«Я открыта, чтобы ты взяла заклинание, которое хочешь. Тебе только нужно подойти поближе, чтобы почитать меня, МакКайла. Это так просто. Мы соединимся. Ты сможешь упокоить ребенка».

— Я полагаю, что у тебя есть веские причины для уничтожения моей вывески? — Рядом со мной появился Иерихон. — Я сам рисовал эту чертову вывеску, — сказал он, — Здесь в городе не осталось, никого кто делает вывески. А у меня есть дела и поважнее, чем рисование.

Я раскрыла рот. Иерихон Бэрронс стоял рядом со мной.

У меня в голове.

Я покачала ею, наполовину ожидая, что это собьет его с ног и раздастся грохот.

Он стоял вежливый и суровый, как никогда.

— Это невозможно, — сказала я ему. — Ты не можешь быть здесь. Это моя голова.

— Ты же влезала в мою. Я просто совмещаю изображение с проникновением сейчас, чтобы ты меня видела. — Он чуть-чуть улыбнулся. — Было совсем непросто проникнуть. Ты даешь совершенно новое значение выражению «каменная голова».

Я рассмеялась. Ничего не могла поделать. Он вторгся в мои мысли и занимался пустой болтовней даже здесь.

— Я обнаружил, что ты стоишь на улице, и смотришь на вывеску книжного магазина. Я пытался поговорить с тобой, но ты не ответила. Подумал, что я лучше осмотрюсь вокруг. Что ты делаешь, Мак? — сказал он тихо. Бэрронс в состоянии тревоги и выглядывает опасности.

Мой смех стих, а на глазах выступили слезы. Он был в моей голове. Я не видела смысла скрывать что-то. Он мог хорошо оглядеться вокруг и увидеть правду.

— Я не достала заклинание, — мой голос сорвался. Я обманывала его. Я ненавидела себя. Он никогда меня не подводил.

— Я знаю.

Я рассеянно посмотрела на него:

— Ты… знаешь?

— Я знал, что это ложь в тот момент, когда ты сказала это.

Я искала его глаза:

— Но ты выглядел счастливым! Ты улыбался. Я видела это в твоих глазах.

— Я был счастлив. Я знал, почему ты солгала. — Его темный взгляд был древним, нечеловеческим и нехарактерно нежным. Потому что ты любишь меня.

Я прерывисто вздохнула.

— Давай пойдем отсюда, Мак. Там нет ничего для тебя.

— Заклинание! Оно здесь. Я могу получить его. Использовать его. Упокоить его!

— Но ты перестанешь быть собой. Ты не сможешь взять одно заклинание оттуда. Только все или ничего. Мы найдем другой способ.

Синсар Дабх отравила этот момент. «Он лжет. Он ненавидит тебя за твою ложь».

— Закрой ее, Мак. Заморозь озеро.

Я посмотрела на Книгу, сияющую во всей своей красе. Мощная, чистая и простая. Я могла бы создавать миры.

«Заморозь его задницу. Он просто боится, что ты будешь более могущественной, чем он».

Бэрронс протянул руку: — Не покидай меня радужная девочка.

Радужная девочка. Разве это я была ей?

Казалось, это было так давно. Я слегка улыбнулась.

— Помнишь ту юбку, что я одела в ту ночь, когда мы были у Мэллиса, когда ты говорил, чтобы я оделась как Гот.

— Она наверху в твоем шкафу. Никогда не выбрасывай ее. Она выглядит на тебе как мечта.

Я взяла его за руку.

И мы просто так стояли на улице рядом с Книгами и сувенирами Бэрронса.

Глубоко внутри меня Книга с глухим ударом закрылась.

Когда мы направились к входу, я услышала выстрелы, и мы посмотрели наверх. Два крылатых дракона поплывали мимо луны.

Джейн снова стрелял по Охотникам.

Охотники.

Мои глаза расширились.

К’Варк!

Могло ли это быть так просто?

— О, Боже, то, что надо, — прошептала я.

Бэрронс придерживал дверь для меня:

— Что?

Волнение и срочность наполнили меня. Я схватила его за руку.

— Ты можешь поймать мне Охотника, чтобы полетать?

— Конечно.

— Тогда поспеши. Кажется, я знаю, что делать с твоим сыном!

Глава 54

Иерихон Бэрронс похоронил своего сына на окраине Дублина, после пятидневного дежурства возле безжизненного тела, ожидая, что он исчезнет и возродится где-то там, где они обычно возрождались.

Но его сын никогда не исчезнет и никогда не возродиться.

Он мертв. Поистине мертв.

Я сама дежурила у двери в кабинет, наблюдая за ним, находящимся около красивого мальчика все эти долгие дни и ночи.

Ответ казался таким простым, после того как он пришел мне в голову.

Потребовалось время, чтобы найти его летающим над городом, и вот, наконец, он парил рядом со мной, темнее темноты, с его комментариями ночной-полет-высоко-в воздухе-свободаааааааааа и замечанием о старом друге: спокойный и гладкий, выпускающий в ночной воздух маленькие замороженные струйки. Позади него ветер превращался в пар как от сухого льда.

Я попросила об одолжении. Это был лучший способ убедить Охотника. Это его забавляло.

Потребовался Бэрронс и пятеро его людей, чтобы поднять зверя из-под гаража на крышу соседнего здания, и безопасно зафиксировать его.

Как только они удалились на достаточное расстояние, то передали мне это по рации и мой новый «старый друг» подлетел и сделал то, что он делает лучше всего.

Смерть не так окончательна, если только хорошенько не К’варкнуть.

Когда он обнял своими огромными черными кожастыми крыльями Зверя и вздохнул продолжительно и глубоко, Зверь превратился в мальчика.

И мальчик умер.

Так, будто К’Врак просто вдохнул в себя его жизненную силу.

После всех страданий кто-знает-сколько-тысяч лет, ребенок, наконец, успокоился. Как и Бэрронс.

Риодан и его другие люди сидели с Бэрронсом долгие дни и ночи, ожидая, действительно ли возможно кого-то из них убить. Они казались, оскорблены тем способом, которым их можно было освободить. Кастео сидел в комнате и смотрел в упор на меня, не моргая в течение нескольких часов. Риодан и другие были вынуждены оттащить его прочь. Я задавалась вопросом, что же они сделали с ним тысячу лет назад. Я знала, на что похоже горе, когда видела его.

И когда они уходили, хоть враждебность и источалась в мою сторону, я знала, что выиграла отсрочку исполнения приговора.

Они не убьют меня. Не сейчас. Я не знаю, как долго они будут столь милосердны ко мне, но возьму то, что могу получить.

И если они в один прекрасный день решат, что должна быть война между нами, то они ее получат.

Кое-кто сделал меня бойцом. Когда он рядом со мной, нет ничего, что я не могла бы сделать.

— Эй, детка, ты там наверху? — Папин баритон долетел с улицы.

Я взглянула вниз с крыши и улыбнулась. Мама, папа и инспектор Джейн стояли перед книжным магазином. Папа нес бутылку вина. У Джейна в руках была тетрадка и ручка, и я знала, что он собирается парить меня относительно методов казни Эльфов и попытается, еще раз, получить мое копье.

Я была взволнована тем, что мои родители решили остаться в Дублине. Они приобрели дом в городе, таким образом, мы могли общаться. В один из таких дней, я бы отдала маме большую часть Алининых вещей. Мы бы сидели и разговаривали, сходили бы в ее квартиру. Я бы показала маме колледж, где Алина была счастлива все это время. Мы будем помнить ее, и будем праздновать то, что мы когда-то праздновали с ней, когда она была рядом. Моя мама стала теперь другой женщиной, более сильной, более живой, чем когда-либо прежде.

Папа собирался стать кем-то вроде брехона [45]или членом законодательного собрания и работал с Джейном и его командой, поддерживая порядок в Новом Дублине. Он хотел сражаться, но мама восприняла эту идею в штыки.

Она возглавляла группу под названием НДО. Группа Ново-Дублиновские-Озелинители посвятила себя озеленению города: удобрению почвы, наполнению горшков, замене дерна и, со временем, восстановлению парков и возращению жизни. Это была идеальная работа для нее. Она была отличной гнездующей птицей, а Дублин был тем гнездом, которое крайне нуждается в оперении.

— Открыто, заходите, — отозвалась я.

Мама была с двумя керамическими горшками, и я видела зеленые листики проросших луковиц. Все мои оконные ящики и вазоны были все еще пусты. У меня не было времени, чтобы пойти в аббатство и выкопать несколько растений. Я надеялась, что это были подарки на новоселье.