Когда дверь за нею затворилась, Хью, к немалой своей досаде, осознал, что впервые это он остался в пустой постели, а его партнерша извинилась и ушла. И, к собственному его удивлению, ему это не понравилось.

   При следующей их встрече Хлоя точно так же покинула его постель. И при следующей. Пару недель спустя Хью небрежно поинтересовался, чем это вызвано, и Хлоя вскользь бросила, что живет вместе с тетей на окраине Лондона и что ее тетя очень нервная. Она никогда больше ничего не объясняла и всегда действовала одинаково. За те три летних месяца, которые во всех прочих смыслах были безукоризненны, Хлоя ни разу не провела с Хью всю ночь. Постепенно он позабыл о гордости и стал упрашивать подругу остаться до утра.

   — Я хочу видеть, как ты выглядишь, когда просыпаешься, — сказал он и засмеялся, чтобы скрыть, что говорит правду.

   Но Хлоя осталась непреклонна. Искушение, как он теперь понимал, было огромно, но девушка наотрез отказалась поддаваться ему. Даже теперь Хью, закрыв глаза, мог припомнить шуршание ее джинсов, шорох хлопчатобумажной рубашки, щелчок пряжки ремня. Звуки, с которыми она собирала свои вещи в темноте и исчезала, уходила туда, куда никогда не приглашала его.

   Она выглядела изящной и хрупкой, словно эльф. Но на самом деле была одной из самых сильных людей, каких только знал Хью. И даже тогда он это оценил. В то время один из его друзей погиб в горном походе. Они с Грегори никогда не были особенно близки, но Хью его гибель потрясла до глубины души. Он никогда прежде не сталкивался со смертью, и сила собственных чувств испугала его. После первоначального шока он погрузился в депрессию, затянувшуюся на несколько недель. Хлоя сидела с ним часами напролет, выслушивая, советуя, успокаивая. Она никогда не торопилась, никогда не проявляла нетерпения и постоянно оставалась рассудительной и сдержанной. Хью до сих пор недоставало этой рассудительности и этой силы. Ему никогда не приходилось ничего объяснять — Хлоя всегда понимала ход его мыслей. Казалось, будто она понимает Хью куда лучше, чем он сам.

   Хью вышел из того черного, горестного периода полным новых жизненных сил. В нем окрепла решимость брать от жизни все, пока жив. Достичь успеха. Заработать денег. Добиться всего, чего только сможет. В нем начали зреть честолюбивые устремления; он принялся читать напечатанные на глянцевой бумаге брошюры различных корпораций и наведываться в центр занятости Лондонского университета.

   Примерно в то же самое время, как Хью стал встречаться с менеджерами по набору персонала, Хлоя впервые начала хоть как-то упоминать о своей жизни. О тете и кузинах-школьницах. И о каком-то Сэме, с которым ей очень хотелось познакомить Хью.

   Хью до сих пор помнил тот день во всех подробностях. Поездка в лондонское предместье. Одинаковые аккуратные тихие улочки. Они остановились у маленького псевдотюдорского домика, Хлоя будто нерешительно отворила дверь и пропустила Хью внутрь. Он слегка поеживался от предполагаемого сценария знакомства с семейством и тем не менее ободряюще улыбнулся ей через плечо и прошел в узкий коридор, а оттуда — в гостиную. И застыл от удивления. На ковре сидел младенец и улыбался ему.

   Хью машинально улыбнулся в ответ. Он подумал, что это очередной племянник или ребенок кого-то из друзей. Ему и в голову не пришло, что малыш имеет какое-то отношение к Хлое. Хлое же всего двадцать лет. Она сама выглядит ребенком. Хью обернулся, собираясь отпустить какое-то легкомысленное замечание, и увидел, как ее лицо осветилось любовью.

   — Ты ему понравился. — Она обошла Хью и взяла малыша на руки. — Сэм, поздоровайся с Хью.

   Хью озадаченно уставился на радостную мордашку малыша — и постепенно, словно камень, падающий в глубь воды, до него дошла ужасающая истина.

   Он до сих пор помнил удушливый страх, охвативший его тогда. Гнев, вызванный ее предательством, ее обманом. Хью сидел с приклеенной улыбкой, пил чай, поддерживал беседу с тетей, и, как мог, отвечал на ее таящие в себе надежду вопросы. Но мыслями был далеко — он планировал бегство. При каждом взгляде на Хлою у него к горлу подкатывали тошнота и ярость. Как она могла все так испортить?! Как она могла завести ребенка?!

   Позднее Хлоя отвела его в сторонку, желая все объяснить. Пока тетя гремела посудой на кухне, Хлоя рассказывала, как тяжело ей решиться знакомить кого-нибудь с Сэмом, как она мучилась, не осмеливаясь рассказать ему все, как решила отложить знакомство до того момента, как он оправится от смерти Грегори.

   — Я думала, если скажу тебе, что у меня ребенок, ты вряд ли обрадуешься, — призналась она. — Но когда встретишься с ним и увидишь, какой он милый…

   Она не договорила, слегка покраснев от обуревавших ее чувств, и Хью кивнул с каменным лицом.

   Хлоя наскоро изложила ему факты, относящиеся к Сэму: роман с преподавателем намного старше ее, неопытность, принятое после мучительных раздумий решение оставить ребенка. Хью слушал, но не слышал.

   На следующий день он уехал за границу. Отправился в одиночку на Корфу по путевке, купленной в последний момент, и подолгу сидел на берегу, тупо глядя на море и ненавидя Хлою. Он по-прежнему хотел ее. Он по-прежнему тосковал по ней. Но не мог ее обрести. И не мог допустить, чтобы в его жизни появился ребенок. «Она должна была это понимать! — с жгучим негодованием думал Хью, пряча пылающее лицо в ладонях. — Все было так замечательно — а она все испортила!»

   Он провел на Корфу две недели, и с каждым днем его загар и его решимость крепли. Он не станет пускать свою жизнь насмарку из-за ребенка другого мужчины. Не поддастся искушению и не совершит никакого поспешного поступка, о котором потом пожалеет. Наоборот, станет добиваться тех целей, которые поставил перед собой. Он пойдет одинокой тропой к вершинам успеха. И устроит свою жизнь так, как сам того желает.

   Когда он вернулся, его ждало бессчетное количество посланий от Хлои. Хью проигнорировал их, заполнил заявления о приеме на работу во все крупные фирмы, занимающиеся консультациями по менеджменту, и принялся за учебу. Когда он слышал голос Хлои в автоответчике или видел письмо под ковриком у двери, у него ныло в груди. Но Хью приучал себя не обращать внимания, держаться, невзирая ни на что, — и через некоторое время научился. Постепенно послания Хлои стали более редкими и короткими. А затем и вовсе исчезли — как будто ребенок наплакался до изнеможения и уснул.

   Хью поерзал на шезлонге и открыл один глаз. Хлоя легла на живот, и он не мог разглядеть ее лицо. Филипп же сидел, и Хью, сделав вид, будто хочет достать газету, попытался рассмотреть его. Он неохотно подумал, что этот мужчина выглядит неплохо — на свой, небрежный манер. Но почему-то бледен, слегка небрит и хмурится. Филипп глядел куда-то вдаль, явно не замечая ни Хью, ни Хлои и вообще никого.

   — Па!

   Филипп слегка вздрогнул, а вместе с ним и Хью. К бассейну размашистым шагом шел Сэм с бадминтонной ракеткой в руках. Он окинул присутствующих взглядом, не обратив на Хью особого внимания. Когда их взгляды встретились, Хью захлестнул поток нелепых чувств. Тот малыш, много лет назад возившийся на ковре в окраинном домике, теперь превратился в высокого красивого юношу. Хью почувствовал абсурдное желание подойти к нему и сказать: «А я тебя знал, когда ты еще по ковру ползал».

   Но Сэм уже повернулся к отцу. То есть приемному отцу, поправился мысленно Хью.

   — Па, мы хотим поиграть в бадминтон.

   — Ну так играйте, — отозвался Филипп.

   — Ага, а сетка все время падает.

   — А вы ее закрепили как следует?

   Сэм пожал плечами, не выказывая особой заинтересованности, и поднял с земли баночку кока-колы.

   — Ах ты лентяй, — сказал Филипп. — Значит, ты хочешь, чтобы я повесил вам сетку?