Она прошла прямо в магазин и заговорила с человеком, по виду напоминавшим управляющего. Я видел, как он отрицательно покачал головой, после чего она повернулась к двум девушкам за прилавком, реакция которых оказалась такой же. Пожав недоуменно плечами, она подошла к кассе, вынула поддон и стала проверять дневную выручку.

Я наблюдал за действиями управляющего больше часа, пока не появилась Бекки, и должен честно признаться, что справлялся он довольно успешно, хотя и были некоторые мелочи, с помощью которых можно было бы улучшить торговлю. И не последними среди них было бы перемещение прилавка в глубину магазина и выставление части товара перед магазином на улице, что привлекало бы дополнительных покупателей. «Надо навязывать свой товар, а не просто надеяться, что люди придут и купят», — говорил мой дед. Однако я продолжал упорно сидеть на скамье до тех пор, пока работники не начали освобождать полки, чтобы закрыть помещение. Через несколько минут из магазина вышла Бекки и стала смотреть по сторонам, как будто кого-то ждала. Затем с висячим замком и ключом в руках появился молодой человек и кивнул в мою сторону. Бекки впервые посмотрела в направлении скамьи.

Когда наши взгляды встретились, я вскочил и пошел через улицу к ней. Какое-то время мы оба молчали. Мне хотелось обнять ее, но в конечном итоге мы ограничились довольно официальным рукопожатием. И тогда я спросил:

— И каковы же условия сделки?

— Не могла найти больше никого, кто бы стал снабжать меня бесплатными пирожными, — сказала она, прежде чем объяснить, почему продала булочную и как пришла к тому, чтобы купить 147-й магазин на Челси-террас. Когда работники отправились по домам, она показала мне квартиру. Я глазам своим не поверил — ванная с туалетом, кухня с фаянсовой посудой и столовыми приборами, передняя со стульями и столом, не говоря уже о спальне с кроватью, которая совсем не производила впечатления, что рухнет, стоит только присесть на нее.

Мне опять захотелось обнять ее, но я лишь спросил, не может ли она остаться и разделить со мной ужин, поскольку у меня еще осталось множество вопросов, на которые надо получить ответы.

— Извини, не сегодня, — сказала она, когда я стал распаковывать свой чемодан. — Я иду на концерт со знакомым джентльменом. — И вскоре, высказав несколько замечаний по поводу картины Томми, она ушла, улыбнувшись на прощание. Неожиданно я вновь оказался предоставленным самому себе.

Раздевшись и закатав рукава, я спустился вниз и несколько часов подряд занимался перестановками в магазине, пока все не оказалось расставленным так, как мне хотелось. К моменту, когда была пристроена последняя коробка, я оказался настолько измотанным, что едва удержался, чтобы не свалиться и не уснуть в одежде. Шторы я закрывать не стал, чтобы быть уверенным, что проснусь к четырем утра.

На следующее утро, подгоняемый мыслью о возвращении на рынок, которого не видел почти два года, я быстро собрался и пришел туда за несколько минут до Боба Макинза, который, как быстро стало ясно, хорошо знал расположение рынка, но плохо разбирался в тех, кто на нем торговал. Я прикинул, что потребуется несколько дней, чтобы выяснить, кто имеет наиболее надежных поставщиков из числа фермеров, у кого есть реальные связи с доками и портами, кто изо дня в день выдерживает наиболее разумные цены, и, самое главное, кто позаботится о тебе в случае нехватки товара. Ни одна из этих проблем, похоже, не волновала Боба, когда он кружил по рынку, набирая товар.

Я полюбил магазин с момента открытия его в то мое первое утро. Какое-то время мне пришлось привыкать к тому, что Боб и девушки называли меня «сэр». Примерно столько же времени они привыкали к тому, как я расположил прилавок, и к необходимости выставлять спозаранку ящики с товаром на мостовую. Однако даже Бекки признала рациональное зерно в помещении товара под нос потенциальным покупателям, хотя и выразила сомнение в реакции на это местных властей.

— Разве в Челси никогда не слышали об уличной торговле? — спросил я ее.

Через месяц я знал по именам всех своих постоянных покупателей, а через два изучил их вкусы и пристрастия и даже причуды, которые каждый считал свойственными только ему одному. В конце дня, после того как торговля была свернута, я часто шел через дорогу, садился на скамью напротив и наблюдал за происходящим на Челси-террас. Не надо было долго думать, чтобы понять, что яблоко есть яблоко для любого, кто хотел отведать его, и Челси-террас ничем не отличалась от Уайтчапела, когда дело касалось потребностей покупателей. Эта мысль пришла мне в голову, когда я задумался о покупке второго магазина. А почему бы и нет? У Трумпера, единственного на всей Челси-террас, очередь постоянно вытягивалась на улицу.

Бекки тем временем продолжала свою учебу в университете и не оставляла попыток познакомить меня со своим знакомым джентльменом. Я же старался избегать встречи с ним, поскольку не имел никакого желания видеть человека, который, по моему убеждению, убил Томми.

В конце концов, когда у меня кончились уважительные причины, я вынужден был согласиться поужинать с ним.

Увидев Бекки, входившую в ресторан вместе с Дафни и Трентамом, я до глубины души пожалел о том, что согласился провести с ним вечер. Наши чувства, похоже, были взаимными, поскольку на лице Трентама сквозило такое же презрение, какое испытывал и я к нему, хотя подруга Бекки, Дафни, старалась быть дружелюбной. Она была миловидной девушкой, и я бы не удивился, узнав, что многие мужчины без ума от ее звонкого смеха. Но голубоглазые и кудрявые блондинки никогда не были в моем вкусе. Ради приличия мне пришлось притвориться, что с Трентамом мы не знакомы.

Это был один из самых несчастных вечеров всей моей жизни, во время которого мне хотелось рассказать Бекки все, что мне было известно об этом ублюдке, но, наблюдая ее в обществе Трентама, я понимал, что мои слова не возымеют никакого воздействия не нее. Не помогали даже злые взгляды, которые Бекки без всякой причины бросала на меня. Я лишь ниже наклонял голову и подкладывал себе очередную порцию фасоли.

Дафни продолжала стараться изо всех сил, но даже Чарли Чаплин, наверное, был бы бессилен развеселить такую публику.

Вскоре после одиннадцати я попросил счет, и через несколько минут мы вышли из ресторана. Я позволил Бекки и Трентаму уйти вперед в надежде улизнуть от них, но, к моему удивлению, Дафни потащилась за мной под предлогом, что хочет посмотреть, что я изменил в магазине. По ее первому вопросу, который прозвучал, как только я открыл ключом входную дверь, можно было сразу понять, что она не промах.

— Вы влюблены в Бекки, не так ли? — спросила она деловым тоном.

— Да, — откровенно признался я и стал выкладывать все начистоту о своих чувствах, чего бы никогда не сделал перед тем, кого хорошо знал.

Ее второй вопрос удивил меня еще больше.

— И как давно вы знакомы с Гаем Трентамом?

Поднимаясь по лестнице на второй этаж, где находилась моя квартирка, я рассказал ей, что мы вместе служили на Западном фронте, но из-за разницы в званиях редко сталкивались друг с другом.

— Тогда почему вы так не любите его? — спросила Дафни, присаживаясь напротив меня.

Я опять заколебался, но затем под наплывом внезапного гнева описал ей то, что произошло с Томми и мной, когда мы пытались добраться до спасительной защиты своих траншей, и как я убедился в том, что Гай Трентам застрелил моего лучшего друга. Когда я закончил, мы долго сидели молча. Затем я добавил: — Вы не должны говорить этого Бекки, так как у меня нет настоящих доказательств.

Она кивнула в знак согласия и рассказала мне о своем единственном в жизни мужчине, как будто обменивая один секрет на другой и скрепляя тем самым нашу дружбу. Ее чувства к этому мужчине были настолько очевидными, что я не мог остаться безучастным. И, когда около полуночи Дафни уходила, она пообещала сделать все возможное, чтобы поскорее дезавуировать Гая Трентама. Я помню, что она так и сказала: «дезавуировать», потому что я еще спросил, что это значит «дезавуировать». Она ответила, и это стало моим первым уроком. При этом мне было сказано, что Бекки не теряла зря времени последние десять лет и заложила во мне хорошее начало.