Здесь ласки становятся нежными, поцелуи — приятными. В ванной комнате голубой ковер на полу напоминает море. Вокруг расставлены зеленые растения. Ванна из мрамора, и вода смягчена каким-то душистым маслом. Я поняла, что чувственность существует, я поняла, что меня возбуждала в первую очередь окружающая обстановка. В роскоши и в богатстве проституция становится социальной игрой, обычаем привилегированной части общества. Ничто не насилует мою волю, ничто меня не унижает, это те же самые ласки, но они более нежные, более утонченные. Почти наслаждение. Почти.

Я никогда его больше не видела, но я его никогда не забуду.

Он просил у меня номер телефона, но у меня его не было. Я стыдилась своей бедности, своей двухкомнатной пустой квартиры, жесткого матраца на полу. Стыдно быть начинающей и не уметь воспользоваться предоставленным случаем. Он уезжал в Милан рано утром по делам. Он вызвал для меня такси и заранее расплатился. Я покидала этот рай, без конца оборачиваясь и не в силах отвести глаз от стройного тела этого мужчины, лежащего на кровати, покрытой мехом. Первый раз в жизни я оказалась дорогой проституткой. Настанет день, когда эти слова: «Чао, красавица!» будут повторяться часто, я буду проституткой в роскошном мире, но только, когда я стану женщиной.

Маленький уголок великолепного счастья навсегда остался со мной. Прелестный медальон напоминал мне о нем. Когда мне бывало совсем плохо, я старалась вспоминать, как я купалась в мраморной ванне, как голубоватая вода покрывала мое тело, а мужчина ожидал меня с золотистым шампанским в бокале. Очень редко с тобой расплачиваются элегантно, расплачиваются, как за дорогое украшение, а не как за позор.

Застава Мадрид. Булонский лес. Я готовлюсь. По другую сторону дороги я вижу девушку, которая следит за мной. Наконец она пересекает дорогу и обращается ко мне:

— Здесь мой уголок. Я тут всегда бываю по воскресеньям с подружками. Надо подчиниться.

— Я этого не знала, извини.

— Обычно мы работаем днем, до половины одиннадцатого.

— А я не знала, что девушки бывают здесь днем. В прошлое воскресенье я никого не видела.

— Ты травести?

Она старается меня разглядеть в темноте. Потом пожимает плечами и добавляет:

— Это не очень заметно. У тебя не вызывающий вид.

Я жду вердикта. Это очень важно: если девица меня отвергнет, другие сделают то же самое. А я не хочу идти на территорию травести. Они меня пугают, я хочу быть с девушками.

— Хорошо, согласна, ты можешь приходить сюда, но после одиннадцати часов. Мы работаем, пока здесь дневная бригада полицейских.

— Спасибо, я приду ночью. Ты очень симпатичная. Я приду ночью.

— Боже, солнце все-таки должно светить всем. Но только не приводи сюда травести, иначе мы тебя прогоним.

— Я к ним не хожу, я работаю одна.

Пользуясь этим первым благожелательным контактом, я стараюсь побольше узнать о полицейских.

По словам моей новой знакомой, надо быть очень осторожными в одиннадцать тридцать, в момент смены бригад. Потом уж как повезет. Они ловят в основном в районе улиц Фезандери или Экзельманс. Она мне рассказывает об одном из них — настоящей сволочи — отпетом развратнике.

— Ты правда одна?

— Да.

— Это очень опасно. И потом, ты знаешь, то, что ты новенькая, это бросается в глаза так же, как нос на лице.

— Неужели?

— Ты очень неуверенно держишься. Будь осторожна. Следи внимательно за теми, кто к тебе подходит. Старайся быть незаметной, скромной, не затягивай разговор. Я тебя, конечно, еще увижу. Когда я заработаю сколько положено, я останусь ненадолго после одиннадцати часов. Привет.

И она убегает на противоположную сторону. В тот вечер мне повезло с клиентом, поскольку он предпочел укрыться в гостинице. Это более гигиенично, я очень чистоплотна. Что касается пороков клиентов, то они одинаковы, будь то владелец маленькой машины в две лошадиные силы или «ягуара».

Следующая ночь — новый страх и новый опыт. Разница между Булонским лесом и Елисейскими полями только в комфорте.

Дом свиданий, куда ведет меня мой клиент, находится на авеню Фош. Комната стоит столько же, сколько и я. Атмосфера русская, можно подумать, что мы в Санкт-Петербурге.

Первый промах. Однажды вечером, когда я отправилась на Елисейские поля, рассчитывая не вернуться с пустыми карманами в мою бедную квартирку, я не заметила полицейской машины. Подобно черной акуле, выслеживающей добычу, она останавливается, и двое полицейских с насмешкой обращаются ко мне:

— Мадам, карета подана.

Вновь я пытаюсь найти обычный выход.

— Травести, Жан Марен, студент, трудно поверить. Новенькая, что ли?

— Нет, месье полицейский, я не из этого квартала, я просто возвращалась к себе.

— Пешком?

— Да, чтобы сэкономить на такси.

— Такси — это мы… Ладно, где ты обычно работаешь?

— Немного в Булонском лесу и немного на бульваре Сен-Жермен. Елисейские поля — это не для меня, я недостаточно хорошо одета. Здесь слишком роскошно.

— Ничего, привыкнешь.

Они перестают интересоваться мною и подсчитывают количество приводов. Сорок пять за один вечер. Неплохо для бригады. Охотники за премиями. На моих глазах попадается новая жертва. Юная девушка, несовершеннолетняя. Пожилой богатый мужчина в красивой машине. Он протестует, она тоже. Начальник полиции находит выход из ситуации, вызвав по радио полицейский автобус.

— У нас гомосексуалист и несовершеннолетняя. И конечно, она будет говорить, что знакома с министром и что ее отец всем покажет.

Подвалы Гран-Пале. Полицейские повсюду. Эта территория подчиняется самому строгому комиссариату Парижа, его все боятся.

Я вхожу в маленькую дверь, иду по узкому коридору, в конце — огромная клетка, освещенная, как аквариум. Внутри полно девчонок. Дежурные полицейские приносят дополнительные скамейки. Стеклянная тюрьма, заполненная телами, табачным дымом, и в воздухе ощущается нервозность.

Маленькой несовершеннолетней, утверждающей, что знает какого-то министра, там нет. У меня обыскивают сумку, рассматривают все мелкие вещи, расставляют их на столе и потом возвращают, говоря:

— Входи сюда.

Через стекло десятки пар глаз следят за мной. Меня вталкивают внутрь, и я начинаю задыхаться. Необходимо что-то сказать этим нетерпеливо ожидающим волчицам. Я говорю «здрасьте», но никто не отвечает. Я нахожу местечко на скамейке возле стеклянной стенки. Я просто задыхаюсь. Над головой четыре огромные лампы. Настоящие софиты. Они освещают этот странный курятник, нагревая его.

К двум часам ночи женщины устали и становятся агрессивными. Однако есть девушки, которым я завидую. Они из отеля «Георг V», с площади Этуалъ и с улицы Пресбур. Они ездят в машинах, в «мерседесах» или «БМВ» своих сутенеров… Я слышу, как они жалеют о потерянной ночи.

Они также говорят о начальнике, который их забрал. По их словам, это жестокий женоненавистник, он терпеть не может женщин, после того как одна обманула и бросила его. Я считаю своих товарок по несчастью. Сорок пять плюс я. Они чувствуют себя неплохо, поскольку уже привыкли. Это парижские сливки. Напрасно я стараюсь казаться маленькой. Я выше всех.

— Откуда ты? Ты где работаешь?

— На бульваре Сен-Жермен.

Инстинктивно я почувствовала, что нельзя говорить о Булонском лесе. В этом богатом квартале Булонский лес означает каторгу, позор.

— Ты, случайно, не травести? У тебя голос такой грубый. А так ничего не заметно.

Почувствовав доверие, я рассказываю о своей жизни, о своем желании стать женщиной, объясняю, что такое транссексуальность.

— Ты бы могла быть мальчишкой днем и девчонкой ночью. Представляешь, сколько бы ты заработала!

Затем я начинаю рассказывать о своих надеждах на операцию. Мой рассказ их захватывает. Я немного успокаиваюсь, я надеюсь, что они меня примут. Транссексуалы с Елисейских полей им не нравятся, и место там, если они меня примут, будет стоить дорого. Очень дорого.