Я не стала отвечать.

Гарри слегка повернул голову и повторил:

– Ну? Ты думала, где я?

Я устало опустилась в кресло.

– Боже, какая верная жена, – презрительно прошипел он сквозь зубы.

– Я просто не могла уснуть.

– Конечно, не сможешь, если все время держишь один глаз открытым. – Гарри хохотнул.

Его замечание попало в цель. И он знал это. Я действительно не могла удержаться от того, чтобы не следить за ним. И делала это постоянно. Если он исчезал в необычное время, не могла успокоиться до тех пор, пока не узнавала, где он и что делает. Когда он находился дома, я должна была знать, где именно. Думаю, у меня это уже стало превращаться в навязчивую идею.

– Пообедать? – пробормотал он. – А это позволяется?

– Думаю, Кэти и Джош очень бы обрадовались, – проговорила я как можно бодрее, стараясь, чтобы нить разговора не оборвалась.

Последовала длинная пауза, затем он пробормотал:

– У меня слишком много работы.

– Как жаль, – сказала я с искренним сожалением. – Тогда, может, чай? Я имею в виду, дома. Я могла бы испечь пирог.

«Боже, как мне надоело вот так вот изворачиваться!»

Гарри посмотрел на меня странным несфокусированным взглядом, как будто всматриваясь куда-то в будущее, где мне уже нет места. Потом отвернулся и закрыл глаза.

Я еще подождала, но он молчал. Помню, именно тогда меня пронзило сознание того, что несмотря на все мои усилия вернуть наши прежние отношения мне это уже не удастся. Причина была в том, что желание Гарри разрушить их было сильнее моего желания их сохранить. И я больше не могла сопротивляться ему. До тех пор возможность распада нашей семьи была абсолютно нереальной, она представлялась чем-то отдаленным и невероятным, но в долгом молчании той ужасной ночи я в конце концов поняла: все-таки это может случиться. Поняла… и испугалась. От самой этой мысли мне стало плохо. Меня одновременно охватили чувства отчаяния и гнева.

Я назвала его по имени. И подойдя к дивану, встала возле него на колени.

Глаза Гарри оставались закрытыми, губы сжаты в тонкую линию.

Надо мной нависали беззвучные отголоски наших несостоявшихся разговоров. Мне хотелось сказать Гарри что-то новое. Но на ум ничего не приходило. Все слова укладывались в одну фразу:

– Я хочу понять… Просто хочу понять…

Я слышала, что слезы в моем голосе выдают меня. Я понимала, что все делаю не так. К тому времени он уже открыто отстранялся от моих прикосновений, но это не остановило меня протянуть руку и положить на его ладонь. Он напрягся, как будто от электрического разряда.

– Пойдем в постель… Почему ты..? – Голос у меня продолжал дрожать.

Я и сейчас удивляюсь, как смогла это сказать? Ведь мы спали порознь и не прикасались друг к другу уже много недель. Ведь меня к тому времени уже почти добила мысль о том, что все наши беды, возможно, начались из-за каких-то моих ошибок.

Наверно, это предположение было тем единственным, что оставалось в моем распоряжении. Но даже неловко выговаривая его, я со страхом признавалась себе, что обречена на неудачу.

Гарри открыл глаза и уставил взгляд в потолок. Он ничего не говорил. Он ждал. Он заставлял меня ждать. Наконец, Гарри повернул лицо и посмотрел на меня с таким презрением и ненавистью, что я содрогнулась от унижения. Такое впечатление, что он сделал это просто из желания доставить мне боль. В горле у меня пересохло, в висках бешено застучало, в груди забурлил гнев. Раньше я не испытывала ничего подобного. Это была какая-то всепоглощающая волна, которая захлестнула меня целиком. Я подумала о том, как прицельно разрушает Гарри нашу семью, какой ущерб, моральный и материальный, он нам наносит. Мелькнула мысль о Кэти. В тот момент я уже забыла о том, что Гарри находился в состоянии чудовищного стресса, что он был почти болен. Я помнила только, до чего он меня довел. И впервые в жизни мне захотелось ударить его. Доставить ему такую же боль, какую он доставлял мне. На секунду мне захотелось убить его.

Я не помню, сколько тогда прошло времени. Ярость внутри меня наконец улеглась. Я поднялась и вышла из гостиной. Для меня стало очевидно, что в те несколько мгновений произошло нечто страшное. Мы оба перешли Рубикон. Мы оба заглянули в глубину пропасти, в которую скоро могли низвергнуться.

Я открываю дверь в кабинет, и неровный стук машинки прекращается. Маргарет поворачивается ко мне на своем стуле.

– Ну как?

– Да никак, по сути, – пожимаю я плечами. – Список, подготовленный вами, его не заинтересовал.

Я сажусь за стол Гарри. Маргарет уже объяснила расположение на нем бумаг. Прямо передо мной лежат отпечатанные письма, ожидающие моей подписи. Справа – те, на которые я должна отвечать лично. Там же – оплаченные и несколько неоплаченных счетов с вопросами. Слева – кое-какие документы с приклеенными к ним желтыми листочками, на которых рукой Маргарет сделаны аккуратные пометки. На отдельном листе записаны сообщения, полученные на автоответчик за субботу и воскресенье, и еще шесть-семь за сегодняшнее утро.

Глядя на все это, я испытываю непонятный страх. Подтягиваю к себе ближайшую пачку писем и невидящим взглядом упираюсь в первое из них. Я все еще думаю о Тиме Шварце.

– Маргарет, где у нас записные книжки Гарри? Его ежедневники?

– Настольные ежедневники находятся в офисе, – говорит Маргарет своим ровным голосом. – Книга с адресами здесь. И ежедневник на этот год тоже.

Я немного отодвигаюсь от стола и открываю средний ящик. Достаю оттуда старые записные книжки и передаю их Маргарет.

– Вы не могли бы просмотреть их для меня? – спрашиваю я. – Поискать, нет ли там чего-либо, относящегося к фирме «Маунтбэй». По-моему, она зарегистрирована в Гернси.

– Видите ли, – с некоторым колебанием произносит Маргарет, – я уже искала такую фирму. Меня просил об этом мистер Гиллеспи. Но мы ничего не нашли.

Я смотрю в окно на овощные грядки, на жмущиеся к ограде парники, на стоящие за ней березы. Интересно, зачем это побелили столбики у парников?

– А как со встречами? – спрашиваю я, поворачиваясь к Маргарет.

– Извините?

– Может быть, по записям проходят какие-то встречи Гарри с кем-то, кто имел отношение к «Маунтбэй»?

– Я могу посмотреть. – Тон Маргарет выдает ее сомнения. – Я не уверена, что смогу что-то найти. Вы знаете, он иногда бывал несколько неконкретен.

Я-то знаю, что Гарри неконкретным не был. Видимо, таким образом Маргарет хочет сказать о его скрытности.

– Хорошо, – продолжаю я скучным голосом. – Тогда нужно обратить внимание на непонятные записи. Например, встречи, о которых вы ничего не знали. Я просто думаю…

– Хорошо, я поняла. – В голосе Маргарет слишком много оптимизма.

Интересно, как Гарри обозначал свои встречи с Кэролайн Палмер? Наверное, открыто он ее имя не записывал. Может, инициалы? А может, какой-то псевдоним? И кстати, что об этом знала Маргарет? Она ведь тонкая и умная женщина. Хорошо разбирается в людях. Трудно поверить, что ей ничего не было известно о сердечных делах моего мужа.

– Буду вам очень признательна, – говорю я. – Тогда мы хотя бы сможем сказать, что пытались искать.

Маргарет явно хочет, чтобы я объяснила ей свою последнюю фразу, рассказала, зачем нам нужно предпринимать все эти поиски. Но она сдерживает себя и возвращается к работе.

Я прочитываю первое, подготовленное и отпечатанное ею письмо. Оно адресовано в налоговое управление. В нем я сообщаю об изменившихся семейных и финансовых обстоятельствах. Уверенно подписываю письмо и уже собираюсь его свернуть.

– Я сделаю это сама! – опережает меня Маргарет.

Далее следуют письма в службу социального обеспечения, в банки, страховые компании, строительные фирмы. Я подписываю их, даже не читая.

Затем начинаю просматривать личные письма ко мне. Сейчас на ответы нет ни сил, ни времени. Несколько неуверенно я перехожу к официальным входящим бумагам. Какие-то квитанции из фирмы Леонарда. Копия платежного поручения из банка. Бланки договоров. «Желаю ли я продолжить членство семьи в яхт-клубе?» «Намерена ли продлить договор на электронную охрану дома?» «Необходимы ли мне в дальнейшем услуги фирмы по обслуживанию компьютеров?»…