К вечеру в нашем доме появился потерпевший. Он слегка упрекнул Питкерна, что тот «прячет» от него своих гостей, а потом выразил большую признательность за своевременно оказанную помощь.

Я ожидал увидеть патриархального старика, но сэр Тернан обманул мои представления, оказавшись не лишенным элегантности мужчиной, которому явно еще не было шестидесяти. Манера обращения его была раскованной и очень обходительной. После непродолжительной беседы сэр Тернан пригласил нас всех к себе, настояв, чтобы мы приняли участие в его празднестве.

Уклониться не было возможности, и мы дали свое согласие.

На следующий день мы пришли к обеду, который был устроен в большом, и мрачноватом зале замка. Нас представили всем присутствующим, и мы расположились у края стола. Я вглядывался в лица гостей и нашел, что Питкерн обрисовал нам их с предельной, точностью. Две молодые леди поражали, своей красотой, хотя разнились друг от друга весьма заметно. Леди Лилиан была изящной стройной брюнеткой, живой и непосредственной. Леди Маргарет, наоборот, была белокурой, но так же изящна и стройна. Она напоминала мраморную богиню, хотя вовсе не отличалась холодностью и вела себя вполне непринужденно. Молодые люди ухаживали за ними и веселили их. Леди Локвуд, мать Маргарет, была, конечно, более монументальна, но не утратила еще приятности. Держалась она сдержанно, но не замкнуто, вставляя в разговор иногда довольно едкие замечания. Разговор был светский. Вели его леди и молодые люди. Сэр Тернан и сэр Локвуд подключались к нему время от времени, мы же лишь отвечали, когда нас о чем-либо спрашивали.

Пообедав, все вознамерились идти на прогулку, приглашая и нас. Однако Холмс попросил не настаивать на нашем участии, так как доктор Питкерн прервал приготовление какого-то лекарства. А что касается его и меня, то мы наслышаны о библиотеке сэра Тернана, и если он даст свое разрешение, то пусть его дворецкий ознакомит нас с нею.

Видимо, сэр Тернан, был польщен таким интересом к его занятиям, почему и согласился немедленно, извинившись, что сейчас не может оставить своих гостей, чтобы во многое посвятить Холмса и меня. Но для этого, сказал он, еще найдется время. Питкерна, таким образом, отправили к себе. Вся компания вышла к лесопарку, а с нами остался дворецкий, ожидавший наших распоряжений.

Старый слуга прежде всего еще раз поблагодарил Холмса за вчерашнюю помощь, сказав, что само провидение послало его в такой момент.

Холмс осведомился, что́ сказал ему, узнав обо всем, сэр Тернан. Старик ответил, что все обошлось благополучно, и сэр Тернан, подивившись всему, никого из прислуги не ругал.

Мы побывали в библиотеке. Она заслуживала внимания. На ее полках разместилось много старинных книг и рукописей. Все было в идеальном порядке. Тут же был и массивный стол, за которым сэр Тернан имел обыкновение заниматься, изучая манускрипты. Холмс попросил дворецкого показать ему помещение замка, и тот долго водил нас по залам, комнатам и коридорам, все поясняя. Признаться, я утомлен был этим осмотром и обрадовался, когда Холмс предложил вернуться в гостиную. Там он предложил старику присесть и продолжил свои расспросы.

— Скажите, — сказал Холмс, — вы вчера упомянули о каком-то знамении, которое вы прочли на часах. Вы про эти часы говорили?

— Да, сэр, про эти. Это очень старинные часы, хотя идут вполне исправно.

— А кто же следит за ними?

— Я и наблюдаю. А через определенное время приглашается часовщик, который чистит их, регулирует что требуется.

— А давно была последняя чистка?

— Месяца полтора тому назад.

— Какое же знамение вы могли прочитать на часах?

— Я боюсь, сэр, что вы слова мои посчитаете за старческую глупость. Мне показалось, что циферблат часов на некоторое время засветился, а это признак беды. Существует поверие, что дух старого Тернана бродит по замку и перед бедой зажигает циферблат.

— Это интересно. А при чем здесь циферблат?

— Славный предок сэра Тернана не отличался добродетелью. Свои сокровища он добыл не честным путем, сэр. На его совести немало злодеяний. Всеми своими успехами, как были убеждены его современники, он был обязан тем, что продал свою душу дьяволу. Враг рода человеческого назначил час расплаты, но медлил, и злодей постепенно стал об этом часе забывать. И вот, когда он был на вершине своей славы, опьяненный успехами, вдруг вспыхнул циферблат. Часы показывали назначенное время. Охваченный ужасом рыцарь выбежал из замка и вскочил на коня. Всю ночь он скакал на нем, думая, что удалился очень далеко. А оказалось, что конь принес его опять к замку. Он вошел, шатаясь, обессиленный, опустился в кресло. Сон охватил его, и, проснувшись, он подивился своему наваждению, уверяя себя, что все ему померещилось. Но часы пробили девять тридцать. Он взглянул на них и увидел опять засветившийся циферблат. Подняться с кресла он был уже не в силах, и душа его отлетела.

— Это очень интересное предание. Откуда вы его знаете?

— О нем знают все старые слуги сэра Тернана. Покойный батюшка говорил, что оно записано в каком-то манускрипте.

— Вы сказали сэру Тернану о том, что заметили свечение циферблата?

— Нет, сэр. Я боялся ему об этом сообщать. Да как знать, мне это могло померещиться. Я вспомнил, об этом только после того, как загорелось в комнате хозяина.

— А призрак предка вам не приходилось видеть?

— Упаси боже! Я иногда слышал в замке шаги, и, скажу откровенно, мое старое сердце замирало от страха. Я надеюсь, что все это должно будет прекратиться, когда поставят памятник на могиле несчастного, и душа его успокоится.

— Возможно, возможно, — примирительно сказал Холмс, — я тоже склонен так думать. Давайте поближе рассмотрим эти замечательные часы.

Он встал на стул и открыл дверцу старинных настенных часов, но, заглянув вглубь и осмотрев их снаружи, он ничего особенного в них не заметил. Шли они исправно, циферблат их был обычным, коробка, в которую они были заключены, своей красивой резьбой свидетельствовала о давнем их изготовлении.

Дворецкий проводил нас до выхода. Там Холмс обратил внимание на мальчиков, игравших в войну. Они прятались друг от друга, внезапно выскакивали из-за укрытия и стреляли друг в друга из игрушечных пистолетов. На нас они совсем не обратили внимания.

— Это ваши внуки? — спросил Холмс.

— Нет, сэр, это внуки садовника. Он присылает их к молодым леди со свежими букетами цветов. Плутишки очень охотно исполняют эти поручения, так как леди их балуют, чем-нибудь одаривая.

— А не опасна ли их забава с пистолетами?

— Нет, сэр, не думаю. Ведь фактического выстрела они не производят. Это как раз подарок молодых леди. Они только производят треск, разбивая бумажные пистоны. Это сейчас они разыгрались, зная, что никого нет дома, а иначе не посмели бы шуметь. Они хорошо воспитаны.

По возвращении домой Холмс принес свои извинения Питкерну за то, что так бесцеремонно выставил его, надумав необходимость приготовления какого-то лекарства.

— Кстати, дорогой Ватсон, как вы находите сэра Тернана? От какого недуга может лечить его ваш друг и коллега?

— На меня сэр Тернан произвел впечатление весьма здорового человека, — ответил я, — единственное, что мною усмотрелось, это неполное благополучие почек, я заметил некоторую отечность под глазами.

— Верно, верно, Ватсон, — сказал Питкерн, — от почечной болезни я его и пользую. Я приготовляю ему нефритовую настойку, которую он по моему настоянию выпивает непременно перед ужином. Она на него, как он сам утверждает, действует весьма благотворно.

— Это что — из китайской медицины? Вы толчете или как-то иначе измельчаете драгоценный камень?

— Да нет, ничего подобного. Словом «нефрит» обозначается не только драгоценный камень. Это и медицинский термин для определения воспалительных процессов в почках. Дерево, настой которого столь благотворно влияет в подобных случаях, потому и назвали «нефритовым».

Я заинтересовался этой рецептурой, и Питкерн охотно стал посвящать меня в ее тонкости. Холмс же занялся своим делом. Он попросил у Питкерна творог и самый обиходный в медицине нашатырный спирт. Размяв в чашечке творог, он замесил его на нашатырном спирте, пока не образовалось клейкое тесто. Им он очень аккуратно смазал место раскола графина, который принес разбитым с пожара. Крепко все зажав, он дал ему высохнуть, после чего показал его нам. Графинчик был красив. Он изображал атланта, который поддерживал тяжесть в виде пробки, а сам он стоял на круглом щите. Мы поразились не столько его изяществу, сколько искусству Холмса, сумевшего склеить стекло такими, можно сказать, подручными средствами. Видимо, честолюбие толкнуло на эту работу моего друга, я не думаю, чтобы он намеревался вернуть графинчик его хозяину, так как места склейки были все же заметны, былое изящество его утратилось.