— Да, сэр, — сказал Томми. Затем он вернулся к пишущей машинке, закатал туда лист фасонной бумаги и за полчаса напечатал то самое послание, которое в конечном итоге собрало на тротуарах вокруг Эмпайр-стейт-билдинг многолюдную толпу. Такого результата Томми вообще-то не очень ожидал. Собственно говоря, он так толком и не знал, на что он надеялся, отправляя свое послание издателю нью-йоркской «Геральд трибьюн». Томми просто хотел помочь дяде Джо найти дорогу домой. Он не был уверен, к чему все это приведет, поверят ли вообще его письму, хотя на его взгляд оно звучало до жути официально и реалистично. Закончив печатать, Томми аккуратно вынул письмо из пишущей машинки и вернулся в магазин.

— А сколько стоит конверт? — спросил он.

7

Когда все вышли из лифта на семьдесят втором этаже, мальчик повел их налево, мимо дверей какой-то импортной компании и производителя париков. Наконец они оказались перед дверью, на матовой стеклянной лампе которой были намалеваны слова: «КОСМЕТИЧЕСКИЕ КРЕМЫ КОРНБЛЮМА ИНКОРПОРЕЙТЕД». Тут мальчик, выразительно подняв брови, повернулся посмотреть на взрослых. Либеру подумалось, что он проверяет, уловили ли они шутку, хотя детектив не был уверен, в чем именно здесь шутка. Затем мальчик постучал в дверь. Ответа не последовало. Он постучал снова.

— Где он? — спросил мальчик.

— Капитан Харли!

Все дружно повернулись. К ним спешно присоединился Ренси, второй по чину сотрудник охраны здания. Полицейский приложил палец к носу, словно собирался поделиться некой деликатной или неловкой информацией.

— В чем дело? — настороженно осведомился Харли.

— Наш парень там, наверху, — сообщил Ренси. — Ну, тот прыгун. Он уже на наружном диаметре.

— Что-о? — Либер воззрился на мальчика, чувствуя себя куда более огорошенным, чем то полагалось компетентному детективу.

— В костюме? — спросил Харли.

Ренси кивнул.

— Чудесный синий костюмчик, — сказал он. — Большеносый. Тощий. Короче, это он.

— Как он туда попал?

— Не знаю, капитан. Богом клянусь, мы за всем всюду наблюдали. У нас был человек на лестнице и еще один у лифтов. Не знаю, как он туда попал. Он просто вроде как взял там и появился.

— Идемте, — бросил Либер, уже направляясь к лифтам. — И не забудьте вашего мальчика, — сказал он Сэмми Клею, а сам подумал: «Надо было захватить планку и покрепче их обоих к ней привязать». Бескровное лицо мальчика было смущенным. Еще там читалось изумление. Невесть каким образом его обман обернулся чистейшей правдой.

Они вошли в лифт с искусной деревянной мозаикой.

— Он на парапете? — спросил капитан Харли.

Ренси кивнул.

— Погодите минутку, — сказал Сэмми. — Я совершенно озадачен.

Либер вполне допускал, что он тоже самую малость озадачен. Ему казалось, что загадка письма в «Геральд трибьюн» разрешена, что все это был всего лишь безвредный, пусть и малопостижимый фокус, исполненный одиннадцатилетним мальчуганом. Никаких сомнений, думал детектив, он и сам был в этом возрасте достаточно малопостижим. Этот ребенок просто искал внимания; он пытался выразить смысл, который никто вне его семьи не был способен уразуметь. А потом невесть каким макаром вышло так, что дядя мальчика, которого Либер до того момента имел все основания считать мертвым, сбежал по какой-то богом проклятой дороге из Кэт-Батта, что в штате Вайоминг, после чего и впрямь опять же невесть каким макаром затаился в конторском помещении на семьдесят втором этаже Эмпайр-стейт-билдинг. И теперь все получалось так, как будто вовсе не ребенок был автором письма; как будто Эскапист сдержан свое мрачное обещание городу Нью-Йорку.

Они проехали еще четырнадцать этажей в специальном экспрессе, когда Ренси вдруг негромко, с явной неохотой произнес:

— Там сироты.

— Сироты? — повторил Клей. Рука его обвивала шею сына в отцовской демонстрации упрека, замаскированного под легкую озабоченность. Такое объятие говорило: «Погоди, вот только вернемся домой…» — А они там откуда?..

— Да, кстати, сержант, — осведомился капитан Харли. — Откуда они там?

— Ну, это самое… гм, ну, в общем, непохоже было, что этот джентльмен в синем… это самое, костюме… в общем, что он собирается там показаться, — промямлил Ренси. — А мелкие сопляки аж из самого Уотердауна прибыли. Это десять часов на автобусе.

— Итак, аудитория, — проговорил Харли. — Из малолетних детей. Просто идеально.

— А ты? — спросил Либер у мальчика. — Ты тоже озадачен?

Мальчик пристально на него посмотрел, затем кивнул.

— Тебе надо собраться с мыслями. Том, — сказал Либер. — Нам потребуется, чтобы ты переговорил со своим дядей.

— Не родным дядей, — уточнил Сэм Клей и откашлялся. — Двоюродным.

— Может статься, ты смог бы поговорить со своим двоюродным дядей насчет тех приютских, — вмешался Ренси. — А то для меня это в новинку.

— Насчет приютских, — повторил капитан Харли. — Насчет сирот. — Он потер искалеченную половину своего лица. — Догадываюсь, там еще и монашка есть.

— Падре, — уточнил Ренси.

— Н-да, — отозвался капитан Харли, — это уже нечто особенное.

8

Двадцать две сироты из приюта святого Винсента де Пола сгрудились на продуваемой всеми ветрами крыше, в доброй тысяче футов над улицами Нью-Йорка. Серый свет был размазан по небу, точно мазь по бинтовой повязке. Тяжелые стальные молнии темно-синих вельветовых детских курточек (прошлой зимой, заодно с двадцатью новехонькими парами галош, пожертвованные универмагом Уотертауна) были до отказа застегнуты, не пуская внутрь апрельскую прохладу. Двое сопровождающих, отец Мартин и мисс Мэри Кэтрин Макомб, кружили возле детей подобно паре бдительных овчарок, голосами и ладонями пытаясь вселять в них уверенность. Глаза отца Мартина слезились на резком ветру, а толстые руки мисс Макомб покрылись гусиной кожей. Двое служителей приюта были достаточно стойкими людьми, но теперь все вышло из-под контроля, и они невольно повышали голос.

— Назад! — в сто первый раз взвизгнула мисс Макомб.

— Будьте же милосердны, — адресуясь к прыгуну, взмолился отец Мартин. — Сойдите оттуда.

Потрясение ясно проглядывало в лицах детей. Они неуверенно моргали. Медленная, тусклая и темная подлодка их жизни, экипажем которой они были, внезапно всплыла на поверхность. Кровь их сделалась чем-то вроде смертоносного жидкого азота. Никто не смеялся и даже не улыбался. Впрочем, для детей развлечение — всегда дело серьезное.

На восемьдесят шестом этаже, на самом верху толстого бетонного парапета, точно яркая дырка с неровными краями, кривым зубилом пробитая в небесах, балансировал улыбающийся мужчина в маске и индигово-золотистом наряде. Темно-синий шелковый костюм так и лип к его долговязой фигуре, радужно переливаясь. На нем также имелись золотистые спортивные трусы, а спереди на груди была толстая золотая аппликация в виде отмычки, вроде инициалов на форме почтальона. Еще мужчина носил пару золотистых сапожек, довольно бесформенных, на тонкой резиновой подошве. Спортивные трусы казались слишком мешковаты, а сзади у них имелась белая полоска, словно их владелец однажды неудачно прислонился к свежевыкрашенному дверному косяку. Трико сплошь шло складками и было растянуто на коленях, куртка скверно обвисала на локтях, а резиновые подошвы неказистых сапожек растрескались и почти сплошь покрылись сальными пятнами. Широкая грудь мужчины была окольцована тонким шнуром с тысячами крошечных узелков, продетым под мышками, образуя петлю. Дальше шнур тянулся через весь променад к стальному зубцу орнамента в виде солнечного луча, что выпирал с верха обзорной платформы. Мужчина потянул за узловатый шнур, и тот исправно выдал негромкий звук в тональности ре минор.

Да, этот мужчина устраивал представление для всех детей и полицейских, что собрались у него под ногами, лестью и угрозами побуждая его оттуда слезть. Он обещал им демонстрацию того сорта, который, даже в эпоху, весьма скудную на супергероизм, по-прежнему зачастую обнаруживался на страницах комиксов.