Я отталкиваю бумагу словно ребенок, который не хочет иметь дело с неприятными вещами. В мозгу роятся мысли о Доусоне и лодках. Он, наверное, и плоскодонку забрал из яхт-клуба в полицию. Интересно, что он рассчитывает обнаружить на ней? Ведь она отремонтирована и места ударов о траулер закрашены.

А что он хочет найти на «Зодиаке»? Я вспоминаю, как отскребала ее от грязи у пристани, как стояла на бетонной площадке перед гаражом и наблюдала за Морисом, который тщательно мыл ее горячей водой с порошком.

Невольно перед глазами всплывает картина: поскользнувшись на кроваво-иловой смеси, я выбираюсь из лодки, а вдалеке, в доме, рыдает Кэти.

– При сложившихся обстоятельствах, которые попечители согласились признать исключительными, они готовы согласиться на сделанное вами предложение.

Теперь очередь Тима Шварца читать по бумажке, что он и делает.

– Алло, – говорит он, поскольку я не реагирую. – Вы слышите?

– Да, слышу.

– Но они спрашивают, нельзя ли увеличить первую сумму? – В его голосе явное неудовольствие от того, что ему приходится сообщать мне это известие.

Звонок Шварца застал меня на кухне. Я подхожу к стойке и подтягиваю себе стул.

– Мне будет трудно сделать это.

– Может, вы могли бы тогда предложить нам график выплат?

– Ну…

– Хотя бы примерный.

– Я должна подумать.

Пауза.

– Это сложно для вас?

Я слышу звук открывающейся двери и поворачиваюсь. Это Кэти. Она проплывает мимо меня в сторону холодильника.

– Могу я заехать к вам в ближайшее время? – спрашиваю я. – Просто сейчас я очень занята.

– Ах, да, понятно. Хорошо, давайте встретимся, когда у вас будет время.

– Я постараюсь…

– Простите, миссис Ричмонд, в вашем голосе я улавливаю нотки сомнения. Ваши планы не изменились?

Кэти стоит у открытого холодильника и достает что-то с нижней полки.

– Нет, нет, что вы! Нисколько. Просто сейчас у меня очень трудно со временем.

– Я не собираюсь давить на вас, но хотел бы знать конкретно, когда мы можем встретиться.

– Хм… На следующей неделе?

Кэти достает из холодильника кока-колу, минеральную воду и фрукты. Прижимая все это к груди, ловко закрывает ногой дверь холодильника. Когда она поворачивается и идет через кухню обратно, я замечаю, что во рту у нее кусок пирожного со взбитыми сливками.

– Значит, я могу позвонить вам в понедельник? – спрашивает Шварц. – Да, и еще…

Какое-то глухое восклицание. Кэти остановилась посреди кухни и беспомощно смотрит, как кусок пирожного ползет вниз у нее по груди, оставляя на футболке жирный след. Наконец он шлепается на пол.

– Попечители просили меня передать вам соболезнования, – добавляет Тим, – по поводу гибели вашего мужа.

Кэти с неудовольствием оглядывает свою футболку и нахмуривается. Но буквально через секунду поворачивается ко мне с озорным смешком в глазах.

– Простите? – возвращаюсь я к разговору со Шварцем.

– Попечители. Они шлют вам соболезнования. На верхней губе у Кэти остаются усики из крема.

Я беззвучно смеюсь и с трудом произношу.

– Да, спасибо. – Я чувствую, что мои паузы приводят Шварца в некоторое смятение. Видимо, он полагает, будто я еле сдерживаю слезы, и торопливо бормочет что-то насчет того, что может позвонить и в среду, если мне так удобнее.

Положив трубку, я взрываюсь смехом. И, подойдя к Кэти, обнимаю ее. Она утыкается мне в шею.

Кэти! Моя девочка, моя родная!

Я отстраняюсь от дочери и заглядываю ей в глаза. Чувствуется, что внутри нее происходит какая-то борьба.

– Когда приезжают из полиции… мне становится страшно. – Несколько секунд я молчу.

– Да, – тихо говорю я, – и мне тоже.

Мы снова приникаем друг к другу и стоим, словно два усталых бойца, которые получили передышку между схватками.

– Поднимайся, поднимайся! – кричит сверху Джек.

Перспектива посетить Джека в его спальне меня не очень привлекает, но поскольку он предупредил, что может принять меня только рано утром, выбора не остается. Поднимаясь по ступеням, я думаю о том, сколько же женщин всходили наверх по этой лестнице. За надеждой? За любовью? За счастьем? Неужели хоть кто-то из них воображал, что сможет в конце концов заарканить Джека?

Спальня у него очень просторная: широкая кровать, а над ней большая гравюра в восточном стиле – что-то эротическое, хотя я и не приглядываюсь. У кровати стоит тумбочка. По стенам – встроенные шкафы.

– Я здесь.

Джека я обнаруживаю у двери в ванную, отделанную красной и синей плиткой. Джек чмокает меня через пену от крема для бритья. На нем распахнутая на груди полосатая пижама.

– Еще раз поздравляю, – говорю я. Джек расплывается в улыбке.

– Все еще впереди. Мне нужно выиграть для этого место в парламенте. – Он отворачивается к зеркалу, поднимает подбородок и начинает водить по нему бритвой. – Итак? – полуобернувшись ко мне, спрашивает Джек.

– Итак… – Я глубоко вдыхаю носом воздух и решительно произношу:

– Мне нужны деньги.

Джек споласкивает бритву под струей воды и, прищурившись на себя в зеркало, вновь проводит бритвой по подбородку.

– Скажи, – произносит он с некоторым нажимом, – нам нужно начинать наш прошлый разговор сначала?

– Нет, – твердо отвечаю я, – нет.

– Хорошо, – хмыкает Джек, – хорошо. Зачем тебе деньги на этот раз?

– Они нужны лично мне.

Он бросает на меня взгляд в зеркало.

– А что говорит Гиллеспи? Он тоже считает, что тебе нужны деньги?

Я нервничаю, и внутри у меня возникает неприятная дрожь.

– С ним я этого не обсуждала.

– Значит, нам нужно повторять наш прошлый разговор, – констатирует Джек с плохо скрываемым раздражением.

– Я прошу тебя как друга, Джек.

– А я отказываю тебе как другу, Эллен.

В груди у меня вскипает чувство, близкое к злобе.

– Джек… Я думаю, на нас всех лежит ответственность за деньги благотворительного фонда. И обязанность разрешить этот вопрос.

– Обязанность! – восклицает Джек. Бритва останавливается у него в руке. – Ты не иначе как шутишь! – Его глаза в зеркале упираются в мои.

Я знаю, что если захочу чего-то добиться от Джека, то должна избегать его взгляда. Смотрю на плитки справа от него и осторожно говорю:

– Понимаешь, мне кажется, что все проблемы у Гарри начались в связи с «Эйнсвиком». Если бы с фирмой все обстояло нормально, он никогда не пустился бы ни в какие авантюры.

– Он сам виноват, – презрительно хмыкает Джек. – Эта затея с Шортдичем была обречена с самого начала.

– Да, я понимаю… Но ведь дело не только в ней. А вопрос с этим куском земли у окружной дороги? Гарри ведь не удалось получить разрешение на его застройку.

– Я уже все объяснял тебе, – с нажимом говорит Джек.

Но я не обращаю на это внимания. И повторяю про себя, что Джеку меня больше не запутать.

– Да, объяснял. Но кое о чем забыл. Когда ты получил разрешение, то сделал это с помощью Мичера. Ты ведь его хорошо знаешь. Но когда я показала тебе тот счет из отеля, ты притворился, что не узнаешь фамилию Мичера. И тогда меня осенило… Тот отдых на Майорке. Ты сказал, что организовал его Гарри, и намекнул, что дело с Мичером имел именно он. Но дата на счете… это было почти ровно пять лет тому назад. И я проверила по дневникам Гарри. В то время он был в Англии и никуда не уезжал. Он не ездил с Мичером на Майорку.

– А разве он должен был ездить с ним? Он просто заплатил за эту поездку.

Забыв о том, что мне не следует смотреть Джеку в глаза, я в зеркале встречаюсь с ним взглядом.

– Ездил ты, Джек. Ты ездил с Мичером на Майорку.

Он поворачивается и медленно протягивает руку за полотенцем.

– Почему ты так считаешь? – В его голосе угроза и настороженность. Он вытирает полотенцем подбородок. Взгляд становится жестким.

– Ну хорошо… Маргарет выяснила это по записям в журнале фирмы.

Джек бросает полотенце на бортик ванны, скрещивает руки на груди и с преувеличенным удивлением спрашивает: