Принесли мой сок. В гранях высокого стакана танцевал солнечный свет. Официантка - любезная, как шлагбаум - одарила Багаму кокетливой улыбкой. Сомневаюсь, что меня она вообще заметила. Багама улыбнулся ей, но его глаза оставались холодными, далекими. Привет, кто-нибудь есть дома?

  Я поправила пальцы кожаных перчаток и попыталась взглянуть на Багаму глазами официантки. Это было сложно, потому что я знала об этом парне такое, от чего у этой жеманной сучки пропал бы дар речи.

  Только друзья рассказывают вам страшные истории о себе, от которых у вас несварение и изжога. Друзья и клиенты.

  Итак, если отбросить все, скажем, тревожные детали, кого я видела перед собой? Брюнет, высокий, широкоплечий, приятное, но лишенное выразительности лицо - он может запросто слиться с толпой. Идя по улице, вы скользнете по Багаме взглядом, подумаете что-то вроде 'о, хорошенький', но уже спустя секунду-другую забудете, как выглядел Тот Парень. Надеюсь, это не лишено смысла.

  На Багаме была черная кожаная куртка, джинсы и демисезонные замшевые ботинки. Я заметила на кожанке счесанную кожу. Решила не спрашивать, была ли я тому виной. Под курткой - серая футболка. Кожанка, джинсы, футболка и ботинки как у меня, только в мужской вариации. На запястье - массивные часы на кожаном ремешке.

  Разумеется, Багама был привлекательным молодым человеком. Это не мешало ему убивать за деньги, а потом приходить ко мне, ложиться на софу, вытягивая ноги в пятисотых 'Левайсах' и грязных ботинках, и рыдать.

  Мне везет с клиентурой. Что да, то да.

  Я поняла, что слишком откровенно таращусь на него, и поспешила сказать:

  - Надеюсь, я не обидела вас.

  - Разумеется, нет, госпожа Реньи.

  - Пожалуйста, просто Харизма.

  - Как скажете, - Багама отхлебнул кофе и облизнул нижнюю губу, - Харизма.

  В кармане куртки завибрировал мобильник. Я взглянула на мигающий экран. Кристина.

  Остаться и поговорить при Багаме? Или отойти? Я взвесила все 'за' и 'против', и решила отойти. Я не говорю по мобильнику в присутствии тех, кому не готова проиграть в домино. Кажется, слова соседа Анатолия.

  - Прошу прощения, - сказала я. Ножки стула с противным звуком скрипнули по плиточному полу. - Нужно ответить.

  - Без проблем. - Держа чашку, Багама оттопыривал мизинец. Пошлое пижонство. Его рот представлял собой перевернутую радугу. 'Нет, - подумала я, - с проблемами, и все сосредоточились в твоем мизинце'. А затем с мрачностью человека, который только что выставился дураком перед самим же собой, я признала: последнее обстоятельство, скорее, больше подходит мне, чем ему.

  Я вышла из кафе. Стеклянные, мраморные, металлические поверхности делового центра Зеро тут же надвинулись со всех сторон, словно великаны на сходке к своему уступающему в габаритах приятелю. Сверкающий калейдоскоп вывесок. Небо было одним сплошным мазком ляпис-лазури. По широкому тротуару дрейфовали люди. Кто-то окидывал меня взглядом, кто-то и в ус не дул, влекомый себе дальше метафизическим ветром деловитости.

  Неон витрин выцвел в солнечном свете, словно электрическая ткань. Птичьи купальни, эмалированные серебряные пепельницы, подстаканники, лакированные шкатулки с росписью, латунные самовары, - все это кинематографически взблескивало в витрине антикварного магазина; там даже патефон был. Черный лимузин пронесся по дороге, набитый то ли взросло выглядящими школьниками, то ли хорошо сохранившимися старшекурсниками.

  - Самый безопасный ответ на все твои вопросы и предложения - нет, так что нет. Привет, Крис.

  Близняшка открыла огонь следующей фразой:

  - Где тебя черти носят, можно поинтересоваться?

  - Я тоже рада тебя слышать, сестренка.

  - Харизма, уже начало одиннадцатого, а ты обещала сводить Соню в зоопарк. Нет, не может быть, - неожиданно прошипела Кристина, - только не говори, что ты забыла!

  Проклятие.

  Я выжала из голоса всю возможную беспечность:

  - Не забыла. Буду через пять минут.

  - Я поцарапаю твою машину.

  - Окей, через полчаса.

  Она шумно дышала в трубку, от чего трещал динамик. Это у нас семейное, - шумно дышать в приступах злости.

  - Имей в виду, за нами с Антоном скоро заедут. Барбекю в честь заключенной сделки. Когда к двум часам пополудни концентрация зануд достигнет критической массы, солнце погаснет, и небо станет черным, как выжженная земля. - Голос стал глуше - близняшка закрыла ладонью динамик и сказала не трубку: - Нет-нет, дорогой, это я не о твоих коллегах. - Я буквально видела, как Крис закатывает подведенные аккуратными стрелками глаза. - Харизма, мне проще подружиться с собаками и уйти в горы, чем торчать на этом барбекю. Я весь день только и буду думать, хорошо ли я выгляжу, умру ли от скуки. Разрываться между тем, чтобы посмотреть на свое отражение в посеребренной, отполированной до зеркального блеска чайной ложке и утопится в чаше с пуншем, понимаешь?

  Это у нас тоже семейное - мы обе не жалуем фарфоровых воротничков.

  - Я буду молиться за спасение твоей души, - хмыкнула я.

  - Харизма, - сказала сестра, и все раздражение вмиг испарилось из ее голоса, - на днях я звонила маме. Мы болтали, а потом она вдруг спросила, кто я такая и почему звоню ей. Харизма, о ней там заботятся, правда? - Это должно было быть утверждением, но прозвучало вопросом.

  Мама.

  Мы не знали своего отца, он бросил нас, когда нам с близняшкой не исполнилось и годика. Мама никогда не кормила нас байками вроде 'ваш папа - моряк'; она выбрала иной путь - игнорирование. На викторине в категории 'Мой папочка' я бы не ответила ни на один вопрос.

  Когда не стало бабули, мама осталась без поддержки. Мать-одиночка, работающая на двух работах, воспитывающая двух дочерей. Мама лезла из кожи вон, чтобы мы с близняшкой ни в чем не нуждались. Потом она постарела и... заболела. Такое бывает.

  Мы боялись, что она что-то сделает с собой. Нечаянно, конечно. Забудет, как пользоваться духовкой, сунет туда голову и угорит.

  Боялись потерять ее, хотя давно уже потеряли.

  Просто так случилось, что однажды она ушла на работу, вернее, на одну из работ, но так и не объявилась там в тот день - забыла, где работает, куда шла, кто она. Бродила по улицам, пока ее не подобрали.

  За всю мамину заботу мы отплатили ей тем, что позволили ее забрать в психоневрологический интернат; я лично подписывала все документы.

  Мне больно говорить об этом. Еще больнее - когда родная мама не узнает тебя.

  Я сказала Кристине: да, заботятся, да, у мамы все хорошо. Частичная правда, частичная ложь.

  - Крис, слушай, полчаса и я у вас. Честное пионерское. Скажи Соне, что тетя Харизма уже едет.

  - Но ты еще не едешь. Работа?

  Я коснулась ссадины над бровью, поморщилась.

  - Бинго.

  - Если ты еще раз скажешь при мне 'бинго', клянусь Богом, я в самом деле поцарапаю твою машину. - Она помедлила, спросила: - Сестренка, у тебя все в порядке?

  Значит, почувствовала что-то.

  - Абсолютно, - солгала я. - Скоро буду.

  Я впихнула мобильник обратно в карман и стрельнула у проходящего мимо обладателя фарфорового воротничка сигарету. Просто мысли о маме всегда поднимают во мне стену боли, с которой я падаю, падаю, падаю, вцепившись в поручень, вернее, в сигарету... Поджигая мне сигарету, фарфоровый воротничок пожирал меня глазами.

  Докурив сигарету до фильтра в две глубокие затяжки, я смяла окурок о шершавый бетон стены. Рука зудела под слоем налепленных пластырей. Кожанка поскрипывала, мир сквозь перчатки казался таким гладким, таким... кожаным. Я вошла в 'Земляничные поля', в шесть широких шагов (неоспоримое преимущество удобной обуви) покрыла расстояние, отделяющее входную дверь от столика, за которым, потягивая кофе, восседал Багама, и плюхнулась на стул.

  - Как дела у Кристины? - сладко спросил Багама, будто пробовал сочный персик.

  Я не донесла стакан с соком до рта.