Мы сели на высокие табуреты.

  - Еще раз спрашиваю, сынок, - прогремел Туз, - тебе и твоим дружкам есть по двадцать один?

  Пирожок полез в карман. Штаны трещали на нем по швам. Бросив на барную стойку смятую банкноту, он взвизгнул:

  - Проверь, старикан, есть ли нам теперь по двадцать один!

  Туз не шелохнулся.

  Рядом со скомканной банкнотой как по волшебству возникла еще одна.

  - А вот так? - спросил Пирожок. Его раскрасневшиеся щеки походили на два воздушных шарика. Воротничок рубашки вдавливался в шею. Не мальчик, а мечта колбасника.

  Я тихонько засмеялась, ничего не могла с собой поделать. Старик медленно повернул голову, как та сова, и уставился на меня. Я широко улыбнулась.

  - Обслужи их, Туз, пусть почувствуют вкус взрослой жизни. А как проблюются - сделают для себя соответствующие выводы. Ты преподашь им важный жизненный урок. Этому не научат ни в одной школе. Впрочем, как там поется в песне: нам не нужно образование.

  Свет матово плескался в левом, стеклянном глазу старика. Правый же глаз, с сеткой сосудов, принялся шарить по мне.

  - Скажи спасибо этой леди, жопоголовый, - проворчал старик минутой позже, отработанным движением сгреб банкноты и сунул в кассу. Непривычно слышать подобные слова от пожилых людей. От старости ожидаешь величественности и мудрости, а не низкопробных кличек. - Это в первый и в последний раз, ясно?

  Он доверху наполнил три полулитровых кружки и поставил на стойку. Пирожок вцепился в них, будто паломник в священные мощи.

  - Улет, старикан, просто улет! Как дела, цыпочка? - Пирожок стрельнул глазами в Свободу.

  - Брысь, - сказала я, выжимая из себя остатки благожелательности.

  Тем временем Туз сделал погромче телевизор и, елозя тряпкой по стойке, подошел к нам. На нем было мало одежды, словно излишком тряпья он мог навесить на себя лишние годы. Цветастая пляжная рубашка, парусиновые штаны, одетая задом наперед кепка; собранные канцелярской резинкой в 'конский хвост' седые волосы спускались до лопаток. Я пыталась представить старика сидящим за одним из этих бамбуковых столиков на игре в бинго, прихлебывая мятный чай и кокетничая с морщинистой, как сухофрукт, собеседницей, но шхуна моего воображения благополучно дала течь и затонула.

  - У вас есть меню? - спросила Свобода.

  - У меня есть овощной рулет.

  - Две порции, пожалуйста, - сказала я.

  Подруга опалила меня злобным взглядом. В этом взгляде читалось: я хочу равиоли, или вегетарианскую лазанью, или пасту карбонару, или томатный суп с базиликом на крайний случай; за что ты так со мной?

  - Что к рулету? - спросил Туз.

  - 'Ам-Незию'. Свобода?

  - Вы делаете 'мохито'?

  - Что это?

  - Не важно. Простую воду, пожалуйста.

  Туз наполнил два высоких стакана и поставил перед нами; салфетки под них не подложил. Затем повернулся к микроволновке и принялся с ней возиться. Когда ничего не произошло, ударил по микроволновке пятнистым кулаком.

  - Чертово сраное дерьмо! - выругался он, вновь опуская на микроволновку огромный костлявый кулак, и проворчал себе под нос: - Все, что я видел сегодня, укладывается в эти три слова.

  - Можно не греть, - сказала я, - и так пойдет.

  - Ну нет, так уж точно не пойдет, - прорычал он уголком рта. Микроволновка застонала и, мигнув, загудела. Кивнув, дескать, сразу бы так, Туз поставил в нее рулет, захлопнул дверцу и выставил таймер. Тарелка с рулетом начала медленно вращаться, как лот на выставке. - Китайская дешевка, - пожаловался бармен.

  На стакане выступил конденсат, пузырьки напоминали экзотических рыб. Я сделала глоток, от ледяной терпкой газировки заломили зубы. От стакана на стойке остался круг, который я разорвала одним резким движением указательного пальца.

  Свобода явно была не в настроении вести светские беседы. Обхватив длинными наманикюренными пальцами стакан, подруга изучала окружающую обстановку. Чем больше она видела, тем глубже становилась морщинка меж ее бровей. Гипсовые попугаи у кого угодно вызовут несварение.

  Туз поставил перед нами по тарелке. Я выжала из себя отрепетированную улыбку. У каждого в загашнике есть такая улыбка: как маленькое черное платье - константа в женском гардеробе, так и такая улыбка - обязательная маска на цирковом представлении.

  Из движений Туза тут же исчезла резкость атакующего насекомого. Да, они были все такими же точными, как часовой механизм, но в то же время в них появилась и завораживающая текучесть.

  - Это... - Свобода смотрела в тарелку. Так смотрят на полотна мастеров экспрессионизма.

  - Овощной рулет, - произнес Туз холодно. - Ешьте, пока не остыло. Эта штука вряд ли оживет второй раз за сегодня.

  - Вы о рулете, разумеется. - Лицо Свободы было пустым, нечитаемым, а тон по-медицински сухим.

  - Я о микроволновке.

  Подруга и бармен долгое мгновение буравили друг друга взглядами. Не обрывая зрительный контакт, Туз вынул из заднего кармана джинсов пачку сигарет и закурил.

  - Вы собираетесь курить? - ахнула Свобода.

  Свобода не курит, и терпеть не может курильщиков. Исключение: старушка Харизма.

  - Вообще-то я уже курю.

  Впервые Свободе попался собеседник, который не превратился в слюнявого щенка при виде нее. Эти двое, они нашли друг друга; встретились два чемпиона игры в гляделки.

  Я взяла нож, вилку и отрезала кусочек. Подавала пример, разряжала накалившуюся атмосферу, пра-а-авильно.

  - Свобода, ты многое потеряешь, если не попробуешь, - сказала я.

  А самое удивительное заключалось в том, что я не соврала: рулет действительно был замечательным - последний раз я ела что-то столь же вкусное в детстве.

  С видом 'нет, не замяли' Свобода взяла столовые приборы. Вилка и нож были блестящими, чистыми, новыми. Я объясню, почему: в 'Лазурные пляжи' приходят не кушать.

  У Туза были пожелтевшие от никотиновой терапии пальцы. Полутемное помещение, стеклянный глаз, дым, зеркала, все дела. Он струсил шапку пепла себе под ноги.

  - Либо вы хорошая актриса, либо я совсем выжил из ума и мне пора скупать билеты воскресной лотереи и начинать мочиться в кровать. Добавки?

  Я смастерила на лице приятную улыбку:

  - Спасибо, но этого будет более чем достаточно.

  Шаркающие шаги. Нервные смешки. Тяжелый взгляд Туза переместился на что-то за моей спиной. Что-то горячее и мягкое навалилось на меня - это краснощекий мальчишка протискивался к барной стойке. Заведение было полупустым, а этот козленок протискивает так, точно вокруг давка несусветная!

  - Как поживаете, куколки? - Краснощекий по очереди подмигнул Свободе и мне. - Я тут подумал, а не угостить ли мне вас чем-то?

  - Ах ты...

  - Не надо, - я посмотрела на Туза.

  Дерзко вздернув утопленный в двойной складке жира подбородок, Пирожок ухмыльнулся:

  - Вот видишь, старикан, у меня все на мази.

  - Не надо! - выдохнула я, когда бармен сжал кулаки, и повернулась к краснощекому: - Тебе лучше уйти.

  - Только вместе с ней. - Он ткнул пухлым пальцем в сторону Свободы. - Сколько?

  - Ч-что? - опешила Свобода.

  Пирожок надул щеки:

  - Сколько берешь за час, спрашиваю?

  Глаза Свободы вначале расширились, потом сузились. Правда такова: если она первой доберется до Пирожка, от мальчишки мокрого места не останется.

  Я не смогу объяснить подруге, чем руководствовалась при выборе Мекки на этот обеденный перерыв. В самом деле, не стану же я рассказывать ей об очеловеченном шимпанзе? Когда вы целый день торчите в закупоренном стеклянном ящике со змеями, обеденный перерыв становится окном в Париж, вратами в Рай, во внешний мир. И я похерила наше окно в Париж, чтобы узнать кое-что для себя. Но что я могу, так это бурно отреагировать на выходку Пирожка, таким образом, умаслить Свободу.

  Я и отреагировала: подалась к мальчишке и схватила его за ухо.

  - Проси прощения, иначе я откручу тебе ухо и заставлю его съесть. Заметь, это будет абсолютно бесплатно.