- Я и не боюсь, - сказала я.

  - Я бы на твоем месте выключил фонарик.

  Я медленно покачала головой: туда-сюда, туда-сюда.

  - Ты не на моем месте.

  Невыразительное лицо озарилось улыбкой:

  - Ну и отлично, что не на твоем.

  Благодаря каблукам я была одного роста с Багамой.

  - И чем тебе не нравится мое место? - спросила я, направив рассеивающийся свет фонарика в лицо Багамы. Самоубийца? Она самая.

  Игра светового марева получалась восхитительной, освещение подчеркивало черты его лица, сквозняк словно направлял свет в нужном направлении. Световая огранка для самородка из плоти и крови.

  Багама улыбнулся шире.

  - У тебя большие неприятности, Харизма.

  Я опустила фонарик, и свет засахарился у моих ног.

  - Что ты тут делаешь? - повторила я, но уже с другой интонацией. Кажется, я начинала понимать.

  Багаме потребовалась бы секунда, чтобы я свалилась с пулей промеж глаз. На его совести было больше загубленных жизней, чем у меня клиентов за всю мою чтецкую практику. Совесть. О, будьте уверены, она у него была. Просыпалась три раза в неделю строго по графику. Я консультировала его на протяжении двух месяцев и, ручаюсь, знала о нем больше, чем его родная мать (хотя и сложно поверить, что у таких, как Багама, она есть).

  И вот сейчас, глядя на Багаму, я впервые пожалела, я хочу сказать, по-настоящему пожалела, что не сдала его, хотя и неизвестно, сколько бы потом прожила. Между нами всегда висела, подергиваясь в цепях вежливости, невысказанная угроза. Тщательно выбирай врагов, но еще тщательней выбирай клиентов. Пожалуй, распечатаю и повешу эти слова себе на холодильник. Кто-то, чтобы услышать умные слова, идет к гадалке, психоаналитику, на курсы самосовершенствования, я же пойду к холодильнику.

  - Я здесь по работе, - ответил он.

  Во рту пересохло, ладони в перчатках вспотели.

  Я поняла, по какой именно работе.

  Палец лег на курок.

  Я хотела зажмуриться, но не могла позволить себе выпустить из виду дуло пистолета. Казалось, стоит этому случиться, и я увижу вспышку сквозь веки.

  - Зарипов, - выдохнула я. - Зарипов нанял тебя.

  Дуло пистолета то увеличивалось, то уменьшалось, то приближалось, то отдалялось. Зрительный обман. Совсем как цены на коммунальные услуги: каждый раз вы смотрите на квитанцию и успокаиваете себя тем, что это зрительный обман.

  Прошло секунд двадцать. Впрочем, с таким же успехом я могла сказать и двадцать лет. Я ждала боли. Ждала грохота выстрела. Но Багама медлил. Ответил:

  - Да.

  Злость захлестнула обжигающей волной. Зарипов, сукин сын, всех тебе благ! Я знала, что это должно было случиться, но не думала, что буду... злиться! Я отвела взгляд от дула, но вспышки не последовало. Я опустила глаза и уставилась на свои руки. Они были сжаты в кулаки.

  - Ты злишься.

  Багама был... удивлен?

  - Ренат гребаный Зарипов. - Руки дрожали. - О да, я злюсь.

  - Черт, - сказал Багама.

  Он опустил пистолет, в два шага пересек разделяющие нас метры и приблизил свое лицо к моему. Фонарик-зажигалка все еще в моей руке, так что лицо Багамы теперь подсвечивалось снизу.

  Я смотрела на Багаму во все глаза. Я могла бы предположить, что он хочет меня поцеловать, только в выражении его лица не было ничего, предшествующего поцелую, его глаза были ледяными, пустыми. Секунду назад он был готов спустить курок нацеленного мне в голову пистолета, а теперь смотрит на меня с расстояния в десять сантиметров.

  - Я взял деньги.

  - Погода была прекрасная, принцесса была ужасная.

  - Какое отношение детский стишок имеет к происходящему?

  И меня понесло:

  - Вот смотри: плевая работа, хорошие деньги, иными словами, прекрасная погода. Но вот она я - ужасная принцесса. И у тебя пропадает аппетит.

  Багама моргнул. Ошибки быть не может - этой эмоцией было удивление. Он придвинулся ближе ко мне.

  - Реньи, - сказал он тихо, - мне без разницы, чем ты занимаешься по вечерам. Мне параллельно, сколько ложек сахара ты кладешь в кофе. Меня не волнует подобная ерунда.

  - Что же тебя волнует?

  Когда он, наконец, ответил, в его голосе появился намек еще на одну очень сильную эмоцию:

  - То, что я не смог спустить курок.

  Этой эмоцией было потрясение.

  Свет упал сверху, как сеть.

  Зрачки Багамы среагировали, вновь став двумя крапинками. Внезапно он обнял меня, правая рука с пистолетом скользнула мне под куртку. Холодный металл на пояснице, сверху - горячая ладонь Багамы. Я не слышала щелчка, значит, Багама не поставил пистолет на предохранитель. Просто отлично. Но, по крайней мере, дуло больше не направлено на меня.

  В руке Багамы чувствовалась сила. Он мог сломать мне запястье на 'раз-два-три'.

  Я хотела оттолкнуть его, но с таким же успехом могла пытаться оттолкнуть бетонную стену.

  Шаги.

  Багама улыбнулся кому-то за моей спиной. Улыбка была виноватой, чуть перекошенной. Улыбка человека, у которого в супермаркете случайно выскользнула из рук банка с маринованными огурцами. Человека, который попал в неловкую ситуацию. Господи.

  - О, - шаги резко оборвались, - прошу прощения.

  Мне не надо было поворачивать голову - я и так узнала говорившего.

  Заблудшей душой в сей поздний час был Вергилий собственной персоной из 'Вергилий и Байрон' - соседствующей с моим офисом адвокатской конторой. Лично я бы никогда не обратилась в адвокатскую контору с подобным названием, но, поверьте, безумцев хватает.

  - Не хотел помешать вам.

  - Все в порядке, - улыбался Багама.

  - Еще раз прошу прощения. Доброй ночи... госпожа Реньи.

  Вергилий. Неделю назад он демонстративно натиснул кнопку, и дверцы лифта закрылись прямо перед моим носом. Вергилий не здоровается со мной, и уж тем более не называет 'госпожой Реньи'. Завтра этот мерзавец поупражняет язык, болтая о том, о сем, например, о чудесах, которые видел на подземной стоянке. Вергилию под шестьдесят, за его плечами, затянутыми в эксклюзивный подогнанный исключительно под него пиджак, целое состояние, неудавшийся брак и сорокалетний сын-домосед. Что ж, наверное, я даже могу понять его.

  Вопреки общепринятому мнению, мужики более говорливы, чем женщины. Если взять произвольную выборку из 'Стеклянной Сосульки', к примеру, из сотни человек, и провести эксперимент: посадить их в изолированное помещение и начать читать скучнейшую лекцию, мужчины тут же откроют рты корытом и начнут сверкать фарами. Бубнить. Сплетничать. Обсуждать. Вы просто не видели, что творится в буфете 'Стеклянной Сосульке' и в курилках. А всем погоняет кучка особенно болтливых, среди которых затесался Вергилий.

  Багама сделал шаг назад, рука скользнула по шелку, выскользнула из-под моей кожанки. От неожиданности я пошатнулась. Я не упаду, не упаду. Багама щелкнул предохранителем и сунул пистолет в наплечную кобуру. Его кожанка скрывала кобуру на 'ура'.

  Похожая на черного аллигатора, с купленными номерными знаками иномарка проехала мимо. Дружище Вергилий, тебе не терпится убраться восвояси, не так ли? И это я тоже могу понять. Еще как могу.

  Я повернулась и посмотрела на Багаму.

  - Ты не выполнил заказ, - сказала я. Сложно говорить о себе как о чьем-то заказе. Странно, почему? - Как это отразится на тебе?

  Вторая фраза, второе 'мимо'. Глупый-глупый чтец, со стайками глупых вопросов.

  Как ни крути, а против Багамы я костяшка 'дубль пусто'.

  - Я говорю, что мне заказали тебя, а ты спрашиваешь, как это отразится на мне?

  Я пожала плечами:

  - Поддерживаю разговор.

  - Ты читала меня, - сказал он.

  Я нахмурилась, кивнула.

  - К чему ты это?

  - И всякий раз, - продолжал Багама, - мягко говоря, пугал тебя.

  Да, мягко говоря.

  Я зажмурилась, отгоняя мгновенно налипшие на сетчатку воспоминания Багамы.

  Будто это я каждый раз спускала курок.