Изменить стиль страницы

Не удивительно, что я чувствовала себя психически ненормальной, когда училась в старших классах! С самого детства я жила с подавленными воспоминаниями о другой, сказочной жизни, заложенными в мое подсознание!

Я вдруг засомневалась во всем, что было со мной связано. На самом ли деле я любила солнечный свет так сильно, или то были чувства, доставшиеся мне от неё? Так ли безумно я интересовалась модой или же была одержима гардеробом конкубины, состоящим из тысячи потрясающих платьев? Нравилось ли мне украшать окружающую обстановку или то была её потребность украсить свою темницу, пока она дожидалась своего возлюбленного?

А нравился ли мне вообще розовый цвет?

Я попыталась вспомнить, сколько из ее платьев имели розовый оттенок.

— Фу, — выдохнула я, и этот звук разнесся глубоким рокочущим гонгом.

Я не хотела быть ею. Я хотела быть собой. Но, насколько мне было известно, меня даже не существовало.

Ужасная мысль пришла мне в голову. Может быть, я не была реинкарнацией конкубины, возможно я и есть конкубина, и кто-то вынудил меня выпить из Котла.

— Ну да, а потом отправил к пластическому хирургу и изменил мое лицо, — пробормотала я. Я совершенно не похожа на возлюбленную короля.

Голова шла кругом от опасений, одно тревожнее другого.

Я остановилась, как будто сигнал встроенного в меня радио-маячка стал раздаваться все чаще, вдруг превратившись в один сплошной звук.

Я на месте. Где бы ни было это «место». Какая бы судьба меня не ожидала, что или кто бы ни привел меня сюда, он был прямо за следующим выступом чёрного льда, всего в каких-то двадцати футах впереди.

Я так долго стояла, что опять покрылась льдом.

Меня охватило отчаяние. Я не хотела смотреть. Не хотела подниматься на вершину. Что, если мне не понравится то, что я там увижу? А что, если я заблокировала это воспоминание потому, что там меня ожидала смерть?

Что если я опоздала?

Тюрьма пуста. Нет смысла идти дальше. Мне следовало просто сдаться, окончательно замёрзнуть и забыть обо всем. Я не хотела быть конкубиной. Не хотела найти короля. Не хотела оставаться в Фэйри или быть его вечной любовью.

Я хотела быть человеком. Хотела жить в Дублине и Эшфорде, любить своих маму и папу. Хотела препираться с Иерихоном Бэрронсом, и в один прекрасный день, когда наш мир будет восстановлен, стать хозяйкой книжного магазина. Хотела увидеть, как Дэни вырастет и впервые влюбится. Я хотела, чтобы Кэт заменила ту старуху, что возглавляла аббатство, и хотела отдыхать на человеческих тропических пляжах.

Я замерла в нерешительности. Должна ли я пойти навстречу своей судьбе, как послушный робот? Или замерзнуть и забыть, как заставляла меня поступить сокрушающая тщетность, царившая здесь? Или мне развернуться и уйти прочь? Последняя мысль привлекала меня больше всего. От нее веяло свободой воли, выбора, при котором я могла поднять паруса и плыть собственным курсом.

Если я так и не поднимусь на этот выступ и не узнаю окончания сна, мучившего меня всю жизнь, освобожусь ли я от него?

Не было никакой высшей силы, заставляющей меня продолжать, никакой возложенной на меня божественной миссии найти Книгу и восстановить Стены. Одно то, что я могла выследить ее, не означало, что я обязана это делать. Я не обязана воевать с фейри. Я свободный человек. Я могла уйти прямо сейчас, уехать подальше, уклониться от ответственности, блюсти свои интересы и оставить этот кавардак кому-нибудь другому. Это был незнакомый новый мир. Я могла перестать сопротивляться, приспособиться и жить с ним в согласии. Что я наверняка о себе узнала за последние несколько месяцев, так это то, что я прекрасно умею приспосабливаться и придумывать способы жить дальше, когда все складывается далеко не так, как я ожидала.

И все же… действительно ли я могла уйти, так и не узнав, что все это значило? Жить с неразрешимой биполярностью, определяющей каждый мой шаг? Хотела ли я такой жизни — противоречивого, напряженного, полузапуганного существования кого-то, кто струсил в самый ответственный момент?

Безопасность — это ограда, а ограды для овец, — сказала я Ровене.

Интересно, какой позиции ты будешь придерживаться, — едко ответила она, — если действительно окажешься в этой ситуации.

И это было испытание.

Я сломала лед, стряхнула его и направилась к вершине выступа.

Глава 28

И тут, прежде чем я успела увидеть, что находится за гребнем хребта, в памяти всплыло последнее подавленное воспоминание — как последняя отчаянная попытка заставить меня поджать хвост и сбежать отсюда.

И это почти сработало.

Когда я поднимусь на вершину хребта, там, на покрытом снегом возвышении, в окружении отвесных скал, будет стоять гроб, высеченный из такого же черно-синего льда, что и четыре камня.

Резкий порыв ледяного ветра спутает мои волосы. Я буду стоять, и спорить с собой, прежде чем сделать шаг к гробнице.

На крышке будут искусно высеченные древние символы. Я приложу руки к 10-ой и 2-ой рунам, сдвину в сторону крышку и загляну внутрь.

И закричу.

Я замедлила шаг в нерешительности.

Закрыла глаза, но как ни старалась, не смогла вспомнить, что же было в гробу такого, что заставило меня закричать. Видимо, чтобы узнать окончание своего повторяющегося кошмара, мне придется пройти через все это наяву.

Расправив плечи, я зашагала к вершине хребта. И остановилась пораженная.

Ледяной гроб, искусно вырезанный и украшенный, был точно таким, каким я его себе и представляла. И для короля он был явно маловат.

Погодите, а это еще кто?

Это был новый поворот событий: ни в одном из моих кошмаров здесь не было никого кроме меня и того кто был в гробу.

Высокий, прекрасно сложенный, с белой как лед и гладкой, как мрамор кожей, с длинными волосами цвета воронова крыла, он сидел возле гроба на заледеневшем сугробе, закрыв руками лицо.

Я стояла на вершине горного хребта, всматриваясь. Порывистый ветер дул с высоких утесов, спутывая мои волосы. Может он призрак прошлого? Ожившее воспоминание? Но его очертания не расплывались по краям, и он не был прозрачным.

Это мой король?

Стоило только подумать об этом, и я сразу поняла: это не он.

Тогда кто же?

По его коже, цвета слоновой кости — а я могла видеть только его руку закрывающую лицо, гладкую сильную белую руку — перемещались темные фигуры и символы.

Возможно ли такое? Могло ли существовать пять Темных принцев? Этот точно не один из тех трех, что изнасиловали меня, и у него нет крыльев, следовательно, он не Война/Крус.

Так кто же он?

— Ну, наконец-то, черт возьми, — не оборачиваясь, бросил он через плечо, — Я уже несколько недель жду.

Я вздрогнула. Его голос звучал таким же ужасным колокольным звоном. Хоть мой разум и воспринимал его, слух к такому не привыкнет никогда. Но вздрогнула я не только поэтому. Была еще необходимость разламывать ледяную корку. Но больше всего меня ужаснуло осознание того, кто находится передо мной.

— Кристиан МакКелтар, — сказала я и поморщилась. Я говорила на языке своих врагов. На языке, которого никогда не учила, и произносила слова устами, не приспособленными для него. Скорей бы уже вернуться на свою сторону зеркала.

— Это ты?

— Во плоти, девица. Ну… почти.

Я не была уверена, имел ли он в виду, что это почти он или, что почти во плоти, но спрашивать не стала.

Он поднял голову и бросил на меня дикий взгляд через плечо. Он был прекрасен. В нем было что-то не так. Его глаза были полностью черными. Он моргнул, и в них снова появились белки.

В другой жизни я бы помешалась на Кристиане МакКелтаре. Или, по крайней мере, сходила бы с ума по тому Кристиану, которого повстречала в Дублине. Сейчас он настолько изменился, что, не заговори он со мной, даже не знаю, сколько мне потребовалось бы времени, чтобы узнать его. Красавец-студент колледжа с потрясающим телосложением, сердцем друида и убийственной улыбкой исчез. Я смотрела, как фигуры и символы движутся под его кожей, и думала: а если бы мы не находились в тюрьме, которая лишает цвета все, остались бы его татуировки такими же черными или стали бы разноцветными?