Я планировала провести с ним целое утро. Мы немного порисовали и поиграли в теннис, но уже вскорости Джош ускользнул в сад. Когда я нашла его там, он объявил, что наблюдает за птичьими гнездами и должен быть один. Это укололо меня, но справившись с минутным настроением, я занялась своими обычными делами.

– Я так скучаю по Кэти, – говорю я Молли, – просто ужасно.

На лице у Молли возникает необычно строгое выражение.

– С Кэти все будет в порядке, ты же знаешь. Если ты не будешь так сильно опекать ее.

Замечание Молли меня задевает, и я не могу скрыть этого.

– Но мне кажется… что я никогда и ни в чем ей не мешала.

– Конечно, нет, дорогая, – несколько поспешно замечает подруга. – Я имею в виду, что ей нужно собственное эмоциональное пространство. Она должна дышать свободно. Ведь ей пятнадцать. Почти совсем взрослая.

– Молли, – я недоуменно пожимаю плечами. – С каких это пор я ограничиваю ее независимость?

– Ну… с прошлого Рождества.

Я кладу вилку на стол и несколько мгновений смотрю в свою тарелку. Вино ударило мне в голову.

– Я не думаю, что это правда, Молли.

– Это началось с тех пор, как у Гарри пошли неприятности. Я сразу это заметила. Ты как будто стала искать убежища в своей любви к Кэти. В принципе в этом нет ничего плохого, но девочка была не в состоянии понять это. У нее вдруг появился какой-то затравленный вид. – Молли тяжело вздыхает. – Боже, зачем я все это говорю… Прости меня, дорогая, прости. – Она снова берет меня за руку. – Понимаешь, я вас обеих очень люблю и думаю, что…

– Что у Кэти должно быть больше независимости, – отзываюсь я бесстрастным эхом.

– Да.

Я делаю какой-то непонятный жест, который, кроме всего, может означать и уступку словам Молли. Через секунду мы умышленно переходим к другим темам.

Молли укоряет меня за то, что я плохо ем.

– Что это с тобой, дорогая? Хочешь заболеть дистрофией? Нарушить баланс минеральных веществ в организме? Вот тогда на тебя навалится настоящая депрессия!

Явно желая развлечь меня, Молли с юмором рассказывает о ставшем достоянием гласности любовном приключении одного из членов попечительского совета ее благотворительного проекта – пожилого, толстого и лысого человека. Я с благодарностью отвечаю на ее настрой. Как все-таки хорошо, что Молли моя подруга! Но ее замечания по поводу Кэти все еще отдаются у меня в сердце – маленькие занозы в нашем несомненном расположении друг к другу. Такие же занозы в нашей дружбе появились и прошлой осенью, когда проблемы в отношениях с Гарри перешли грань, за которой я уже не могла делиться ими с Молли. Тогда она ничего мне не говорила, но я чувствовала, что Молли была глубоко обижена моим нежеланием полностью раскрыться перед ней.

На обратном пути она снова болтает без умолку, но я почти физически ощущаю, что ее гложет какая-то мысль. Подъехав к моему дому, Молли выключает двигатель и быстро говорит:

– Послушай, дорогая, ты же не винишь себя в том, что произошло с Гарри, правда? Ты не должна чувствовать себя виноватой.

– Да я и не… – смущенно улыбаюсь я.

Молли внимательно смотрит на меня, затем отводит свой взгляд в сторону деревьев.

– Он не был простым человеком. Боже, я бы не прожила с ним и пяти минут. Иногда мне казалось, что ты просто святая.

Она никогда не говорила мне ничего подобного. Не следовало ей делать этого и сейчас.

– Молли, но он заботился обо мне.

– Да, заботился, но на свой лад. – Она изображает полупрезрительную гримасу.

– Нет, Молли, – настаиваю я, – он был внимателен ко мне. И никогда не был недобрым. В том смысле, что не хотел быть недобрым. Просто иногда… иногда ему было тяжело.

– Да, – вздыхает Молли.

– И он любил меня, – серьезно добавляю я. – Он всегда любил меня.

– Так любил, что временами бил? – с неожиданным напором спрашивает Молли.

Я с изумлением смотрю на нее.

– Что? Откуда ты взяла эту глупость?

Выражение лица у Молли извиняющееся.

– Запомни, – произношу я с ударением, – запомни, он никогда не бил меня. Никогда!

– Прости, дорогая. У меня и в мыслях не было расстраивать тебя, – уверяет подруга.

– То, что ты сказала, – это просто неправда.

– Да, да, конечно, – примирительно говорит Молли.

– Почему ты считаешь, что он бил меня? – спрашиваю я чересчур требовательным тоном. Лучше бы мне не пить вина.

– Видишь ли, – неохотно отвечает она, – трудно было не заметить этого.

– Не заметить чего?

Молли молчит.

– Чего не заметить? – настаиваю я.

– Синяков, – выдавливает наконец Молли из себя.

– На руках? Когда я упала на яхте? Я же говорила тебе тогда – я упала на яхте.

Молли медленно кивает, как бы вынужденно соглашаясь с некими правилами игры, не ею установленными. Потом с деланной веселостью произносит:

– Ну ладно, что мы зациклились на этом? Но я не сдаюсь.

– Молли, он никогда не бил меня, никогда.

– Хорошо, дорогая, я поняла. – Но в голосе у нее по-прежнему звучат нотки сомнения.

Расстроенная и почти злая, я поворачиваюсь и берусь за ручку дверцы.

– Эллен, дорогая! – вскрикивает Молли. – Ну что ты! Я тебя люблю! Я хочу, чтобы у тебя все было хорошо! – Она бросается ко мне, неловко обнимает и просит простить ее за эту глупость. Конечно, она верит мне, но эта глупая мысль почему-то втемяшилась ей в голову.

Чем больше Молли убеждает меня, тем становится яснее, что эту мысль она все же не оставила. Молли провожает меня до двери и спрашивает о планах на предстоящую неделю.

– Полиция? – переспрашивает она, когда я упоминаю о продлении разрешения на хранение оружия. Некоторое время она молчит. – Послушай, пока не забыла… Ведь ко мне приходили полицейские вскоре после того, как ты уехала в Америку. С обычными вопросами, ты же знаешь. – Голос у нее звучит несколько искусственно. – Дежурные расспросы, как в кино. Их интересовал тот день, когда Гарри… ну, пропал. Мои ответы их вполне удовлетворили. Я сказала им, что ты приехала ко мне в шесть вечера, мы поужинали, и около половины двенадцатого ночи ты отправилась домой.

– Половины двенадцатого? – тихо переспрашиваю я. – Зачем ты им так сказала?

– Ну, потому что… Потому что после ужина как раз в это время и уезжают.

Я не мигая смотрю на Молли.

– Тебе не следовало говорить это. – В голове все еще не укладывается тот факт, что полиция сочла необходимым проверять меня.

– А ты считаешь, мне нужно было сказать то, что им знать не обязательно? – парирует Молли.

Я смотрю на шелестящие листвой деревья и слышу доносящийся с реки неясный шум.

– Тебе следовало сказать им правду.

Правда состояла в том, что в тот день Молли в весьма расстроенных чувствах позвонила мне в половине девятого и я поехала навестить ее.

– Это было бы правильнее.

– Подумаешь, это не их дело, – заявляет Молли.

Она уезжает, а я еще некоторое время стою в дверях. Что же происходит? Неужели в полиции считают, будто я что-то скрываю? Не в этом ли состоит причина их расспросов? Беспокойные мысли роятся у меня в голове: в полиции знают, что у Гарри были крупные финансовые неприятности, значит, Тим Шварц рассказал им о пропавших деньгах благотворительного общества, значит, (тут мое сердце неприятно сжимается) в полиции считают, что Гарри совершил самоубийство, а я пытаюсь их навести на ложный след.

Лишь через несколько минут соображаю, что полицейские расспрашивали обо мне много недель назад и с тех пор своих визитов не повторяли.

У меня есть еще час времени до того, как надо будет забирать Джоша из школы. Маргарет продолжает упорно работать. Она подготовила проекты нескольких писем в различные официальные учреждения. Я даже не смогла бы написать первую строчку таких посланий. Письма отлично составлены: с достоинством, с четкими формулировками. Глядя на них, думаю о том, что слишком привыкать к такой заботе мне нельзя. Я не могу позволить себе держать Маргарет, равно как и Мориса. Это было бы слишком большой роскошью для меня.