, но более свободными; он никогда не напрягал художника настолько, чтобы втолковывать ему, что именно ему рисовать. Однако Розе требовалось заранее все распланировать. Запротоколировать, как выражались в Голливуде — выдать покадрово, чтобы одно за другое цеплялось. В результате ее сценарии представляли собой ряд четко пронумерованных средних планов. Все это сильно смахивало на сценарии десятицентовых эпосов, кои, в своей скудной элегантности замысла, удлинении перспективы и углублении фокуса, как верно подметил Роберт С. Харви, [15]странным образом напоминали фильмы Дугласа Серка. Роза как раз обрабатывала весьма объемистую «смит-корону», печатая с такой замедленной напряженностью, что даже поначалу вовсе не услышала звонок своего мужа и непосредственного начальника.

Роза взяла свой старт в комиксах вскоре после возвращения Сэмми к этому бизнесу после войны. Приняв пост главного редактора «Голд Стар», Сэмми первым долгом принялся вычищать оттуда уйму людей некомпетентных, а также запойных алкоголиков, что замусоривали местный персонал. Шаг был смелый и необходимый, но в результате Сэмми получил острую нехватку художников, в особенности работников туши и пера.

Томми пошел в детский сад, а Роза как раз начала понимать подлинный ужас своей судьбы, откровенную бессмысленность своей жизни, когда сына не было рядом. И вот однажды Сэмми приехал на ленч, измотанный, едва ли не в бешенстве, с целой охапкой бристольского фарфора, бутылкой туши Хиггинса, связкой кисточек #3, и упросил Розу по возможности ему посодействовать. Роза всю ночь провозилась со страницами — это был какой-то жуткий комикс «Голд Стара» про супергероя, не то «Человек-Граната», не то «Призрачный Жеребец» — и закончила как раз к тому времени, как Сэмми утром надо было уходить на работу. Царствование Королевы началось.

Роуз Саксон появлялась мало-помалу, поначалу одалживая Сэмми свою кисточку лишь время от времени, без подписи и без всякого упоминания, для рассказа или обложки, которые она расстилала прямо на обеденном столе в кухне. У Розы всегда была твердая рука, сильная линия, хорошее чувство светотени. Поначалу такая работа проделывалась в режиме бездумного кризиса — всякий раз, как у Сэмми случался затор или нехватка рабочих рук, — но вскоре Роза поняла, что испытывает нешуточную тоску по тем дням, когда у Сэмми что-то для нее находилось.

А затем, однажды вечером, когда они лежали в постели и разговаривали в темноте, Сэмми сказал Розе, что ее работа кистью уже далеко превзошла работу всех тех лучших людей, каких он только мог позволять себе нанять для этого жалкого «Голд Стара». Он спросил ее, не подумывала ли она о карандашных рисунках; о макетах; о реальном написании историй и рисовании комиксов. Сэмми объяснил Розе, что Саймон и Кирби как раз в тот момент добились существенного успеха с новым материалом, который они состряпали, основываясь частично на подростковых вещицах вроде «Арчи» и «Свидания с Джуди», а частично на старом добром дешевом любовном романе (последним из прежних бульварных жанров, который был эксгумирован и получил новую жизнь в комиксах). Материал назвали «Молодым любовным романом». Этот роман был нацелен прежде всего на женщин, и все истории там вертелись вокруг прекрасного пола. До последнего времени женщинами как читательницами комиксов пренебрегали; Сэмми же казалось, что дамы будут вполне способны наслаждаться таким комиксом, который действительно напишет и нарисуетодна из них. Роза немедленно приняла предложение Сэмми, да еще с таким всплеском благодарности, который не утих и до сих пор.